Он вам не Болконский: говорим с Джеймсом Нортоном о смерти и фильме «Один на один»

28 января 2022 в 17:13
Фото: Ксения Угольникова
27 января в кино вышла драма Уберто Пазолини «Один на один». Роль умирающего от рака мойщика окон в фильме сыграл Джеймс Нортон, знакомый многим по образу Андрея Болконского в мини-сериале «Война и мир» BBC. Дмитрий Барченков встретился с Нортоном в Москве, куда актер приехал представить ленту.

— Обычно подобные интервью начинаются одинаково: с вопросов о погоде, настроении или, чего хуже, городе. А есть такой вопрос, который повторялся больше всего?

— В России — про Болконского. В мире — буду ли я новым Джеймсом Бондом. Последний — самый повторяющийся у меня вопрос за последние пять лет. Самый скучный вопрос на планете!

— Пирс Броснан, Дэниел Крейг… Ждать вас в роли Джеймса Бонда?

— А вы не промах! (Смеется.) Конечно же, на этот вопрос нет ответа.

— На самом деле я так начал не для того, чтобы вас развеселить или позлить. Хотя, не скрою, и это тоже. Мне хотелось показать, что наша жизнь — это цепочка повторений. Ладно, еще в ней есть место совсем обыденным вещам: шопингу, готовке, прогулкам и прочему. Но ведь и такие не совсем повседневные истории, как интервью, мы все же умудряемся превратить в рутину. Ваш Джон из фильма «Один на один» даже из собственной смерти смог сделать своего рода работу. Она состоит из выбора опекунов для своего сына. Почему так происходит? Из‑за страха смерти?

— Это уже неожиданный и сложный вопрос! Мы все живем в обществе, где есть определенные правила существования и, назовем ее так, счастливой жизни. Мы все же хотим той самой «счастливой жизни». Ищем наиболее простой и быстрый способ достижения спокойствия и счастья. А он зачастую заключается в предсказуемости и следовании определенным паттернам, согласно стадному чувству. Сохранность нашего мира в его знании и поддержании.

Не скажу чего‑то удивительного, но жизнь как раз заключается в разрушении стереотипов, в расширении границ обыденности.

Поэтому я, например, не сижу дома и не общаюсь с родными британцами, а еду в Россию и изучаю вот вас, например, сидящего передо мной. Я бы не сказал, что это для меня стало рутиной.

Но и то, и то — способы борьбы со страхом смерти. Основной месседж нашего фильма как раз в том, что, даже если смерть где‑то рядом, нужно жить на полную катушку.

— Боитесь смерти?

— Как и многие, я боюсь не смерти, а умирания, процесса ухода, немощи, своей потенциальной зависимости от других людей. Реально беспокоюсь о собственном здоровье и о том, как умру. Не знаю, как в России, но в Британии такой страх уже успел трансформироваться в эйджизм.

Эйджизм у нас стал частью дискурса, как расизм и мизогиния. Мне кажется, что это вытекает из нашей одержимости физической красотой, культа молодости. И с эйджизмом надо бороться. В последних годах жизни тоже столько прекрасного! У жизни появляется особенная ценность как минимум.

Кадр из фильма «Один на один»

— «Один на один» — типичная социальная драма. Как говорится, без изысков. Но в вашей фильмографии она очень хорошо работает на разнообразие. До этого были и костюмные драмы «Война и мир» и «Маленькие женщины», и байопик «Гонка», и хорроры «Коматозники» и «Увиденное и услышанное». У вас есть любимый жанр — для работы и для просмотра?

— Вообще, я не разделяю кино, в котором работаю и которое смотрю. В обоих случаях мне нравятся такие фильмы, как «Один на один». Я, конечно, фанат блокбастеров Marvel, но ценнее простые, тихие, добротные истории, в центре которых крепкий персонаж.

Да, в жанре фильма ужасов, например, тоже встречаются фильмы уровня «Прочь» или «Оно», которые представляют собой историю героя с изменениями и преображением. Но зачастую жанр тяготеет к развлекательности, к взрывам, как и фильмы Marvel. А мне как актеру хочется, чтобы было то, что можно было сыграть и пережить с героем.

— Стоп! Каждый мечтает сыграть в фильме Marvel!

