Теплая компания обалдуев 30+ живет в английском Мухосранске, курит шмаль и вообще тащит в рот и в нос все подряд, болтает о пиписьках со рвением, достойным двенадцатилетних, и промышляет по мелочи всем тем, чем промышляют ребята в фильмах Гая Ричи: карликовая плантация конопли, подпольный покер, нелегальные бои без правил с тотализатором, секс-притон, угон тачек. И если надо чего спереть, ну например, матери знакомого нужна в огород поилка для птиц, а совсем отличную — по сути, фонтан — видели во дворе особняка, они этот фонтан выкорчуют и притащят, привычно игнорируя не только вопли проснувшихся от шума хозяев, но и пальбу себе вслед.
У главного героя биполярное расстройство и несколько демоническая внешность, принесшая играющему его актеру Джозефу Гилгану успех в роли вампира в сериале «Проповедник»; Гилгану же пришла идея сериала, когда он вспоминал городок своего детства. Остальные ребята органичны, как те коровы, что в одной из серий попали под сгоревшие кусты их конопли («Глянь, они же ржут, прикалываются!» — «Да ладно тебе, они ж коровы, они всегда такие»). В первой серии они похищают пони, и тот, просунув морду между водителем и пассажиром, смотрится в лобовом стекле просто как их реальный третий брат.
И если такие экземпляры и связанные с ними истории — это, как выражались старушки в старых английских романах, ваша чашка чая, можете жмуриться от предвкушения удовольствия: вы получите все, чего и ждете от такого исходного материала. Двенадцать выпусков сериала «Голяк» — это гирлянда из разномастных потешных авантюр, от приключения с трупом в стиле французской циничной комедии «Никаких проблем» (1975) и детектива с загадками антиквариата в духе нашего «Ларца Марии Медичи» (1980) до пародийной версии хичкоковского «Психоза» (1960), нанизанных на сквозной сюжет по-человечески понятной, как это получается только у англичан, душещипательной мелодрамы с ее любовными треугольниками, тайнами отцовства и прочим неизменным в веках арсеналом.
Для одних Британия — это английский газон и Агата Кристи. Для других — земля треников, поросших сорняком пустырей и мужиков, поеживающихся за терками под свинцовым небом. Именно когда мир этих пустырей и мужиков в конце 1950-х проник на английский экран, вытеснив газоны, пало проклятие, наложенное Франсуа Трюффо в бытность его кинокритиком, когда он написал: «Английское кино — словосочетание, лишенное смысла». Действительно, фильмы британского бонтона были больше киноспектаклями, движущимися иллюстрациями. Чисто киношную терпкость, это «смотреть, а не слушать», подарило английскому кино поколение рассерженных молодых англичан и фильмы Тони Ричардсона, Карела Рейша и Линдсея Андерсона про Мухосрански с их бельем на прищепках во дворе и мужиков, так и не выросших из подростковых спорткостюмов. Из этого компоста выросли «Битлз».
Потом был Дэнни Бойл — саундтрек к его «Трейнспоттингу» (1996) был путеводителем по тогдашней, переживавшей бум, похоронивший рекорды «Битлз» британской индустрии грамзаписи, в основном по брит-попу. Поскольку бум был реакцией на совпадение музыки и умов — он автоматически стал путеводителем и по настроениям молодых людей 1990-х, пытавшихся решить неподдающуюся дилемму: как поженить принципиальный, необсуждающийся нонконформизм со щенячьей ностальгией по дому.
Саундтрек «Голяка» тоже уже стал притчей во языцех: английская непричесанная элегантность так и сквозит из динамиков, добавляя каждой погоне оборотов, каждому задушевному шепоту — слезы, каждой проказе — ребяческого восторга. Вот только времена другие и коленкор другой: это не песни сегодняшнего дня, а умело смикшированный диджейский сет прежних треков, в диапазоне от ернической версии «Just a Gigolo» Дэвида Ли Рота до модельного упоения нарциссической истерией Duran Duran. Авторы и сами потешаются над тем, что ходят проторенными тропами: в приехавшей прямиком из клинтоновского Голливуда сцене, где мать у больничной койки своего избитого сына-бугая, принимает его гейство, из‑за кадра в тон ей бренчит акустическая гитара той самой кавер-версии восьмидесятнической песенки «Take on Me», что десять лет назад сопровождала телерекламу McDonald’s.
