В 1636 году британский колонист Уилльям Пинчон основал на востоке североамериканского континента поселение Агавам, а чуть позже переименовал его в Спрингфилд — в честь своего родного городка в Эссексе. Три сотни лет спустя здесь родился Майк Скалли, один из шоураннеров мультсериала «Симпсоны», действие которого происходит в Спрингфилде. А уже в начале нового века на пару серий в «Симпсонах» появился самый загадочный американский писатель и самый известный представитель своей фамилии Томас Рагглз Пинчон. Эти события, судя по всему, между собой никак не связаны, но всякий разговор об этом авторе непременно сопровождается легким чувством паранойи.
Томас Пинчон родился в 1937 году на Лонг-Айленде. Его первые литературные опыты относятся к старшим классам. Преимущественно он строчил под псевдонимами фантасмагорические колонки о собственных учителях, одноклассниках и наркотиках. Тогда же появился и первый рассказ, в котором сложно не увидеть контуры его будущих романов. Это была история о Второй мировой и опасностях идеализма: «Любая твердая приверженность к абстрактному состоянию выливается в неприятные вещи вроде войн».
В 1953 году Пинчон отправился в городок с античным именем Итака, чтобы поступить в Корнеллский университет: он планировал изучать инженерную физику. Этот выбор многое о нем сообщает: прикладная дисциплина считалась самой сложной программой Корнелла, а ее студентов один из преподавателей называл «интеллектуальными Суперменами». Еще больше о Пинчоне говорит то, что два года спустя он бросил учебу и отправился на флот. Впрочем, никто доподлинно не знает, что вдруг толкнуло его на этот шаг: Джон Краффт, редактор журнала Pynchon Notes, робко полагает, что виной тому могла быть несчастная любовь или желание повидать мир. Но «никто доподлинно не знает» — фраза, которая подходит для описания всей жизни Пинчона.
Пинчон служил под командованием вице-адмирала Чарлза Брауна на средиземноморском Шестом флоте — как раз в год Суэцкого кризиса. Именно тогда Пинчон, по собственному признанию, превратился из романтика в классициста: «Другие люди были интереснее меня, и, следовательно, писать нужно было о них».
В 1957 году Пинчон вернулся в Итаку — на этот раз для того, чтобы изучать английский язык. Вроде бы одним из его преподавателей был Владимир Набоков, только что опубликовавший в Париже «Лолиту».
Неизвестно, на какие из набоковских курсов был записан Пинчон. Вероятнее всего, он выбрал программу «Мастера европейской литературы», на который собиралось столько народа, что лектору негде было припарковаться. Соблазнительно представлять, как один великий автор распознает талант в другом, учит его премудростям ремесла и благословляет. Но эти домыслы нельзя назвать даже натяжкой: Пинчон впоследствии вспоминал лишь чудовищный акцент своего преподавателя, а Набоков о студенте не говорил вовсе. Зато Вера Набокова рассказывала о странном почерке будущего писателя: он имел манеру сочетать курсив и печатные буквы. Какие‑либо официальные документы, которые могли бы пролить свет на учебу Пинчона в Корнелле, либо недоступны, либо потерялись, а немногочисленные известные однокурсники молчат. Набоковский биограф Брайан Бойд в «Американских годах» упоминает одного безымянного слушателя: «Как‑то после лекции один студент подошел к Набокову, держа в руке «Лолиту» в издании «Олимпии», и молча поклонился». Вот и о Пинчоне известно не больше, чем о том студенте.
