Что рассказал Норм МакДональд в предсмертном стендапе? И еще 3 новых спешела от классиков

В своем жанре Норм МакДональд был артистом такого масштаба, который случается раз в несколько десятилетий. Пожалуй, мир альтернативной комедии не испытывал большей потери со времен смерти Энди Кауфмана. И тем чудеснее месяц назад прозвучала новость, что МакДональд перед одной из своих последних операций (комик боролся с раком около 10 лет) успел записать часовой стендап в собственном кабинете. И, несмотря на скромность быта и качества записи (МакДональд в нелепых мониторных наушниках обращается в объектив веб-камеры, как будто звонит зрителям по зуму), этот «спешел» оказался готов опубликовать «Нетфликс».

Что же такого альтернативного в творчестве этого комика? Ведь всю свою карьеру он заигрывал с мейнстримом: начинал в шоу Saturday Night Live, снимался в маленьких ролях в ряду комедий с Адамом Сэндлером и даже получил свой собственный (первый и последний) студийный кинопроект, имел названный в честь себя ситком и вполне понятный массам спешел на «Нетфликсе». Альтернативность Макдональда — в его упрямом отказе как‑либо адаптироваться под чувство юмора масс: он делал своим личным челленджем выступление с самыми непопулярными шутками на максимально широкую аудиторию. Его язык — архаика в духе прозы Марка Твена, его поп-культурные отсылки — забытые сериалы с канадского телевидения, увиденные в детстве.

Этому же челленджу, в частности, была посвящена легендарная рубрика «Шутки» из ток-шоу «Норм МакДональд Лайв», в которой гости и ведущие вслепую тянули карточки с самыми плоскими в мире приколами, которыми затем нужно было, несмотря ни на что, рассмешить окружающих. МакДональд никогда не адаптировал материал под аудиторию, никогда не волновался из‑за реакции зала, а потому даже его последний перформанс без живой аудитории смотрится просто идеально — это типичные нормовские шутки, произнесенные с идеальным таймингом. Хейтеры назовут такое творчество «антиюмором»Разновидность альтернативной комедии, где шутки настолько плоские, что снова становятся смешными., но если это юмор с приставкой «анти», то почему во время просмотра было так уморительно смешно?

Норм начинает со своего самого личного материала, подходящего (веб)камерной обстановке («Собака Гитлера», его прошлый спешел на «Нетфликсе», был настоящим шоу, а это скорее обкатка): признается в игорной зависимости (Норм предпочитает «ходить в индейские казино, потому что это своего рода репарации») и делится страхом умереть в авиакатастрофе. Часть про фобию полетов быстро эволюционирует в сюрреалистический бородатый бит про каннибализм в Альпах, где Норм валяет дурака с энергичными отыгрышами, заставляющими светиться его несколько изможденное лицо. Пересказывать поток сознания комика бессмысленно: почти часовой длинный дубль прерывает лишь незапланированный телефонный звонок, да и тот по итогу смотрится частью единого перформанса. Все-таки подход Норма всегда включал в себя превращение случайностей, нелепостей, оговорок, откровенных неудач в полноценную ткань комедии; его цель — сделать смешно, но чтобы при этом зрители не понимали, как именно и почему эта комедия работает.

Заканчивается все сентиментальным рассказом про детство артиста и отношения с матерью; градус пафоса Норм понижает с помощью пошлого панчлайна-бомбы на тему груди престарелой мамы. После этого зрителей ждет получасовое ток-шоу с самыми известными друзьями комика (Дейвом Шаппеллом, Сэндлером, Леттерманом, Конаном и т. д.), каждый из которых продемонстрирует не уступающее нам всем непонимание метода гения. Возможно, этот пафосно-сентиментальный эпилог Норму и не понравился бы. Но скорее ему было бы плевать. Ведь он никогда не заботился о рамках и форматах, в которые обстоятельства загоняли его необузданное, неповторимое, ни на секунду не принадлежащее своему времени чувство юмора.

