Умер Александр Рогожкин. Вот что он рассказывал о себе, «Кукушке» и «Ментах» в 2002 году

Три человека встречаются на лапландском утесе осенью 44-го: русский солдат, финский снайпер и женщина из народа саами. Они не понимают ни слова на языке друг друга, но тем не менее будут жить втроем на берегу холодного моря, вместе варить похлебку и решать, как ложиться спать ночью. Когда русский актер Виктор Бычков и финский актер Виллэ Хаапасало задумали историю на двоих, они вряд ли предполагали, на какую золотую жилу напали. Фильм «Кукушка», в котором двое мужчин и женщина, не понимая, понимают друг друга, понятен всем и поэтому всем без исключения нравится. Компания Sony Classics приобрела его для проката в США.
__
Фильм получил два приза на Московском кинофестивале, приз в Выборге. Продюсер Сергей Сельянов намекает, что у него в офисе еще нет «Оскара». Успех картины на совести Александра Рогожкина, одного из самых плодовитых русских режиссеров последнего десятилетия. И одного из самых загадочных. Дебютировавший еще при Андропове, Рогожкин в 90-е годы стал создателем «Особенностей национальной охоты», первопроходцем сериала «Менты» и автором фестивальных хитов «Караул» и «Блокпост». Между тем Рогожкин — один из самых незаметных русских режиссеров: на людях появляется редко, интервью не дает, не путешествует. Чтобы поговорить с Рогожкиным, Михаил Брашинский приехал почти к самому подъезду режиссера, в Петербург, на улицу Стремянную, в кафе «Эльф». Фотография Андраша Фэкетэ.

— Вы ведь не любите давать интервью.

— Я случайно вынужден их давать. Из режиссерского договора этот пункт убрали по моему требованию, а в договоре с Сельяновым, который мы подписывали уже в середине съемок, я недосмотрел. Все это очень неожиданно произошло — Сельянов нас буквально на ходу подхватил.

— Теперь заставляет дружить с журналистами?

— Да нет, он не заставляет, он нормально попросил, ну и я не отказал. Я и в Москву на фестиваль поехал, чтобы поддержать актеров — Виллэ говорить не любит, а про Виктора можно сказать словами Ильфа и Петрова: «Остапа понесло». А в Москве я за последние четыре года был впервые. И то так замечательно — на вокзале у меня украли сумку, где были документы, ключи, все. Смешно. Когда я служил в армии, нас часто посылали дежурить на Московский вокзал, и где‑то в подсознании откладывается, учишься из толпы вычислять людей неблагополучных. И когда мы пили кофе, я жене сказал: вот идет типичный вокзальный вор. Потом глянул вниз — сумки нет. Ну если вещи по размеру подошли, то и слава богу.

— А кроме этого — как Москва?

— Я нормально отношусь к Москве.

— Вы поэтому так много работаете, что ленивы?

— А я не много работаю. Я нормально работаю.

— Больше всех в нашем кино.

— Не знаю. Может, я пишу больше, чем остальные режиссеры. А так — один фильм в год в лучшем случае. Бывает, еще телевизионные фильмы снимаешь, там, естественно, временные рамки более жесткие.

— А зачем много пишете? Вы графоман?

— Графоман — не очень хорошее слово, а вообще я люблю слово. Кто меня читал, считает, что я лучше пишу, чем снимаю.

— Что вами движет? Страх не успеть?

— Да я просто привык, что у меня большинство проектов не состоится, так что пишу четыре сценария в надежде поставить один. После «Кукушки» написал уже четыре заявки и вот сейчас над телевизионным сценарием работаю.

— Почему вы занялись телевидением, когда у вас так успешно складывалась карьера в большом кино?

