— ММКВЯ — важное для издателей событие. Сильно ли отличается Московская ярмарка от, например, Франкфуртской?
— Франкфуртская выставка (Франкфуртская книжная ярмарка — крупнейшая в мире книжная ярмарка, проходит в середине октября в Германии. — Прим. ред.) взрослее: в этом году ей исполняется семьдесят лет. Франкфурт по-настоящему международный; это крупнейшая ярмарка авторских прав и одновременно самая крупная национальная книжная ярмарка. Вообще, единственное, что в последние годы объединяет эти две выставки, — это то, что они обе сжимаются, занимают все меньшие площади; приезжает меньше издателей и на меньшее количество дней. Франкфуртская книжная выставка пытается затормозить этот процесс с присущим ее команде размахом и профессионализмом: на открытие выставки приезжают главы государств, в течение года устраивается множество мероприятий для мировых издателей, работает программа поддержки издательского бизнеса Fellowship и так далее. Московская книжная выставка пока на таком уровне не работает.
— Почему наши книги не могут конкурировать с западными по визуальному решению?
— Нам сложно, потому что у нас слабая полиграфическая база, и некоторые решения наших коллег мы не можем использовать. Вторая причина — это общий визуальный массовый вкус. Я вижу у нас невероятное желание догнать, научиться делать что-то свое. На зарубежных ярмарках много иллюстраторов; практика показывает, что спустя два-три года все тенденции детской литературы перекочевывают в обложки взрослой. Так что если внимательно присматриваться к тому, что происходит на стендах международных выставок, то можно предугадывать тенденции.
— То есть проблема не в художниках?
— Конечно. У нас есть невероятные художники, я считаю, что их работы абсолютно конкурентноспособны на мировом рынке; другое дело, что наших художников и наши обложки никто не видит, за счет того, что русское книгоиздание не флагман мирового, на нас никто не смотрит. Тем не менее, имея опыт работы с крупными международными бестселлерами, могу сказать, что когда наша обложка становится с остальными в общий ряд, то она часто не уступает, а, наоборот, даже вызывает у коллег из других стран желание купить эти обложки и использовать в своей работе. Сейчас мы ставим задачу максимально поднимать уровень обложек, делать их универсальными, международными, даже зарабатывать на них. В этом году мы планируем закупать целую линейку зарубежной прозы.
Вот видите «Линкольна в бардо»
Джорджа Сондерса и «Время свинга»
Зэди Смит? Обложку к последней делала русская художница Марина Дорошенко, мы специально просили приблизить к оригиналу — ярко-желтой обложке, очень запоминающейся; так как у таких писателей, как Смит, читатели очень грамотные, нам не хотелось их путать или уводить от оригинала. «Линкольн в бардо» — это буквально повторение оригинальной обложки, там их две — американского и английского издателя, мы выбрали белую, она нам всем как-то приглянулась. Линейка этих книг будет продолжена, мы вынимаем книжки из привычных серий и делаем в максимально приближенном оформлении или переработанном, оригинальном.
— У вас есть бета-ридеры или фокус-группа, выбирающая обложки, или же это зависит от вкуса одного редактора?
— Это в большей мере вкус одного редактора, но обложка проходит стадии согласования, жарких споров, бывает, что совсем расходятся мнения в группе людей, принимающих решения…
— А кто входит в эту группу?
— Редактор, руководитель этого отдела, главный художник в издательстве, директор редакции — мы советуемся большой группой. Сейчас есть возможность виртуально подключать к такому обсуждению коллег, которые издают книги в этом же сегменте, — как мини-целевую аудиторию. Вкусовщина в обложках присутствует всегда, вопрос только в том, хороший это вкус или плохой, и в том, насколько ты передал настроение книги читателю. Важно, чтобы обложка не отталкивала.
— Литературные критики сегодня влияют на продажи?
