— Говорят, что вы набрали 20 с лишним килограммов ради этой роли?
— Да, но мой вес в итоге зависел от того, что я ел каждый день на съемках или в кадре. Я не против поговорить об этом, но не хотел бы углубляться в эту тему — в определенном смысле это была самая простая часть моей работы. Это же не нейробиология! Все, что от меня требовалось, — просто жевать!
— Режиссер Питер Фаррелли рассказывал, что вы отказывали ему сыграть эту роль на протяжении многих лет.
— Это было не из‑за Фаррелли! Я боялся играть американца итальянского происхождения, когда есть столько прекрасных италоамериканских актеров. Я не был уверен, что подойду. Не хотелось тем самым выразить неуважение италоамериканцам, их персонажам и актерам. Меня смущало и то, что надо сыграть человека, который действительно существовал, которого многие помнят. И я сказал Питу, что это сумасшествие! Он и так рискует, в принципе рассказывая эту историю, так зачем еще меня ставить на эту роль? Но Фаррелли был так уверен, что я справлюсь с этой ролью, что я решился подумать об этом. И чем больше я читал сценарий, тем больше он мне нравился, я видел в нем новые грани. Я вспомнил, как точно так же отказывал Дэвиду Кроненбергу в «Опасном методе», нашей третьей совместной работе, но он вернулся ко мне через месяц, а я все никак не мог угомониться и спрашивал: почему он хочет, чтобы я сыграл Зигмунда Фрейда?!
— Вам же помогали настоящие члены семьи Валлелонгов?
— Да, многие члены семьи Тони Валлелонги есть у нас в фильме: Фрэнк Валлелонга, брат Ника, играет в фильме моего брата, а их дядя Руди играет моего отца, брат Долорес играет отца Долорес. Они не профессиональные актеры, но они были с нами все семь дней в неделю, сидели в этой небольшой квартире, обедали и ужинали с нами. Кстати, помню наш первый обед с семьей Тони. Я думал, что мы посидим час, ну от силы два. Поговорим и все! Но меня начали знакомить с экранными членами семьи, рассказывая, какая им роль достанется. После этой встречи, я позвонил Питу и спросил: «Ты что, дал роли всей семье Валлелонга?» Он так удивился!
— Так что, они сами себе роли назначили?
— Да! Пит спросил меня, хорошая ли это идея? Я сказал, что не знаю и уж точно не понимаю, кто этот фильм теперь снимает! Так что я вернулся к семье, и они меня накормили тефтельками по рецепту Долорес — они были потрясающими! А потом они сказали, что сейчас мы будем есть морепродукты, и принесли огромную тарелку с различными морскими тварями и осьминогом! А это все было до того, как я набрал вес и растянул свой желудок до невообразимых масштабов! В общем, я начал извиняться за то, что буду играть члена их семьи, они сказали: «Поговорим об этом позже! Ешь пока!»
Было очень вкусно, а потом они принесли второе блюдо, и тарелка была ничуть не меньше! А через час-полтора принесли третью! И я не смог ее закончить! Хотя удивил себя тем, что съел половину, но начал сидеть и озираться в поисках дивана — мне надо было прилечь, расстегнуть ремень и прикорнуть. И тогда они начали говорить: «Ага, ему не понравилась еда! Явно пережарили это блюдо!» Тогда я понял, что мне нужно закончить со своей тарелкой. Но проблема в том, что как только я заканчивал одно блюдо, они приносили следующее! Так что в итоге наш обед длился пять часов. Знаете ли, у меня же мог бы случиться сердечный приступ от такого обильного приема пищи! Но, слава богу, в процессе нам удалось поговорить, а не только есть. Валлелонги мне многое рассказали, показали фото, включали записи, где Тони говорит о путешествиях с Доном Ширли, а также дали мне медаль, которую отец Тони носил, — я ее потом носил в фильме. Кроме того, я посетил их дядю Руди на Лонг-Айленде, провел какое‑то время в Бронксе, так что постепенно стал чувствовать себя в своей тарелке. Но именно с еды все началось, ею же все и закончилось.
