— Начнем с европейского контекста. Была ли сказка «Красавица и чудовище» точкой отсчета для создания фильма, или вы хотели сделать ремейк мультфильма «Диснея»?
— Да, но я люблю сказку больше, чем диснеевскую работу. Еще когда я был студентом, увидел картину Жана Кокто «Красавица и чудовище», она мне очень понравилась. А затем в 1991 году я пришел в индустрию анимации и понял, что это очень большой труд. Я даже думал, что не смогу работать художником, но в том же году как раз вышел фильм студии «Дисней». И тогда я подумал, что ради создания чего‑то подобного стоит продолжать работу. Тридцать лет спустя я сделал это, оно того стоило.
— Можно заметить прямую цитату из «Диснея» во время сцены танца, не так ли?
— Я думаю, что цитата очевидна. Мы специально сделали люстру в технике CGI, чтобы все заметили оммаж к оригинальной картине. Я думаю, что «Красавица и чудовище» 1991 года — это первый случай, когда анимационный фильм использовал технику CGI (впервые CGI в анимационном фильме использовали в «Гольфо 13: Профессионал». — Прим. ред.).
— Хотя основой для вашего проекта стала сказка «Красавица и чудовище», также вспоминается и «Золушка». В ней будущая принцесса так же боится раскрыть свою настоящую личность, что напоминает об анонимной жизни социальных сетей. Что думаете о таком сравнении?
— Я считаю, что многие сказки похожи друг на друга, ведь они устроены похожим образом. «Красавица и дракон» схожа со сказками тем, что анонимность позволяет главной героине Судзу освободиться от оков. С другой стороны, в интернете множество людей открыто проявляют агрессию, так как защищены анонимностью. Из‑за этих двух фактов люди не показывают настоящих себя в социальных сетях и придумывают образы себя идеальных. Но в случае «Золушки» только принцесса хотела скрыть настоящую себя, а в «Красавице и драконе» я показываю все общество целиком.
— Давайте перейдем к японскому контексту. Огромное количество аниме и анимационных фильмов показывают жизнь школьников и через нее высвечивают социальные проблемы: «Многоцветье», «Форма голоса», «Иная». Как вы думаете, почему для выражения проблем социума режиссеры выбирают истории о школьной жизни?
— Я думаю, что можно говорить не о контексте, а о культуре школьничества в японской культуре.
Конечно, это не правдивое отражение действительности, но подобные эскапистские аниме помогают освободиться, сбежать из жестокой реальности.
Я могу сказать, что «Красавица и дракон» не служит для «облегчения жизни». Мне хотелось быть более реалистичным, описать хандру японских школьников и показать кастовую систему. Внизу системы у людей нет возможности выражать себя и свое мнение — полный запрет. Это также можно отнести к структуре японского общества.
— В фильме большая разница между современной Японией и онлайн-миром U. Почему?
— Эти миры так сильно отличаются друг от друга, потому что Япония — страна контрастов. Мне было важно показать суровую реальность, в которой старая Япония деревень и сел постепенно вымирает, потому что молодые хотят жить в городах. А в мегаполисах людям приходится выживать, но не всем это удается. Из‑за этого население Японии уменьшается.
Поэтому я захотел показать параллельный мир, где люди могут почувствовать себя в безопасности. Своим фильмом я хочу подарить каждому человеку надежду и сказать: не опускайте руки из‑за жестоких людей и троллей, не позволяйте им влиять на вашу жизнь. Тогда перед вами откроется светлое будущее.
— Великий Хаяо Миядзаки критикует аниме за чрезмерную экспрессивность, из‑за которой персонажи выглядят невротиками. У них будто натянутые улыбки. Он считает вредным побег в нарисованный мир счастья. Не считаете ли вы ваш фильм таковым, романтизирующим другую реальность?
— Я не совсем согласен с тем, что утверждает господин Миядзаки. Потому что, если бы аниме было только для побега от реальности, оно было бы очень скучным. Конечно, есть определенные сериалы и фильмы, которые создают как продукт и как таковой потребляют.
Мне кажется, что в этом цель большого кино, которое мы редко видели из‑за прошлогодних карантинов.