— Мы все хотим верить, что да. Конечно, хочется заслужить похвалу, чтобы нашу работу оценили; мы очень расстраиваемся, когда критика негативная… Продает ли критик книгу? Да, но в объеме, категорически недостаточном, чтобы издательство могло позволить себе следующую. Нам нужно больше литературных критиков, больше прессы о книгах, и — отдельно моя личная боль — у нас нет по-настоящему тиражного индустриального издания. Поговорите с любым издателем, работающим с зарубежными книгами: The Bookseller, Publishers Weekly, списки бестселлеров New York Times, Guardian, колонки — а у нас есть только маленький, но уважаемый журнал «Книжная индустрия», который не выходит на широкую публику.
— И толстые литературные журналы.
— Это жизнь в себе. Широкой публике они не интересны, читатель потерял всякий смысл, он не видит процесса и не понимает, что там происходит. Индустрии не хватает авторитетного издания. А что может создать такое? Адекватное количество людей, пишущих о литературе. Вот, к примеру, недавно известный литературный критик Митико Какутани, которая уволилась из New York Times, написала книжку о тенденциях в современном мире — мы с радостью ее ухватили, потому что это интересная фигура в книжном мире. Вот таких фигур невероятно не хватает.
— Вы можете ответить, почему русская литература так плохо представлена на зарубежном рынке?
— Есть механические препоны для русского писателя при выходе на западный рынок: влияет и политическая обстановка, и культурные особенности (мало популяризируем русский язык).
— Говорят, что русские права покупаются всего на три-пять лет и потому неэффективно продавать их за рубеж — был бы смысл их продавать при бессрочном контракте или в случае, если авторские отданы на срок от десяти лет. Это так?
— У нас рынок молодой и жесткий. Для русского автора привязать себя к одному издательству на десять-пятнадцать лет — я даже не представляю, как он должен принять такое решение! Сегодня ни одно издательство не гарантирует полного спектра возможностей, мы гарантируем только то, что выпустим книжку и возьмем на себя дистрибуцию. Так что я понимаю авторов, которые не хотят отдавать права надолго, — ситуация стремительно меняется, рынок неустоявшийся, выхода нет, идти особо некуда.
— Но может ли русский автор пользоваться спросом на западном рынке?
— Может. Есть Китай, который интересуется сейчас всем, — правильно подав, можно продать туда все что угодно. Но для автора будут «но»: мало денег, полная бесконтрольность. Следующий рынок, который может интересоваться русскими авторами и лоялен к ним, — это рынок Восточной Европы: Болгария, Румыния, Сербия, иногда покупает Греция, но это тоже маленькие авансы и маленькие тиражи. Есть Германия и Франция — они тоже покупают русских авторов, так как есть хорошие культурные связи, но книжки все равно не имеют большого успеха. Так что случаев, когда русский автор выстрелил с точки зрения продаж, нет — отслеживая бесконечные списки бестселлеров, я не вижу там русских имен. А если это русские имена, то это их местные авторы. Самый сложный и закрытый — англоязычный рынок, продажи туда случаются редко, блокбастеров русских там не получается. То есть можно доставить читателю за рубеж текст, но читатель его не потребляет.
— Почему?
— Мое представление глубоко личное: если мы устраним технические помехи в виде сроков контрактов, стоимости переводов, станем поддерживать правильные контакты, то, может, ситуация изменится. К примеру, Франкфуртская книжная ярмарка проходит в октябре, но они весь год с нами работают — организовывают какие-то круглые столы, постоянно держат в курсе, тем самым увеличивая долю немецких книг на листах русских издателей.
— Но сама-то литература у нас хороша?
— На мой взгляд, в сегменте жанровой литературы мы недостаточно техничны.
Как мы видим, самое востребованное кино — Голливуд, надо стремиться к подобного рода повествовательности: держать интригу, создавать интересные характеры, гэги, даже в жанровом сегменте. Если ты пишешь с прицелом на мировой рынок, то ты же пишешь не только для себя. Это же касается и интеллектуальной литературы.
— Кстати, многие авторы «Редакции Елены Шубиной» неплохо представлены за пределами России. То есть доверяют фигуре издателя?
