— Поскольку Джо в книге выступает рассказчиком, то мы не знаем, как он выглядит. А актер Эд Оксенбульд
, прямо скажем, очень похож на вас. Это сходство имело для вас роль при кастинге?
— Нет, вовсе нет! Мы получили видео с его пробами, которое он прислал аж из Австралии, и на тот момент я бы ни за что не подумал, что мы возьмем австралийца. Но в итоге он оказался лучшим из лучших. Потому что, стоило мне включить этот файл, как я начал ставить его на паузу и кричать: «Вот это должно быть в фильме! И вот это тоже!» Он новичок — и при этом уже невероятный актер. А потом наш агент по кастингу пошутила с Зои (актрисой Зои Казан — соавтором сценария и продюсером фильма; Пол и Зои встречаются уже много лет. — Прим. ред.), что я взял парня, похожего на себя. Мне они рассказали об этом уже позже, когда сходство стали замечать и другие люди. Но это был бессознательный выбор. Хотя, раз вы все мне об этом говорите, поздно отрицать наше сходство.
— А вы не знаете, смотрел ли он ваши фильмы?
— Нет, мне вообще было важно никак на него не давить и не направлять. Не дай бог бы из него получился маленький Пол Дано. Мне, наоборот, очень хотелось, чтобы он чувствовал себя автором своего образа, чтобы он был участником проекта в гораздо большей степени, чем это удавалось мне, когда я только начинал работать как актер. Надеюсь, у меня получилось его вдохновить.
— Кто был вашим учителем? Может быть, Дэниел Дей-Льюис, с которым вы снимались в «Нефти»?
— Абсолютно! Он первый, кто пришел мне на ум.
— Что вы почувствовали, когда он объявил об уходе из профессии?
— Грусть от осознания, что не увижу его новых работ. Но если он сейчас счастлив, то это важнее всего.
— Ваш фильм можно назвать высказыванием о сегодняшней Америке?
— Мне часто говорят, что мой фильм — об американской мечте, и это действительно так, но я не хотел делать специальных заявлений. Мне было важнее исследовать не страну, а людей — семью, брак, взросление. Люди иногда стремятся поделить жизнь на черное и белое, а мне в моих персонажах понравилась серая зона, живая и печальная игра света и тени. В их сложности есть что-то красивое, воодушевляющее, что-то, с чем сразу хочется начать работать. Мне нравится пытаться понять таких людей, не осуждая их — и, надеюсь, вы тоже их не осудили. Но можно ли назвать их типичными американцами? Не уверен.
— По фильму кажется, будто его снял опытный режиссер. В голове не укладывается, что это ваш дебют. Вам легко дался переход из актеров в постановщики или это оказалось испытанием?
— Думаю, и то и другое. С одной стороны, мне здорово помогло чувство, что я уже созрел: я ведь очень давно мечтал об этом, прокручивал в голове, как буду снимать, пытался учиться в киношколах. Так что запал у меня был. С другой стороны, кинопроизводство — что для актеров, что для режиссеров — это непрекращающаяся борьба. Изматывающее, безумное занятие! Главное — привыкнуть к перепадам: есть дни, когда ты собой доволен, а есть дни, когда жалеешь о том, что ввязался во все это. Я приспособился.
— Чем актерский опыт оказался полезен, а чем вреден?
— Главное преимущество: будучи актером, я запоминал, как работают другие люди, и осознал, насколько разными могут быть их подходы. Еще, я думаю, режиссеры, вышедшие из актерской среды, больше заботятся о том, чтобы вовлечь в создание фильма всю съемочную группу. Режиссеры ведь часто погружены в себя, а актеры замечают разницу: вот эта команда сидит в своих мобильных телефонах, а вот эта действительно горит общим делом. Так что я первым делом убедился, что все на площадке одинаково влюблены в нашу идею.
— Вы узнаете себя в ком-то из этих трех персонажей?
— Я есть в каждом из них. Сперва мне нравилось ассоциировать себя с Джинетт — такой загадочной, сложной и властной (смеется). И, понятное дело, с героем Джейка [Джилленхола], потому что я хорошо понимаю ту боль, через которую он прошел. Но, конечно, фигура с самой большой силой притяжения для меня — это их сын. Дело в том, что он в семье выполняет ту же роль, что и я на съемочной площадке. Он рассказчик и автор их общего портрета, и мы, по сути, смотрим фильм его глазами. Поэтому как сценарист и как режиссер я не мог не сверяться с чувствами этого героя. Но, как и положено в семье, я одинаково люблю каждого из персонажей, как бы они ни лажали (смеется).