— Это безумно весело примерить костюм из лайкры и в нем побороться со злодеями. Но мой опыт на крупнобюджетных фильмах и сериалах показал, что работа над ними — это в основном ожидание и скука. Огромное количество цехов, кусочков пазла, и актерские перформансы — лишь малюсенькая часть всего этого. Получается так, что ты часами сидишь в своем дорогущем трейлере и ничего не делаешь. А в маленьких фильмах негде спрятаться. Да, это сложнее. Да, это пугает. Но для этого я и шел в профессию. Я фанат независимого кино.

— Извините, но сейчас будет вопрос про Болконского. Но не совсем про него…

— Кажется, я достаточно пожаловался на него. Но, поверьте, я безумно люблю этого героя и даже горд, что мне выпала честь теперь ассоциироваться с ним.

— Так вот. Вы трижды играли русских: Онегина в сериале «Доктор Кто», собственно Андрея Болконского в «Войне и мире» и Алекса в сериале «МакМафия». Это совпадение? Или очередной заговор проклятых русских?

— (Смеется.) Определенно заговор! Но частью такого заговора быть даже приятно. В России ко мне большущий интерес и уважение. А если серьезно, то не знаю. Не удивлюсь, если среди моих далеких предков были русские. Невозможно же просто так давать человеку столько русских персонажей. Но я бы продолжал еще и еще.

Русские персонажи — это мечта, это кладезь для актерской реализации.

— Поделитесь тогда любимым персонажем русской литературы. Только давайте без Болконского.

— Чеховские персонажи, конечно. Тригорин из «Чайки» — это просто мечта. Его монолог о писательстве — то, о чем я постоянно думаю по жизни.

Кадр из фильма «Один на один»

— А если расширить гугл-поиск: есть ли любимый персонаж вообще? Может, кто‑то из детства, о ком вам читали родители?

— Мой папа мне десятки раз читал известнейший английский роман «Дети железной дороги». И мы вместе с ним плакали над ним. Настолько трогающее произведение. Там есть персонаж — отец, которого по ошибке сажают в тюрьму. И всю дорогу главные герои — дети — его ждут. Каждый раз, когда прибывает поезд, они думают, что их папа в нем, но это не так. И только в самом конце он возвращается.

Это история, как и «Один на один», тоже про отцов, которые в чем‑то еще и похожи. Наверное, поэтому я о нем вспомнил, могу назвать любимым персонажем из детства.

— На площадке вы работали с четырехлетним ребенком. А дети — это самые сложные и непредсказуемые участники съемочного процесса. Знаю по себе, что объяснять им режиссерскую задачу — настоящее испытание. Приходилось ли обманывать его? Разыгрывать своего рода трюки?

— Ребенок на площадке — испытание примерно всегда. Но в этот раз нам безумно повезло, потому что нам без преувеличения попался гениальный ребенок. Конечно, мы заранее изобретали трюки, методы работы с ним, учитывая еще и то, что материал сложнейший — кино о смерти. Но, как только Дэниел (исполнитель детской роли. — Прим. ред.) приехал к нам, он тут же превратился в персонажа. Мне кажется, что головой он не до конца понимал, что происходит. Потому что спустя две недели после старта съемок спрашивал у мамы, когда же все начнется. Но на эмоциональном уровне Дэниел сразу понимал, что к чему. Причем его персонаж Майкл — это вообще не Дэниел.

— Давайте заканчивать тоже смертью. Если вы узнаете, что через час жизнь закончится, что будете делать в первую очередь?

— О, примерно такой вопрос у меня уже был! Точно напьюсь! (Смеется.)

— Тогда давайте поменяю условие, чтобы не повторяться. Если вы узнаете, что через час мы все умрем. Например, как в фильме Адама МакКея «Не смотрите наверх», нас убьет огромная комета. Как будете реагировать?

— Спасибо, что упомянули фильм. Знаю, что он многим не нравится, но я его фанат! Великое кино.

Окей, напиваться не буду! Соберу семью за большим столом, как в финале «Не смотрите наверх». Мы будем говорить и молиться. Я не похож на героя Леонардо Ди Каприо: не буду кричать, что давайте спасаться, что‑то придумывать. Скорее, как персонаж Тимоте Шаламе, буду молиться, рефлексировать с горчинкой о прожитом. Ровно, как мой Джон в «Один на один». Смирюсь и спокойно приму конец всего.

В видеосервисе Wink

в феврале