«Это спецоперация»: как слили Государственный центр современного искусства

Последний год жизни ГЦСИ начался нелегко. Сначала было снятие заявки с проектом Павленского с премии «Инновация», затем объявление о слиянии ГЦСИ с «Росизо» — технической структурой, которая в основном занималась сопровождением российских выставок заграницей. Потом — отстранение бессменного директора ГЦСИ Михаила Миндлина с должности, обыски и допрос господина Миндлина по «делу реставраторов». А после того, как в начале ноября слияние ГЦСИ и «Росизо» было официально завершено, ключевые сотрудники организации ее покинули. Также было объявлено, что в здании ГЦСИ на Зоологической улице вместо выставочного пространства будут организованы детские студии. «Афиша Daily» встретилась с создателем центра Леонидом Бажановым и куратором Ириной Горловой, которые рассказали о новом руководстве, неспособности в течение месяца найти уборщицу и отказе государства от современного искусства.

— Расскажите про обстоятельства вашего ухода. Были ли компромиссные варианты? И почему вы ушли сейчас, а не весной-летом, когда были скандалы с обысками?

Ирина Горлова: Раньше я не ушла потому, что у нас были выставочные проекты, которые нужно было завершить, — мы надеялись выполнить запланированную на конец года программу. Это была подготовка к Молодежной биеннале — мы показывали стратегический проект, потом была экспозиция памяти Олега Каравайчука и выставка «Возможность быть другим» в рамках фестиваля «ВидеоFocus» (вероятно, последний экспозиционный проект в музее). И, наконец, проект «Измеряемое время» (выставка польского перформанса, которая была отменена новым руководством, и ретроспектива основателя польского концептуализма Ярослава Козловского. — Прим. ред.). Тогда не я могла уйти и оставить сотрудников. Но за эти месяцы мы стали примерно представлять, что такое работать под руководством другой институции, мне стало просто неинтересно.

Леонид Бажанов: Хлопнуть дверью в оскорбленных чувствах — тактика неправильная. Надо сначала испробовать механизмы воздействия, что мы и попытались сделать: писали письма директору «Росизо» Сергею Перову и министру, но это все не имело последствий. Наши оппоненты готовились к этой реконструкции и деструкции заранее — в отличие от нас. Я это слияние рассматриваю как спецоперацию, к которой они готовились, а мы не были готовы. У них была фора — а у нас нет. И мы с опозданием проделали все шаги по исправлению ситуации. Убедившись, что исправить ситуацию невозможно, я ухожу.

Мне с самого начала было понятно, что это безнадежная ситуация, но я хотел сделать все возможное, чтобы ее прояснить. Пусть я не скрывал, что уйду в ноябре, но была ответственность за молодых коллег. Я уговаривал и продолжаю уговаривать всех, у кого есть терпение оставаться. Надо использовать все возможности для работы с современным искусством, в том числе и государственные инструменты, и пытаться с ними что-то сделать.

— Одна из версий, которые объясняют происходящее с ГЦСИ, — интерес к имуществу организации: в ее распоряжении, прежде всего, целый ряд зданий, построенных и строящихся…

Бажанов: В этом не сомневаюсь. Я даже думаю, что идеологические соображения не главная мотивация для слияния с «Росизо». Идеология выступает как ширма для оправдания, но важнее — рейдерские интересы. Наши оппоненты действительно увидели, что у нас большие возможности, и мы реализуем их — реставрация, строительство зданий, — и решили их взять в свои руки. Это могло бы иметь позитивные последствия, если бы они действительно брали на себя хозяйственную часть: строительство, усилия по нормализации финансовых потоков. Но похоже, это не так. Кроме того, после заявления, что они не вмешиваются в творческую деятельность, все равно они вмешиваются — не только используя финансовые и хозяйственные инструменты, но и идеологические.

— Так что будет со зданием на Зоологической? Версия с детскими студиями звучит безумно.

Бажанов: Сначала речь шла не о том, что детские студии перемещаются в пространство выставочного зала, а что его собирались разделить на комнаты для клерков организации. У нас был шок. Они переиграли — сказали, что переводят туда детские студии.

Горлова: То есть сначала пришло решение закрыть зал, а потом они стали искать повод. Поводом стало, что здание дома Поленова (речь о доме художника Василия Поленова 1916 года, где до настоящего времени располагались детские мастерские ГЦСИ. — Прим. ред.) находится как бы в непригодном состоянии для занятий с детьми.

Бажанов: И сейчас на встрече с Перовым он сказал, что ищет выставочные площадки в центре города — на тысячу метров и три тысячи. Это все замечательно, но почему он не ищет площадки для детских студий? Непонятно — лучше бы их вывести из аварийного здания, а залы оставить здесь.

— Есть новости со строительством музея на Ходынке?

Бажанов: У меня точных сведений нет, что тоже симптоматично, но, думаю, Ходынку они будут строить и в этом заинтересованы. Потому что строительство дает всегда дополнительные возможности. Из-за них, по-моему, сейчас министерство и пребывает в судебных процессах. Я думаю, что тут тоже срослось несколько линий заинтересованности и сфокусировалось в этой операции — рейдерство, идеология и криминал.