— Сцены с пожаром — просто нечто. Понимаю, что это компьютерная графика, но она выглядит очень убедительно. Тяжело было решиться на спецэффекты в таком реалистичном, нарочито приземленном фильме?
— Здорово, что вам понравилось, потому что это самое трудное в работе режиссера — иметь в голове какую-то сложившуюся картинку, а потом отказаться от нее. Я-то, конечно, с самого начала настаивал на том, что пожар будет настоящим. И понимал, что нам хватит денег только на один такой дубль, поэтому дни и ночи продумывал все нюансы. А потом утром мы приходим на площадку и понимаем, что никакого пожара не будет: слишком сильный ветер, слишком много рисков, слишком много расходов. И тогда на помощь приходят люди, которые рисуют компьютерную графику, — и ты просто доверяешься им и надеешься, что твой фильм все равно останется фотореалистичным и интимным и зритель не заметит спецэффекты. Но у них все получилось. И знаете что? В итоге они нарисовали для нас не только пожар, но и очень много других вещей — и я рад, что вы не обратили на них внимание.
— Я, наоборот, подумал, что вместо большого пожара мы увидим отблески огня в глазах Джерри — это бы сэкономило вам деньги и сохранило камерность картины.
— А у меня была такая мысль! Но я решил так: приберегу ее для монтажной комнаты как запасной вариант, как что-то, что можно добавить на стадии постпродакшена. А пока мы на площадке — давайте использовать свои возможности максимально. Еще была идея показать отражения пламени в окнах машины, а героя направить в пекло так, как будто он и вовсе не замечает огня. Но в итоге мы сделали ровно то, что написали в сценарии.
— Но звуки пожара-то настоящие? Или их тоже свели в студии звукозаписи?
— Они студийные, да. Но вы бы знали, сколько вариантов я переслушал, прежде чем выбрал подходящий.
— Я читал, что перед съемками вы написали Ричарду Форду (автору одноименного романа. — Прим. ред.) письмо — а он ответил и дал вам напутствие. Что он сказал?
— Самое замечательное, что он написал: «Моя книга — это моя книга, а твой фильм — это твой фильм. Поступай по-своему, действуй без оглядки». Наверное, это то, что мечтает услышать от писателя любой режиссер, ведь быть просто ретранслятором чужих идей — бессмыслица! Хочется вкладывать в работу себя. Поэтому его одобрение значило для меня очень много. Он дал мне свободу.
— А фильм он посмотрел?
— Да.
— И что говорит?
— Кажется, ему все понравилось.
— Вам довелось поработать с крупными режиссерами — Вильневым, Соррентино, Полом Томасом Андерсоном. Признавайтесь, у кого и что вы украли?
— (Смеется.) Думаю, у всех понемногу! Но, знаете, актеры никогда не задумываются о том, кто и как устанавливает камеру на площадке. Поэтому опыт приходит все-таки не на съемках, а когда смотришь фильмы и читаешь книги о режиссуре. То же самое и с драматургией: конечно, если ты актер, ты понимаешь, что такое арка персонажа, но на самом деле все приходит с учебой. Так что я подсматривал за всеми своими любимыми режиссерами — но не на съемках, а уже потом, когда изучал их фильмы.
— В режиссуре есть что-то веселое — или это каторга для ненормальных?
— Забавным было вот что — наблюдать, как из психически здорового человека ты превращаешься в маньяка с обсессивно-компульсивным расстройством, готового сойти с ума из-за малейшей детали. Это происходит на удивление быстро, а начинается очень дежурно: вот тебе не хватило сна, вот ты переработал, вот ты взорвался. Еще одна радость — возможность сотрудничества с необычными людьми. Когда ты актер, вы не так-то часто пересекаетесь с оператором, монтажером, художниками. А стоит стать режиссером — и в твоей жизни появляется великий монтажер Мэтт Хэннэм!
— И с кастингом вам повезло. Джейк Джилленхол был вашим первым вариантом на роль Джерри?