Как и Норм, Рики Джервейс накануне записи последнего спешела отпраздновал 60-летие; как и Норм, Рики использовал в одной шутке самую избитую цель нашего времени — трансгендерное комьюнити. Но все-таки между двумя комиками есть большая разница. Норм поместил действие шутки в далекое прошлое, в контекст разговора с отцом полвека назад — объектом панчлайна в данном случае стало не отношение к меньшинству, а само неумолимое течение времени, до абсурдного радикально меняющее наше представление о повседневных вещах. Рики, в свою очередь, выбрал для себя роль активного, современного правдоруба, тем самым заранее проиграв битву за актуальность. Нет ничего несмешнее неироничного навязывания диагноза обществу со сцены, и уж тем более никому не должны быть интересны оправдания комика о том, почему он имеет право шутить эти шутки (невыносимо скучный аргумент из выступления Джервейса: самый прямой комедийный «удар вниз» — шутка про парализованного младенца, и раз никто не против шуток про младенцев, то и жестоко шутить про трансгендерных женщин можно). Наконец, на хитрый прищур МакДональда, чью степень постироничности всегда непросто установить, смотреть чисто визуальнее куда приятнее, чем на злую зубастую ухмылку Джервейса.

Все остальные темы, поднятые Джервейсом в спешеле, тоже не добавляют ему очков. Это типичные для него развенчания привилегированности голливудских элит (включая самого себя), с помощью которых он пытается все еще быть своим для абстрактного зрителя из рабочего класса. Даже любимые антиклерикальные и зооактивистские темы комик на сей раз раскручивает спустя рукава. Перед выходом на сцену он говорит, что «вообще не видит надобности в этом выступлении», и оказывается неиронично прав. По меркам стендапа все это очень грустно: некогда свежайший голос в комедии окончательно завершил собственную эволюцию из живого классика в ленивого бумера, потакающего аудитории, смотрящей в первую очередь по привычке.

Панчлайном своей шутки про «смешных комикесс» Рики Джервейс сделал Эдди Иззард, комедиантку, которая на шестом десятке объявила о своем трансгендерном переходе. Кринж всей этой ситуации состоит в том, что в факте «Эдди Иззард — смешная женщина-комик» вообще нет ни капли абсурдного или ироничного. Все-таки среди британских комиков Иззард уже несколько десятилетий занимает статус легенды, и ее гендерная идентичность этого изменить не может.

В отличие от коллег-мужчин (МакДональда, Джервейса, Шаппелла), трансгендерная женщина Иззард в новом, первом за десятилетие, спешеле вообще никак не касается темы идентичности и какой‑либо актуальной повестки. Как и раньше, ее юмор — микс из взрослых философских тем и детской непосредственности. Теория Дарвина и история Большого взрыва быстро превращаются в скетч-шоу с динозаврами, разговаривающими смешными голосами и сыплющими современными поп-культурными отсылками. Примерно то же самое происходит с диалогом Иисуса и Девы Марии. От общечеловеческих нарративов Иззард переходит к личным историям вроде пробега марафона мимо собак и детской смены акцента после переезда в Северную Ирландию. Здесь тоже используется старый подход — актерские отыгрыши и неуместные отсылки. Отсутствие явной искренности делает многословный монолог довольно невыносимым.

В 2022 году комедия Иззард смотрится как злая пародия на стереотипичный британский стендап: много показного остроумия и театральщины, преступно мало смысла и актуальности. Однако тот факт, что она продолжает гнуть свою линию, развивает давно устаревший авторский стиль, а не разменивается на горячие темы, определенно заслуживает уважения.

В рамках русскоязычной стендап-сцены классикам ровно в два раза меньше лет, чем в англоязычном пространстве: ведь если не считать 30-летнего Идрака Мирзализаде классиком, то кого тогда? После вынужденной эмиграции (впрочем, на сегодняшний день очевидно, что Идрак рано или поздно эмигрировал бы даже без признания его нежелательным лицом) этот комик открывает новые грани своей идентичности, а именно впервые записывает материал на белорусском языке. Это скорее небольшой концептуальный перформанс, нежели полноценный спешел (не говоря уже о скромной продолжительности): в сыром материале Мирзализаде делится несколькими локальными мемами со знающей аудиторией, сыплется провокационными панчами (угрожает убийством одному политическому блогеру с ютьюба) и делится одной-единственной по-настоящему большой шуткой: «Как узнать белоруса? По рюкзаку за плечами. Что он там носит? Свое будущее».

В мире стендапа это выступление — футуристический концепт-кар: практическая ценность этих моментально устаревающих шуток весьма сомнительна; поверить в то, что именно так выглядит комедия завтрашнего дня, где все уехали, решительно невозможно. Но не посмотреть сегодня на такой курьезный экспонат тоже нельзя — поиск новых форм всегда начинается с таких безумных афиш: «русскоязычный талыш выступает в Грузии на белорусском языке».