Монолог человека, которого осудили за четыре порнокартинки в диалоге в «ВКонтакте»

Я познакомился с людьми в «ВКонтакте», уже не помню, где. Насколько я понял из общения, они из другого города, но я с ними не встречался. Мы общались по интересам, не особенно долго — где-то месяца два.

Слово за слово — тематика пошла довольно порнографического содержания. Один человек скинул несколько картинок в общий диалог, я, не думая, тоже скинул первые попавшиеся картинки из интернета — штуки четыре, — то есть особенно не искал. Это обычная порнография, не рисованная, таких картинок даже в «ВКонтакте» миллионы, несложно найти даже по каким-то стандартным запросам. В диалоге было еще четыре человека. Мы посмотрели, посмеялись и забыли. Я не подозревал, что такое может произойти и привести к подобному результату.

Наверное, недели через две утром я собирался на работу, открыл дверь, а там стоят товарищи и говорят: «Здравствуйте, мы из отдела «К» (управление «К» работает с преступлениями по информационным технологиям. — Прим. ред.), тычут в меня корочкой, показывают постановление. [В нем сказано]: «по подозрению в распространении детской порнографии». [Они не звонили в дверь], я выходил на работу, а меня, в общем, встречали.

Позвали понятых — прохожих каких-то, видел их в первый раз, — все снимали на камеру, начали осматривать все носители.

Компьютер у меня на тот момент был не один: сначала посмотрели один компьютер, потом другой и мой. Особенно его не рассматривая, сразу залезли в мой контакт и нашли диалог, причем довольно быстро, как будто уже знали, что диалог такой есть и как он называется. Сказали, что нашли то, что искали, тут же опечатали, дали подписать бумажку о том, что меня забирают, и сразу вместе с системником отвезли в отделение. Потом, когда я его получал, посмотрел — они даже не [запускали компьютер].

Я даже предположить не мог, откуда они такие красивые появились и чего вообще хотят. Мне нечего было скрывать.

Когда приехали [в отделение], меня начали допрашивать, составили протокол. Сидят пять следователей и говорят: «Пиши чистосердечное либо мы закроем тебя на пять лет, а напишешь чистосердечное — год условка».

[Говорили], что я распространял в таком-то диалоге такие-то файлы такого-то содержания. Да, просто порнографию. Детскую, естественно, они не нашли, потому что ее не было и не могло быть. Я не ожидал, растерялся и пошел у них на поводу.

На следующий день пропал один из людей, с которым я общался в диалоге. Он удалился из «ВКонтакте», я написал ему, мол: «Что за дела?», он сказал, что все нормально, свои причины были. Я ему говорю, что вот у меня такая история — ко мне приехали товарищи из отдела «К», на меня дело шьют, а он: «Мы тут ничего не знаем».

[Другими людьми в диалоге] были моя девушка, которая тоже с ними общалась, и еще два человека, которых я не знаю. Они обвиняли меня в том, что их теперь тоже ищет полиция, а они не хотели бы с ними встречаться.

Честно говоря, были такие мысли, что кто-то из этих людей был подставным, возможно, они оба были подставные, потому что девушку-то я свою знал. Больно подозрительно [полицейские] начали ссылаться на этот диалог, и именно за него меня и осудили.

Через месяц дело передали дознавателю, чтобы он все проверил: состав преступления, все дела. Дознаватель выяснял, следствие останавливали несколько раз, судя по документам, потом возобновляли, даже было ходатайство о прекращении дела в связи с отсутствием состава преступления.

Опираясь на чистосердечное признание, делу дали ход и мне вынесли обвинительный приговор. Разговор уже не шел о том, чтобы дело закрыть, не доводить до суда. Когда из меня выбивали чистосердечное, они сразу хотели, чтобы обвинительный приговор был стопроцентно. Я спрашивал, могу ли я забрать свое чистосердечное, а они: «Нет не можешь».

Меня еще несколько раз опрашивали — приглашали, повторно давал показания, — товарищи, с которыми я общался, исчезли вообще. Дело тянулось долго — где-то полгода. [Ко мне пришли] в декабре, а приговор выносили уже в августе. [До осени] я был под следствием, был невыездной.