— Трудно было есть на камеру?
— Конечно, снимают же не с первого дубля и не с одного ракурса. Так что, когда снимали сцену с соревнованием по поеданию хот-догов, мне очень тяжко пришлось — не по-человечески. Мне поставили ведро и сказали, что, когда кричат: «Снято!», я могу сплевывать туда, но мне показалось, что омерзительно это делать на глазах у всех людей, так что я просто ел это все! По подсчетам Питера Фаррелли я съел 14 хот-догов в той сцене.
— Тот факт, что вы не живете в США, меняет ваш взгляд на вещи? (Вигго Мортенсен живет в Испании, хотя и родился в Нью-Йорке. — Прим. ред.)
— Вряд ли, но не то чтобы, прочитав сценарий [«Зеленой книги»], я сказал: «О да, я все знаю об этом!» Сам я никогда не слышал о зеленых книгах, но мне нравится джаз, я слушал «Water Boy» Дона Ширли, но ничего не знал о нем и его прошлом. Он был очень скрытным человеком. Когда Ник Валлелонга (сценарист фильма, сын Тони. — Прим. ред.) пошел поговорить к Дону Ширли, он подтвердил, что так все и было, и дал благословение рассказать эту историю, но попросил подождать его кончины, прежде чем сделать это. Он очень скрытный человек и по причинам, которые вы увидите в фильме, он не хотел раскрывать свои сексуальные предпочтения и хотел, чтобы все оставалось в секрете. Ему важно было сохранить достоинство. Ник Валлелонга уважал это желание и просил не снимать фильм, пока он не умрет — в 2013 году. Так что 23 года Ник сидел с этой историей на руках.
— Как вы думаете, можно ли простить расизм, если его истоки лежат в невежестве?
— Не уверен, что надо обязательно полностью прощать, вы можете принять это и двинуться дальше. Единственная надежда на тех, кто страдает от невежества, так это то, что однажды они смогут все же понять, что делают что‑то не так. Но неосведомленность и невежество — это не область неграмотности. От невежества может страдать и декан университета, и премьер-министр, и кто‑то вроде Дона Ширли. У него ведь было три докторских, он владел несколькими языками, много путешествовал, но Дон Ширли тоже был невежественен по отношению к семье Тони Валлелонги. Но он проводит время с ним и понимает, что Тони порядочен, он придерживается кодекса этики. Он человек слова! И что удивительно, он не домосед, который боится окружающего мира. У Тони есть определенный опыт: он работал в ночных клубах и знает, как общаться с музыкантами, которые гомосексуальны, и он не боится этого. Очень часто люди, встречаясь с неизвестным, пытаются дистанцироваться или пытаются поставить себя выше. Люди всегда боятся того, чего не знают. И это неискоренимо.
Так что такие истории, как «Зеленая книга», всегда будут вне времени. Захочет ли кто‑то посмотреть эту картину еще раз через 5–10 лет? Абсолютно! И будет ли этот фильм так же актуален через 10 лет? Конечно, я не сомневаюсь в этом. Все дело в том, что Пит Фаррелли и студия не стали стесняться неприятных моментов фильма, к примеру, они не стали вырезать сцену, где я выкидываю стаканы в мусорку или где мой персонаж использует определенные выражения. Есть и другие моменты, которые находятся в «серой зоне», например, когда герой Махершалы Али хочет примерить костюм в магазине, а продавец не знает, что делать. Он думает, что если разрешит чернокожему примерить костюм, то белые увидят это, и он потеряет свой бизнес. Так что это сложная ситуация — требуется недюжинная храбрость, чтобы сделать этот шаг. И это правильный шаг. И люди его все-таки совершили. Что мне нравится в фильме, так это то, что он задает много вопросов, он не говорит вам, что вы должны думать. И при этом он не скрывает неприятные вещи.
— Уже представляете себе, где поставите «Оскар» у себя дома?
— Представлю ли я себе? Я его еще даже не видел! (Смеется.)