— Потому что интересно. Интересно делать то, чего ни разу не было, к чему еще не обращались. Первые «Менты» — это очень смешные деньги. Я никогда не снимал на видео, и было интересно, смогу ли я за семь дней снять, за три дня смонтировать и все это свести воедино. Я вообще считаю, что фильм получается, если у режиссера есть внутренний интерес к тому, что он делает. Мне, например, на «Кукушке» было интересно. На других фильмах я за собой замечаю, что как‑то лень работать. Как правило, после речевого озвучания я теряю интерес. А про первых «Ментов» могу сказать, что зритель смотрит не мою версию. Первый фильм был совершенно другой, оригинал остался у продюсера, с которым мы расстались.

— Так что вы недовольны тем пилотом, который все видели?

— Конечно, недоволен. Я прагматик, и телевизионные серии я очень хорошо просчитываю — что делать и зачем. Я в свое время написал концепцию теоретическую. Для пользователя. Но, по-моему, ее так никто и не читал.

— Концепцию чего?

— Концепцию сериала в нашей стране. Посмотрел спустя два года «Ментов» — и ужаснулся. Героям не хватает только «мерседесов», гаек и цепей — и они не будут ничем отличаться от тех, кого ловят. Они могут в жизни разъезжать на чем угодно, ради бога, но для зрителя они должны жить или в коммуналке, или в однокомнатной квартире в новостройке, от зарплаты до зарплаты, да еще перед зарплатой одалживать и сдавать бутылки пивные в ларек.

— Кроме телевидения вы еще занялись мультипликацией.

— Я давно этим занимаюсь. У меня несколько идей мультипликационного фильма. Потому что это свобода, абсолютная свобода пространственного существования, чего в кино никогда не добиться. У меня была идея давным-давно: «Наемник» — новый взгляд на историю XI — начала XII века. Хотелось показать, что мир и Европа были абсолютно едины. Ну хотя бы представить, что путь от Киева до Константинополя, занимал 30 дней. Викинги дошли до Сицилии и даже завоевали ее. Люди были более подвижные. Пассионарность была сильнее. Я хотел сделать традиционный фильм — рисованный, не трехмерный. Я трехмерку не понимаю. Когда про «Звездные войны» говорят, что это шедевр компьютерных технологий, — я не понимаю: сейчас это шедевр, а через два года будет смотреться — как архаизм.

— Так что, будет «Наемник»?

— Мне сказали, если всех мультипликаторов мира собрать, найти хорошие деньги и три года они будут работать только на это — тогда «Наемника» можно сделать.

— У вас есть еще сценарий про тараканов…

— Это более простая история — про тараканов, которые объединились и помогли союзникам выиграть Вторую мировую войну.

— И этот фильм вы точно будете делать?

— Ну я надеюсь. У меня тараканы не вызывают отторжения, и я хочу, чтобы они не вызывали отторжения и у зрителей. У меня там достаточно смешные персонажи: техасские тараканы-муравьелюбы — самые маленькие, три миллиметра. Есть наши, есть англичане и еще немцы — антифашисты-тараканы. А все остальное — только ноги. Или крупные детали. Гитлер — это вообще ухо. Потому что таракан не может воспринимать человека целиком. Антифашисты-тараканы издеваются над Гитлером — надписи из своих тел выстраивают на стенах, например, «Гитлер — параноик», и разбегаются в случае опасности.

— Мне рассказывали, что вы еще эротической графикой занимаетесь?

— Последний раз, когда снимали «Рыбалку», мы сидели в Кронштадте и расписывали «пульку», и я на этих листах изображал Витю Бычкова в различных видах. Их там, наверное, около сотни набралось, все смеялись. Он все собрал и увез домой. А у него жена — очень набожный человек. Она когда это обнаружила, все уничтожила. После этого я ничего не делаю в подобном роде.

— Вы рисовали профессионально, до этого учились на истфаке. В какой момент вы поняли, что будете режиссером?

— Еще до истфака. Я когда поступил на исторический, понял, что поступил не туда. Но не мог уйти, потому что это грозило армией. Ну и все равно, как только получил диплом, через две недели пришла повестка.