Его соседом по общежитию был Ричард Фаринья, полная противоположность Пинчону: рубаха-парень, любитель шумных компаний. Он успел написать только один роман «Если очень долго падать, можно выбраться наверх» (неформальная рецензия Пинчона на эту книгу состояла из фразы «… [обалдеть] можно»), а сам Пинчон посвятил ему «Радугу тяготения». Другим его однокурсником был Джулс Сигел. Он вырос в большого журналиста, писавшего о Бобе Дилане и Брайане Уилсоне, но в истории литературы остался автором статьи с эталонным заголовком «Кто такой Томас Пинчон… и почему он сбежал с моей женой?» Как и многие реальные свидетельства о жизни писателя, она сильно уступает в увлекательности разнообразным теориям: «Том Пинчон был тихим и аккуратным и всегда верно делал домашнюю работу. <…> Он жил на 25 долларов в неделю и прекрасно распоряжался этой суммой, не прогуливал занятия и всегда получал отличные оценки». Крисс Джолли, та самая жена Сигела, свидетельствует о Пинчоне смелее: «Он разбил не один брак, поскольку был слишком застенчив, чтобы найти себе собственную пару». Пожалуй, эта невинная фраза так и осталась самой скандальной характеристикой писателя.
Выпустившись, Пинчон некоторое время подумывал заняться написанием либретто и даже подавал заявку в Фонд Форда, козыряя знакомством с Набоковым и предлагая идею оперы по мотивам «Марсианских хроник» Брэдбери. Однако в 1960-м он отправился в Сиэтл, где устроился техническим писателем в Boeing и приступил к своему первому роману «V.». Читатели от этого пинчоновского опыта только выиграли: работа в Boeing стала источником вдохновения для многих эпизодов его ранних книг. А вот сам автор пребывание в Сиэтле называл кошмаром и со свойственной ему добротой замечал: «Не живи в этом городе люди, он был бы прекрасен». Вскоре Пинчон ушел из Boeing, поклявшись никогда больше не работать на корпорации, и отправился в Мехико, где читал Борхеса, переводил Кортасара и писал «Выкрикивается лот 49».
Роман «V.» вышел в 1963 году и запустил карьеру писателя Пинчона в стратосферу. За свой дебют автор получил премию Фолкнера, «Лот 49» (1966) принес ему премию Национального института искусств и литературы, а «Радуга тяготения» (1973), написанная уже в США, стала лауреатом Национальной книжной премии и была номинирована на Пулицера: жюри, однако, сочло роман «нечитаемым», «напыщенным» и «непристойным» и предпочло вообще никому премии не давать. Надо полагать, автор не слишком огорчился: премии он не жалует. От медали Национального института искусств и литературы он отказался, ответив письмом — настолько вежливым, что почти оскорбительным: «Пожалуйста, не навязывайте мне то, чего я не хочу. <…> Я знаю, что должен вести себя лучше, но, кажется, есть только один способ отказаться, и этот способ — просто сказать «нет». А на вручение Национальной книжной премии Пинчон отправил комика-левака Ирвина Кори, чем окончательно запутал читателей.
После этого Пинчон взял большой перерыв, исчезнув не только из публичной, но и литературной жизни: за 24 года между «Радугой тяготения» и «Винляндией» он опубликовал только сборник рассказов да несколько эссе. Он продолжал писать (один из друзей помнит, как еще в 1970-м видел первые черновики романа «Мейсон и Диксон», изданного в 1997-м) за занавешенными окнами, скрытый ото всех. Злые языки утверждали, что нет вовсе никакого Пинчона, а книги за него сочинял другой затворник — Сэлинджер. Ему же сторонники этой теории приписывали и последующие романы Пинчона, но в 2010 году Сэлинджер умер, а книги продолжали выходить, и конспирологам пришлось искать другие объяснения.
Версий, на их счастье, хоть отбавляй. В авторстве романов Пинчона подозревали едва ли не половину американских писателей — как по отдельности, так и коллегиально. На самого Пинчона повесили роман Эдриана Джоунза Пирсона «Страна коров» и письма бездомной женщины Ванды Тинаски (последняя теория отчего‑то настолько задела Пинчона, что однажды он — невиданное дело — лично позвонил на CNN, чтобы заверить журналистов, что к Ванде он не имеет никакого отношения). Самым же экстравагантным кажется предположение о том, что Пинчон был террористом Унабомбером, рассылавшим бомбы по университетам и авиакомпаниям. Связать параноика-конспиратора и главного певца паранойи, борца с технологиями и автора статьи «Хорошо ли быть луддитом», тихоню с бомбой в кармане и знаменитого затворника — идея настолько заманчивая, что и после того, как личность Унабомбера была раскрыта, многие предпочитают обвинять власти в выгораживании настоящего террориста.