Музыкальное решение этой сцены характерно для сериала в целом. Действительно, сахарный хрупкий голосок испанской певицы, перепевающей ностальгический хит норвежской группы a-ha, клип к которой, в свою очередь и в свое время, тоже играл на ностальгии, поскольку был решен как черно-белый комикс, — все это берет за душу, эмоция проходит к зрителю напрямую, без кавычек. Но и историю с рекламой фастфуда из песни не выкинешь — а она уже иронически кавычит эту сцену как дань «сериальному общепиту». Да и в мире Гая Ричи аналогичный герой, спортивный и веселый гей в банде, уже отгастролировал: в «Рок-н-рольщике» такого сыграл Том Харди.
Выходит, если в чем авторы «Голяка», безусловно, точно совпали именно с текущим моментом, так это в постиронии: самый выспренный жест, самая брильянтовая слеза обрамляются в оправу из кавычек уже виденного, уже слышанного, причем слышанного за пережевыванием гамбургера. Но есть в их фильме и нечто сверх того: потому что мы на нем не хихикаем, как предполагают всякие там «пост», а полноценно хохочем, как на старых честных комедиях; и, кстати, та мизансцена с пони копирует аналогичную с леопардом из эталонной безумной комедии всех времен «Воспитание крошки» (1938). И слезы, как бы мелодраматическая линия ни выписывала совершенно старые добрые латиноамериканские и бомбейские загогулины, накатывают тоже обильно.
Люди времен брит-попа бились над дилеммой «нонконформизм или домашний очаг». Пожалуй, танцы, которые устраивает «Голяк», очень точно выписывают ту траекторию, по которой кружит именно запутавшееся сознание современного человека: как вписать потребность жить как бог на душу положит в нынешний мир с этими его бесконечными кавычками, которыми, как наручниками, связывает современный менталитет всякие порывы. Герои-то фильма это даже не решали — они просто живут как живут, завязая все глубже в долгах и проблемах.
Тут, что интересно, вопрос не к героям, а к самому фильму, к манере подачи, и авторы это четко понимают. Они знают, что мы влюбляемся в их совершенно оторванных от закона героев и доверяем той лихости, с которой они приглашают жить сегодняшним днем. Но так же постоянно ловим себя на том, что нашим вниманием манипулируют с той самой ловкостью, с какой клепают по кальке свои сериалы порядочные американские товарищи. Разве этично поженить весь этот вдохновенный мат-перемат с просчитанностью зрительских реакций? Из‑за этого травматичного сочетания детской искренности персонажей и автоматической мастеровитости рассказчика сериал временами напоминает одного из тех дружков-наркоманов, которые по молодости были у всякого: сидит с тобой душа в душу, а ушел — не досчитался PlayStation.
Но «Голяк» как раз тем и прекрасен, что его авторы в курсе проблематичности того, что творят, — иначе не стали бы они так обильно прослаивать свой деревенский пирог ссылками, цитатами и кавычками. По поводу этой противоречивости своего произведения у них нет ответов — как не было их, на самом деле, и у Дэнни Бойла. Вообще, произведение искусства только тогда угадывает современность, когда утыкается в противоречие. Ведь если мы его решили, значит сам вопрос стал фактом прошлого, не кровоточит — и тогда он становится достоянием диснеевских педагогов. А тут — да, наш, сегодняшний фильм, порождение нашего современного мира, который устроен так, что манипуляция неизбежно идет рука об руку с самой искренней дружбой. И где все новые правила так плодятся, что за самый честный порыв, напротив, то и дело рискуешь если не загреметь в тюрьму, то как минимум подвергнуться остракизму в некоем сверхновом, но уже могущественном сообществе, о котором вчера еще никто не слышал.
Что до этих самых сообществ, то тут самой здравой позицией кажутся слова старика Джима, которые он с потешным подагрическим бешенством выплевывает в той серии, где на его участке дружбаны решили провести музыкальный фестиваль, чтобы сбыть анашу:
Похоже, ее разделяют сами авторы, но не дают себе от души разораться, то и дело сверяясь с повареннной книгой «Как подсадить зрителя на сериал?». Можно злиться, можно досадовать, что тебя надувают, можно всех послать туда же, куда Джим послал мажоров, — но как невозможно после этого расхотеть дальше жить, так же невозможно расхотеть смотреть дальше этот сериал-мошенник, подобный своим героям, запутавшимся одновременно и в собственных сетях, и в собственной дури.
Смотреть