— С армией у вас вообще какие‑то глубокие отношения; почти все фильмы — о ней.

— Это случайно так получается.

— Вы свои фильмы пересматриваете?

— Ни одного не смотрел.

— Почему?

— Не могу. Не могу себя заставить. Один раз случайно пришлось посмотреть куски «Чекиста». Пришли гости и поставили. И было не скрыться. Ходил, отворачивался.

— Что вы чувствовали? Стыд?

— У меня несколько отрешенное чувство — это кто‑то другой сделал, не я.

— В какой момент фильм отделяется от вас и становится «чужим»?

— Перезапись звука, наверное, и все заканчивается.

— Когда «Блокпост» в 1999-м получил главный приз «Кинотавра», а Сокуров, явно из‑за этого, отказался от второго приза за «Тельца», вы что почувствовали?

— Так меня же там не было. Я думаю, это, скорее всего, была рекламная акция или какая‑то договоренность. А вообще я отношусь к призам спокойно. Для меня и «Оскар» — в общем-то — не приз из‑за того, каким фильмам его дают. Джармуш, например, ведь не получал «Оскара»?

— Почему вы не путешествуете? Как я понял, поездка в Москву на фестиваль — уникальный случай.

— Я просто не могу перемещаться. Когда на фестиваль ехали, я заснул за полтора часа до прибытия. И то потому, что принял таблетку. Слава богу, там передвинули пресс-конференцию, потому что я спал на ходу. Вот такое таблетка на меня действие оказала. Я, конечно, не такие сильные употребляю средства, как Герман… На машине-то я нормально перемещаюсь. Вот в Выборге на фестивале был… В Кандалакшу — это 1200 или 1300 километров — несколько раз ездил… Нет, машина это нормально. Вот поезд… Раньше я мог спать в поезде, но после «Караула», когда пришлось месяц с лишним кататься каждый день, что‑то в голове сдвинулось.

— А самолет?

— Не летал уже лет пять. Не то что я боюсь, просто не нужно. К сожалению, получается, что уже года четыре нигде не отдыхал, даже в Финляндию не выехать.

— Что же, если на «Оскара» номинируют, не полетите?

— Нет, ну давайте не будем так говорить. Мало ли что может случиться…

— Вы верите в знаки и знамения?

— Я с юмором к этому отношусь. Хотя был у нас на съемках такой случай. Я пришел к оператору и говорю: «Андрей, надо готовиться, через два дня выпадет снег». А стояла такая хорошая полярная осень. Многоцветная до безумия. И вдруг на самом деле через два дня выпал снег. Но это — сюжет для мифологии. На самом деле, конечно, это был голый расчет, примитивный. Мифология фильма — это я всегда люблю. Вот еще один сюжет для мифологии. Ко мне когда пришли в гости Виллэ Хаапасало и Витька Бычков и попросили написать пьесу на двух человек, я через 15 минут рассказал им историю, как я ее вижу, практически один к одному «Кукушка». Они сказали, все это ерунда, никому не интересно, допили свою водку и ушли. А я через месяц закончил сценарий. Хотя до этого писал пьесу, которую до сих пор не закончил. Я бы ее, честно говоря, дописал.

Пьеса про вызывание духов по телефону. Обычно тарелки крутят, а у меня просто номер набирают. Там действует Василий Иваныч Чапаев, хотя его дух по ошибке появляется. Он умер в 1968 году. Урал он благополучно переплыл, потому что когда еще юнкерское училище заканчивал (он дворянин, вообще-то), он был чемпионом училища по плаванию и потом еще преподавал в Австралии, и в том, что австралийские пловцы занимают призовые места на всех чемпионатах, есть вклад и Василия Иваныча Чапаева как тренера.

— А есть вопрос о «Кукушке», на который вам бы ужасно хотелось ответить, но никто не спрашивает?

