Токсичные отношения студентки киношколы с зависимым от героина аферистом трагически оборвались. Действительно ли героиня все замечала, но закрывала глаза? Был ли этот интеллигентный и харизматичный молодой человек в реальности дипломатом, как он сам признавался? После этих неприятных событий, показанных в первом «Сувенире» постановщицы Джоанны Хогг, вымышленная режиссерка Джули Харт (Хонор Суинтон Берн) решает поставить в качестве дипломного проекта автобиографическую мелодраму под названием… «Сувенир». Профессоры-мужчины с кафедры сомневаются в способностях выпускницы из‑за размытого сценария. Но ведь финализирование задумки означало бы паузу в самокопании, точку в бесконечных попытках бесстрастного пересказа собственной сложноустроенной жизни. Это не путь Хогг и ее аватара Харт — и автор, и героиня не останавливаются в стремлении к бескомпромиссной эмоциональной достоверности.
В первой части «Сувенира» глубочайшее зрительское участие достигалось благодаря почти полной прозрачности главной актрисы. На отстраненных общих планах та не выражала, но сдерживала сложные эмоции, и зритель наблюдал за происходящим как бы сквозь нее. В сиквеле Суинтон Берн обретает субъектность, забирая рассказ своей истории в собственные руки. Это все еще интровертная интеллигентная девушка, в спокойном лице которой невозможно представить надрыв. Но теперь ей удается по-настоящему глубоко прожить свои чувства, руководя бесконечными инсценировками самых травматичных воспоминаний в фанерных павильонах. Актеры интересуются: разве можно было ничего не замечать? Разве возможно не взорваться, а проглотить такое поведение партнера? Это-де нереалистично. На любые претензии такого рода Джули отвечает, что она дословно это прожила в реальной жизни. Вероятно, Джоанна (Хогг) ответила бы так же.
Клише гласит, что женщины истеричны и открыто эмоциональны, а режиссерка Хогг доказывает прямо противоположное. «Сувенир» оказывается на порядок более сухим, чем другие знаменитые автобиографии: от фантасмагорических «Восьми с половиной» Феллини до поэтического «Зеркала» Тарковского. И в этой абсолютной здравости взгляда Хогг обнаруживается подлинная болезненность: она режет короткие сценки неловких диалогов с уверенностью опытного хирурга, обрамляет их орнаментом из могильных цветов. Это резко и быстро, но кровь все равно хлещет; если бы не наркоз в виде ностальгического пленочного зерна, было бы невыносимо больно. Впрочем, в отдельные моменты и зерно пропадает: Хогг чередует 16-миллиметровую и 35-миллиметровую пленки по не вполне очевидным, одной ей до конца понятным законам.
Не все так страшно, ведь в фильме присутствует и юмор — легкая сатира на средний класс и арт-сообщество. Будь то невыносимо претенциозный режиссер в исполнении Ричарда Айоади — старший товарищ героини, занятый постановкой мюзикла; или чванливая, но такая родная мать, сыгранная Тильдой Суинтон: в одной из сцен Джули делает первый шаг по возвращению долга за обучение — реакция мамы бесценна. Точность отсылок и типажей, пожалуй, несколько сужает размер аудитории, которой сам сеттинг (съемки, вечеринки, учеба) покажется забавным. Но зато для людей из интеллигентного круга Хогг покажет целую россыпь эпизодов, дарящих болезненную радость узнавания.
Чтобы оставаться мелодрамой, «Сувениру: Часть 2» вовсе не обязательно вводить нового яркого мужчину, представляющего романтический интерес. В этом фильме на пути героини возникают два молодых человека-загляденья — они оба объектифицированы, но для фильма, представляющего женский взгляд, это нормально. С первым — Чарли Хитоном, заменившим Роберта Паттинсона (последний предпочел сняться в «Бэтмене»), — Джули проводит лишь одну ночь с ароматом крови; второй — Джо «Билли Линн» Элвин — неожиданно оказывается геем. Мужчины, появляющиеся в этой истории, — лишь ступеньки для воспитания чувств героини, но это не современное феминистское новаторство, а традиция жанра, известная еще по романам Джейн Остин.
Финальную версию многострадального фильма, который, по сюжету, ставит Суинтон-Бирн с Арианой Лабед в главной роли, нам так и не покажут. Вместо этого героиня отправится в мир грез прямо на премьерном показе и начнет воображать совершенно новую версию трагических событий, где она сама и герой Тома Берка блуждают среди нарочито условных театральных декораций. Может показаться странным, что в конце концов Джоанна Хогг отказывается от фирменной объективности в пользу сюрреализма воспоминаний а-ля «Весь этот джаз». Но на самом деле это красивый и по-своему логичный жест: как ни старайся, кино — это все равно иллюзия, имитация, где реальны лишь сами чувства, а не воспроизведенные обстоятельства. Об этой правде искусства Хогг напоминает и помощью финального жестокого твиста, когда во время максимального погружения в пространство сцены зритель обнаруживает, что всего лишь подглядывает из‑за кулис на депрессивно малоосвещенный павильон, заполненный уставшими техническими работниками. Это уже не «Сувенир: Часть 2», а первые секунды некой третьей части «Сувенира», где Джоанна Хогг занимается творческим самоанализом на новом уровне сокрушительного метаотстранения.
Воспоминания о прошлом могут быть сладки, однако оставаться жить среди них значит заключить себя в тюрьму, наполненную призраками. Неслучайным выглядит и тот факт, что следующая высокоожидаемая картина Джоанны Хогг, «Вечная дочь», будет рассказывать уже о буквальных призраках в готическом особняке, где живут героиня и ее мать.
Никиты Лаврецкого