— Да, доверяют издателям и премиям, а также некоему информационному полю. Наша главная проблема в том, что русские мало пишут, по сравнению с американцами мы вообще не пишем. У нас меньше ценится частный опыт, но эта тенденция все равно идет — есть и true story, и личный опыт каких-то переживаний. Это хорошо и правильно, это дает людям ощущение, что они могут высказываться, на этой почве рождается сегмент коммерческой, но универсальной литературы. Мастера современной интеллектуальной литературы грешат тем, что чувствуется, как на них давит тяжелое наследие предков, ощущение ответственности. У нас есть низ пирамиды в виде простых очень жанровых вещей, а есть верх, интеллектуальный, весь в премиях. Хотелось бы еще нащупать прекрасный пласт золотой середины «просто книг», где будет рассказана история, удовлетворяющая всем потребностям.
— Тренды в российской литературе сильно отличаются от зарубежных?
— Крупные серьезные тренды — не очень отличаются. Русские издатели смотрят на европейский и англоязычный рынок и стараются быстро покупать, быстро готовить и издавать — информационное и эмоциональное поле более-менее общее. Другое дело — глубина проработки темы. Возьмем тот же феминизм. Спектр книг, который вы найдете на эту тему, — от шутливых до фундаментальных работ. Если мы посмотрим на эти книги в России, фундаментальная будет лежать где-нибудь в углу, а в топе продаж будет попсовая. Потому что само общество у нас часто не готово говорить в открытую. В общем, мы ловим мировые тренды, отражаем, но в меньшей степени. С другой стороны, посмотрите книги, в которых больше эмоций и литературной и человеческой силы, — неважно, на какую тему и в какой тренд они облечены. Вот в «Маленькой жизни» все перевесила человеческая история и история дружбы. Какие-то базовые архетипические истории всегда нужны.
— Например, сегодня актуальна история «Девочек» Эммы Клайн, которая отлично зашла на книжный рынок?
— Кстати, на истории Клайн хорошо видно, как русский рынок работает. Мне кажется, не меньше двух лет эту книгу в России никто не покупал. У нее потрясающе интересный, очень умный литературный агент, вызывающий доверие, и все знали, что у него точно надо было бы купить, но смотрели, крутили — не брали, не вставала книжка в серию. Но нашелся издатель, который доверился и издал, — книжка прекрасна и оказалась созвучна читателям. Это только кажется, что издатель схватил трендовую книжку, а на самом деле так получилось, что, когда «Фантом Пресс» издал здесь «Девочек», этот тренд усилился, то есть они попали на пик с ней. Они безусловные молодцы, берутся за сложные книги, которые непросто вычислить, — вот в этом отражается как раз личность редактора. То, что выбираешь, — то ты и есть.
— А почему в «Эксмо» нет именных редакций, как в «АСТ»? Почему ваши редакторы, в отличие от тех же Елены Шубиной, Варвары Горностаевой, Ильи Данишевского, имена которых знают в книжном бизнесе все, как бы в тени?
— Редактор должен и может быть брендом. Вот те редакторы, которых вы назвали, — это понимание своего места, это нишевые, с четко выверенной политикой издательства редакторы, чей портфель действительно отражает их личностные вкусы. Мы приходим к тому, что у тебя есть либо сотрудник издательства, либо издатель. Читатель идет за фигурой издателя: если смотреть на западный рынок (и на французский, и на английский, и на американский), там очень много личностных импринтов. В «Эксмо» была другая традиция. Когда человек много лет спрятан за большим и крупным брендом, ему сложно формировать собственную политику и отвечать за нее перед публикой. Вы перечислили несколько ярких редакторов, но кроме них есть огромный массив «АСТ», и имена этих людей неизвестны. Они не выходят на передовую, не хотят.
— Как издатель, как вы относитесь к электронным книгам?
— Мне, как издателю, важно, чтобы текст прочли, и неважно, каким способом. Я подталкиваю коллег, чтобы они синхронно делали релизы в трех форматах: электронном, аудио и книжном. Но практика по всему миру показывает, что надо меньше суетиться про форматы, а больше — чтобы текст был доведен до совершенства, чтобы хорошо была проделана редакторская и авторская работа, чтобы была идеальная обложка, чтобы потенциальный читатель любым доступным способом узнал, что этот текст существует, а потом он купит его так, как ему удобно. «Электронка пожирает бумагу» — это уже вчерашний день. Вопрос формата сегодня вторичен, главное для автора и издателя — чтобы его прочитали.