— А меня не спрашивают, так я и сам скажу. О музыке в фильме. Композитор — Дмитрий Павлов, сейчас живет в Германии. Для него задача была поставлена достаточно странная: написать музыку протестантизма. Это такая музыкальная структура уважения к человеку. Если раньше человек разговаривал с Богом как маленькое существо, которое смотрело на небо и общалось с чем‑то недоступным, тут с Богом человек говорит на равных. Мне сложно это объяснить.

— В фильме мне очень понравилось, что люди, говорящие на разных языках, не прибегают к языку жестов, а продолжают разговаривать так, как если бы понимали друг друга. Вы действительно верите во взаимопонимание?

— Да.

— Завидую.

— Я тут вдруг вспомнил. Смешно получилось. Ирландский паб, вечером, толпа, а там паб — место встречи вообще всех, кто живет в этом районе. Народ очень плотно стоит, но если ты несешь пинту пива — можешь пройти, все как‑то уворачиваются. Ко мне ирландец подошел, и мы стали говорить. Сначала по-английски пытались, потом я махнул рукой и стал говорить по-русски, а он говорил на ирландском, как я понял, потому что английский он принципиально не любил. И мы около часа беседовали с ним. И вроде бы поняли друг друга.

— «Кукушка» уже имеет успех, и ждет ее успех еще больший. Вы угадали что‑то очень правильное — и очень точно. Что?

— Доброта и человечность. Я называю этот фильм «Вавилонская башня наоборот».

— Не могу не спросить под конец. Что за таблетки принимает Герман?

— Не знаю. Мне один актер сказал, что когда Герман в поезде его угостил, он проснулся через два дня, в Москве. Так что таблетки сильные. Или актер слабый.

Я хотел уехать за границу учиться, собирался в Лондон, а потом мне знакомый сказал: «Зачем в Лондон, поезжай в Советский Союз. Я про Советский Союз вообще ничего не знал, кроме того что там умеют играть в хоккей. Я видел странное кино, где коммунисты косят ­сено и поют. По-русски я не говорил, купил словарь и выучил в поезде, пока ехал, два слова — «да» и «нет», подумал, что и хватит. Так я попал в Ленинград и начал учиться. У меня и в планах не было оставаться здесь. Я хотел вернуться в Финляндию, играть в театре. А потом вдруг я попал к Рогожкину, в кино. Мы ведь, когда снимали «Охоту», не думали, что это будет хит. Мы не думали даже, что это покажут в России. Рогожкин до этого снимал кино, но широкая публика его фильмов не видела, он был такой фестивальный. И тут вдруг… Я же после выхода «Охоты» даже из России уехал.

Рогожкин — это Рогожкин. Я могу чего‑то путать. Но, кажется, было так. Он мне позвонил и сказал: «У меня для тебя маленькая роль. Наверняка не очень интересная, но если хочешь, приезжай». Вот так вот. И так как мы все-таки к тому моменту уже друзьями стали, я пошел. И после этого предложения какие‑то посыпались, халтуры — съездить кого‑то повеселить. В какой‑то момент вдруг стало понятно, что я постоянно работаю в России. Я сам не понял, как так вдруг произошло, как я стал клоуном, который ездит по стране.

Это очень странная история — как маленькое кино выросло вдруг в такую громадину. Я этого никогда не хотел, понятно, что меня никто не заставлял. Но я понимал, что так долго продолжаться не может. И на мне, и на других актерах из этого фильма стоит ­такой огромный штамп. Как это изменить? Тогда мы с Виктором Бычковым и попытались придумать идею для сценария, пошли с ней к Рогожкину, и в итоге он написал «Кукушку». Я надеялся все-таки, что с помощью этого кино я чуть-чуть поменяю свой имидж. И отношение действительно чуть-чуть изменилось. Ко мне хотя бы стали обращаться на «вы». До этого же было просто: «Але, эй, давай-давай сюда. Финн, как тебя?»