Вернувшись через четверть века с «Винляндией» (которая критикам скорее не понравилась, а вот Салману Рушди — наоборот), Пинчон быстро набрал обороты — будто никуда и не исчезал. В 1997 году вышел исторический роман «Мейсон и Диксон», в 2006-м — «Against the Day» (устойчивого перевода заглавия на русский пока не существует); через неслыханные для автора три года появился «Внутренний порок», еще через четыре — «Край навылет». Из живого классика Пинчон вновь превратился в актуального писателя, стал появляться в списках претендентов на Нобелевку — его даже попытались экранизировать. В середине 1990-х BBC взялась было за «Радугу тяготения», но надорвалась. Отснятый материал позже попал в немецкий документальный фильм о ракетной индустрии нацистов «Prüfstand VII» — надо полагать, такой ироничный сюжетный поворот пришелся Пинчону по вкусу. Американский режиссер Алекс Росс Перри («Послушай, Филип») достиг больших успехов: у него не было бюджета и прав на использование имен героев книги, зато был осьминог и Кейт Лин Шейл из «Карточного домика». Критиков «Имполекс» озадачил, а зрители его не заметили вовсе.
Единственная полноценная экранизация Пинчона — обаятельный «Внутренний порок» Пола Томаса Андерсона — вышла в 2014 году. Само собой, слухи о том, что автор снялся в небольшой роли, появились сразу. Режиссер и представители Пинчона хранили таинственное молчание, но Джош Бролин все-таки проговорился. С тех пор зрители ищут писателя в каждом кадре фильма и видят его то в эпизодическом докторе (им, впрочем, оказался постоянный андерсоновский актер Чарли Морган), то в секундном отражении в зеркале. Зато доподлинно известно, что голос Пинчона можно услышать в буктрейлере романа.
Впрочем, это не единственное появление отшельника в публичном пространстве. Еще в 1994 году создатели ситкома «Шоу Джона Ларрокетта» решили посвятить один из эпизодов Пинчону. По словам сценариста, автор лично одобрил сценарий, но потребовал, чтобы герои не называли его Томом (только Томасом), и попросил упомянуть в скетче психоделическую группу 13th Floor Elevators. Десять лет спустя он озвучил сам себя в двух эпизодах «Симпсонов», вдоволь поиздевавшись над своим имиджем «писателя без лица»: даже в анимированном виде он носит на голове бумажный пакет с прорезями для глаз.
Наконец, в 1997 году Пинчон попал в кадр съемочной группы CNN. Узнав об этом, писатель позвонил в редакцию: раз уж они его выследили, делать нечего, но пусть хотя бы не указывают, кто из десятков людей, попавших в кадр, — знаменитый писатель. В реальной жизни маска дружелюбного соседа защищает его личность куда надежнее, чем бумажный пакет на голове или двухметровый забор с колючей проволокой. Самые пытливые исследователи быстро натыкаются на дно сосуда тайн: вот пожилой писатель, вот его жена — литературный агент, вот их сын. Никаких сенсаций, никаких заговоров.
Не все писатели избегают публичности по собственной прихоти — для некоторых это вопрос жизни и смерти. К примеру, для автора «Сатанинских стихов» Салмана Рушди, которого Пинчон как‑то поблагодарил за благожелательную рецензию на «Винляндию» и пригласил поужинать. Оказавшись в Нью-Йорке, они действительно встретились — и разговорились о профсоюзном движении. «Он выглядел ровно так, как должен был выглядеть Томас Пинчон. Высокий, в красно-белой ковбойке и синих джинсах, с сединой как у Альберта Эйнштейна и передними зубами как у кролика Багза Банни» — самое подробное описание живого классика за последние полвека можно вычитать из мемуаров Рушди «Джозеф Антон».
Пинчон — не обитатель башни из слоновой кости, а лицо в толпе: он скрывается в Нью-Йорке, как дерево, которое пословица велит прятать в лесу. И он не прочь общаться с людьми — когда сам этого захочет.