Большинство [друзей и родственников] знали [о деле]. Меня все понимали, и никто не осуждал. Никто из тех друзей, с которыми общаюсь и общался на тот момент, не говорил, что я поступил плохо или неправильно. Просто захотели закрыть — значит, закроют.

[В августе] был суд, слушание и приговор. Все прошло за 10 минут. Сначала было слушание, но на нем никто ничего не говорил, потом — вынесение приговора. Мой адвокат молчал — обвинитель зачитал обвинение. И все.

Я пробовал разговаривать с юристами, с адвокатами [о том, чтобы оспорить решение или подать апелляцию]. Они говорили, что отстаивать бесполезно — ничего не поменяется. Судимость снимут, а то, что ты привлекался, никуда не денется.

Мне дали год условно со снятием судимости (по уголовной статье 242 части 3 пункту «б» — за демонстрацию порно среди несовершеннолетних в интернете. — Прим. ред.)

Условный срок подразумевает обязательства: я должен был ходить отмечаться [в полицию], не должен был покидать город, у меня был комендантский час и обязательное условие — работать. В девять вечера я должен был быть дома и с девяти вечера до семи утра не должен покидать квартиру, где прописан.

Несколько раз [ко мне домой] приходили участковый или инспектор и проверяли. Проверяющий смотрел, все ли спокойно, не находился ли я в алкогольном опьянении, не было ли административных нарушений за то время, пока я отбывал свой срок, не покидал ли я квартиру. Составлял акт, и я ставил свою подпись, что находился дома. Каждую неделю надо было приходить к участковому и у него отмечаться дополнительно. Кроме того, я ходил отмечаться к инспектору раз в месяц и к участковому два раза в месяц.

[Через год] мне сказали: «Твои документы передадим, можешь больше не отмечаться». Все документы, которые от меня требовались, я подал: какие-то характеристики от участкового, с места работы.

Появились сложности с поиском работы, особенно с поиском хорошей работы. Она у меня связана с IT-сферой, и мне было довольно сложно объяснить службе безопасности, почему так произошло.

На тот момент я был администратором информационной безопасности [в банке]. Эта работа связана с секретностью, и меня попросили [уволиться] сразу же после того, как меня осудили.

Потом попросили с другого места [местного провайдера]: когда я уже месяцев девять отработал, они узнали, что у меня есть судимость. И в первый, и во второй раз это было увольнение по собственному желанию. На самом деле [на второй работе о судимости] даже не узнали бы, если инспектор не позвонил ко мне на работу. Он проверял, действительно ли я там тружусь, а меня попросили уволиться — компания решила, что им не нужен такой сотрудник.

Мне повезло, что я сразу нашел другую работу. Там я рассказал службе безопасности, что у меня вот такая история. Они сказали: «Ну ладно, и что? У всех случается, будешь нормально работать — никто ничего не скажет». Это тоже было IT, тоже провайдер. Там ко мне отнеслись с пониманием.

[После переезда из родного города] мне отказали в работе по причине того, что я привлекался. Это тоже был провайдер. Сейчас я работаю в IT-поддержке в крупной международной компании. У меня, правда, временный контракт, но, глядишь, если все будет хорошо, он станет постоянным. Я не знаю, [осведомлены ли на работе о судимости], мне прямого вопроса не задавали.

[Все это] меня, в принципе, не раздражало. На фоне событий, которые со мной случились, я на полтора года ушел в депрессию, и мне было сложно проявлять какие-то эмоции, было все равно. Ходил отмечаться, ходил к психологу. У меня просто все накопилось. Очень тяжелый период моей жизни, я бы так назвал это время. Меня осудили, потом, через неделю, я нарвался на каких-то двух пьянчуг, которые меня по голове отпинали, на следующий день после этого девушка говорит, что меня бросает. Тяжело не уйти в депрессию в такой ситуации.

Я считаю, что за четыре картинки в одном диалоге максимум могло быть административное наказание, но никак не тяжкое преступление сроком до восьми лет (статья 242 часть 3 пункт «б» предполагает максимальное наказание до шести лет. — Прим. ред.)