Конечно, [Рогожкин очень точно передал время]. Ну и потом это же был такой переломный момент для российского кино — ничего, кроме фильмов про бандитов, вообще не снимали. Чернушные сериалы — и все. И тут вдруг наше кино: матом не ругаемся, никого не насилуем, не убиваем. Поэтому нас, таких чудиков из леса, и полюбили.

Но это интересная жизнь была. Тяжелая, но интересная. Это же то, что Рогожкин хотел сказать. Он же не думал делать комедию, он хотел снять сатиру о том, что происходит в стране. Про этот хаос и беспредел. Когда корову можно отправить на военном самолете.

«У Саши Рогожкина был очень сильный сценарий о войне — «Дом». История о публичном доме в Мурманске, открытом специально для союзников в 1943 году. Обслуживали их комсомолки, это исторический факт. Саша писал этот сценарий 25 лет и очень хотел снимать. Но возникла нужда в деньгах, и он продал «Дом» Алексею Учителю. Именно в этот день по иронии судьбы мы c Вилле Хаапасало зашли к нему в гости. Рогожкин был расстроен и подавлен. И тогда я предложил ему написать пьесу для театра про то, как в Финскую войну в 1939 году русский солдат отбивается от своей армии, а финский дезертирует, и они встречаются у какой‑то карелки в глухом лесу. Двое мужчин влюбляются в одну женщину, вынуждены жить вместе, любовный треугольник, конфликты и т. п. Эту историю я придумал, еще когда жил в Финляндии, не зная ни одного иностранного языка. После роли Кузьмича мне в России, как это ни парадоксально, не было работы. Я был вынужден уехать в Финляндию и развозить молоко. Еще я и Вилле бесплатно играли в местном театре спектакль «Записки сумасшедшего», тогда мне и пришла в голову идея написать такую пьесу.

Саша меня выслушал и сказал: «Какая ерунда!» А через три дня написал «Кукушку». Мы стали искать деньги на фильм. Я пошел к продюсерам, кото­рые на тот момент снимали «Четырнадцать цветов радуги» с Сережей Бехтеревым, Игорем Лифановым и Светой Смирновой. Увидев сценарий «Кукушки», на трех актеров, они через мою голову стали соблазнять Рогожкина: «Зачем тебе Бычков? Зачем тебе Хаапасало? Они же из «Особенностей», пьяниц играют. Шлейф. А у нас есть хорошие актеры, и мы совместно с финнами все сделаем». Но Рогожкин не предал нас. И, выйдя после разговора из одного подъезда «Ленфильма», зашел в соседний на студию Сергея Михайловича Сельянова и предложил ему нашу историю. Сельянов ему сказал: «Саш, мне сейчас некогда, я занят «Олигархом». Рогожкин безнадежно оставил сценарий, но не успел дойти до дома, как позвонил Сельянов. Он прочитал сценарий и сказал: «Саша, давай снимать!»

Сцена, в которой герои прощаются и идет снег, снималась последней, ровно на тридцатый день съемок. Мы все сделали, нам оставалось только отснять снег. Местные сказали, что в такое время снега не бывает, что надо ждать еще месяца два. У нас на это денег не было. И Рогожкин пришел к оператору, ныне покой­ному Андрею Жегалову, и сказал: «Завтра будем снимать финал». Мы поехали к сопке, забрались на вершину, а там лежит снег. Сцену отсняли, на следующий день проезжаем мимо, смотрим, а на сопке — ни одной снежинки. У Рогожкина так часто бывает. Потому что мы все делаем одно дело, но делаем его по-разному. Кто‑то снимает кино для Бога, а кто‑то для рогатого. Рогожкин все делает для Бога, поэтому Бог ему позволяет, например, такие шалости с погодой.

Фильм приняли замечательно. Те, кто прежде называл меня Кузьмичом, стали называть Виктор Николаевич. Для многих вдруг стало очевидным, что Бычков не просто комический актер, но и серьезные роли играть может. Этот фильм — моя гордость и, пожалуй, самый любимый ребенок».