— Да, потому что мы вместе работали над «Пленницами», и я как-то встретил их вместе с Кэри (Маллиган — исполнительницей главной женской роли в «Дикой жизни». — Прим. ред.) — они знали друг друга со времен фильма «Братья». Поэтому, стоило Кэри согласиться на роль Джинетт, и я тут же связался с Джейком. Они очень разные — и при этом очень хорошие друзья. Я понял, что из этого получится интересная экранная пара.
— Вы реконструировали 60-е по фильмам?
— Да, но не только. То есть я, конечно, пересмотрел кучу фильмов — но каждый из них уже был интерпретацией 60-х, а мне хотелось чего-то подлинного. Поэтому я стал опираться на фотографии Стивена Шора и картины Эдварда Хоппера. При этом мы дали себе установку: давайте не будем нарочно состаривать картинку. Давайте попытаемся снять фильм так, как будто мы сейчас живем в 60-х. Но никакой имитации! Потому что нам нужно, чтобы история оставалась современной и правдивой.
— Знаете, что в вашем фильме самое душераздирающее? Разница между реальностью и фотографиями, которые делает Джо.
— Спасибо, это одна из тем нашего фильма. Мы с Зои большие фанаты антикварных магазинов, разбросанных по Америке. И в них всегда можно найти какую-нибудь старую фотографию за 25 центов, купить ее, рассмотреть и придумать историю. Есть что-то магическое в том, чтобы обрамить целую жизнь, задать границы судьбе. Думаю, это и подтолкнуло меня к режиссуре.
— Расскажите про саундтрек. Вы выбирали из того, что любите, или из того, что было вам по карману?
— Ну, знаете, когда делаешь фильм — особенно независимый фильм, — то каждое решение продиктовано из кармана (смеется). И это худшее в режиссуре — считать каждый доллар. Поэтому мы выбирали только те композиции, которые могли себе позволить. Была одна песня, которую я очень хотел заполучить, но не смог… Нет, не буду говорить какая. Потому что это уже не важно. Важно, что я представил себе музыку еще до того, как мы сели за сценарий. Я знал, что у нас будут духовые инструменты — кларнет, может быть флейта, тромбон. И я знал, что будет легкая игривая музыка — для контраста с тем, через что проходят герои. Мне повезло, что с нами согласился работать такой композитор, как Дэвид Лэнг, потому что ему даже ничего не пришлось объяснять, он сразу почувствовал фильм так же, как я.
— Будете снимать дальше?
— Знаете, с одной стороны, я как будто бы закрыл гештальт и избавился от какого-то зуда. Но, с другой стороны, я хочу продолжать!
— Уже есть идеи, каким будет второй фильм?
— Нет, так что я сделаю паузу и буду играть, пока у меня не появится вдохновение что-то написать. Но я обязательно сниму следующий фильм — просто для этого мне нужно найти историю и по-настоящему влюбиться в нее. Без любви нельзя: без нее не справиться с работой и не почувствовать себя уязвимым, когда придет время делиться результатами этой работы с другими. А быть уязвимым — чертовски важно.
— Это будет обязательно фильм — или, может быть, что-то для ТВ или Netflix, раз уж вы сыграли в «Окче»?
— Если эти медиа дадут мне больше возможностей для рассказывания моей собственной истории, то почему бы и нет — я готов осваивать новые форматы.
— А сыграть в фильме, в котором вы являетесь режиссером?
— А вот про это не знаю. Для меня это необязательный пункт, так что все будет зависеть от материала и от ощущений. Мне нравится сосредотачиваться на деталях, выверять каждый кадр. Не хочется без веских причин от этого отвлекаться.
— Ну и главное: каково это — работать с Зои?
— Лучше всего на свете. Я люблю ее и доверяю ей. В жизни она так же удивительна, как в творчестве. Это большой человек. Без ее таланта сценариста у меня бы попросту ничего не получилось. На самих съемках она не присутствовала, потому что участвовала в это время в спектакле. Но она буквально спасла нас с Мэттом [Хэннэмом], когда дело дошло до монтажной комнаты. Потому что я к тому моменту уже пребывал в каком-то вакууме. А она просто приходила — иногда раз в неделю, иногда раз в несколько дней — и помогала принимать важные решения. Когда есть кто-то, кому ты можешь полностью довериться, это большое счастье.