— Не секрет, что музейные программы создаются на два года вперед. Что из запланированного будет дальше? «Польский перфоманс 1967–1989» — это единственная отмена?

Бажанов: Мы прекратили всяческое дальнейшее планирование. Когда у тебя отбирают выставочный зал и нет уверенности в финансовой, организационной и административной поддержке, то о каком планировании вообще может идти речь? Я лишился вообще своей функции творческого руководства центра и автоматически выбыл из этой роли изначально. Фиктивная функция советника никак не задействована — меня никто за это время не спросил ни одного совета.

Горлова: Если закроется выставочный зал, то все заявленные проекты будут перенесены на другие площадки. Для «Инновации», как вы знаете, была создана дирекция спецпроектов, и ей будут заниматься другие люди (Екатерина Кибовская, комиссар Биеннале молодого искусства. — Прим. ред.). Проект «Жизнь общества спектакля», который делает Виталий Пацюков, предполагается осуществить в грандиозном зале типа Манежа. Выставка «Утопия революции», посвященная столетию революции, в идеале займет свое место в залах бывшего Музея революции — что очень идеологически интересно, конечно. Все эти проекты как были заявлены в апреле министерству, так их никто не отменял. Меняется только гипотетическое место их реализации. Видимо, теперь ГЦСИ обретет возможность демонстрировать свою работу на самых амбициозных площадках Москвы — наконец-то.

Бажанов: Смысл и опыт центра был в регулярности и планомерности реализации проектов в рамках различных программ. По нашему календарю сейчас видно, что многие семинары, лекции, образовательные программы, видео и встречи с художниками заменились единым курсом по менеджменту.

— Очевидное, что камнем преткновения стала эта ретроспектива польского перформанса. Чем новое руководство не устроил проект?

Горлова: Он представляет знаковые работы искусства Польши 1970-х годов. Среди них — одна из самых знаменитых работ Ежи Береша «Романтическая месса», где были усмотрены элементы, которые могли бы оскорбить чувства верующих, второй перформанс — Збигнева Варпеховского, в котором участвовал сын художника. И после недавнего скандала с выставкой в галерее Люмьер, некоторые «эксперты» опасаются просто присутствия на фотографиях мальчика.

Бажанов: То есть эти работы рассматривались в контексте идиотического акта восприятия, который сейчас культивируется.

— Когда вы заметили первые перемены? ГЦСИ — государственный центр. Как раньше государство осуществляло за вами контроль?

Бажанов: Глобальные перемены начались в 1996 году. Приключения с нашим слиянием — это часть того, что происходит в стране, культурной политике и политике вообще, нашей социальной жизни. В 1997-м я ушел из министерства, понимая, что там больше делать ничего нельзя, хотя чувствовал, что запаздываю с уходом. А в ГЦСИ это началось с 2011 года, когда был изменен устав, и моя функция здесь изменилась. Если раньше мы с Миндлиным напрямую подчинялись Министерству культуры — Миндлин был директором, а я художественным руководителем, — то теперь министерство настояло на выстраивании иерархии. Это была не формальная перестановка, и мы с Миндлиным стали расходиться. Влияние на контент было, но стало нарастать постепенно. Цензура впрямую случилась, когда сняли кандидатуру Павленского с «Инновации». Конечно, к этому можно было подойти тоньше и не доводить до цензурного эффекта.

— До какой степени, как вы думаете, государство имеет право вмешиваться в дела государственных учреждений культуры? На собрании Общественной палаты господин Аристархов транслировал идею, что раз культурные институции субсидируются государством, то оно вправе диктовать им, чем заниматься.

Бажанов: Это какое-то жлобское представление о культурной политике, о политике вообще и о культуре. В цивилизованном государстве его бы сняли с работы за такие высказывания. По-моему, это очевидно. Государство, во-первых, не государственные чиновники. Государство — это не Аристархов. Я такое же государство, как и он, и даже лучше. Я все-таки профессионал. Государство должно и обязано опираться на экспертное сообщество и институт критики — другое дело, что у нас этого нет, и многое не выстроено. В нашей реальности мгновенное введение ротаций тоже чревато негативными последствиями. Менять директора ГМИИ Антонову не обязательно, хотя менять руководителей крупных музеев следует регулярно.

— Означает ли последнии события, что в стране в принципе сворачиваются отношения государства с современным искусством? Большие музеи показывают классиков, на которых стоят толпы. В Манеже идут военные выставки. В Историческом музее показывают Герасимова. Рядом с Кремлем стоит Владимир.

Бажанов: У Владимира только что убрали забор, и это действительно ужасно. А началось — повторюсь еще раз — в 1996 году. Тогда кончились все иллюзии и романтизм перестройки и все вернулось обратно. КГБ снова взял власть, а мы, увлеченные новым капитализмом, бросились зарабатывать деньги или свалили на Запад.

Горлова: Несколько лет назад Екатерина Деготь сделала замечательную выставку «Борьба за знамя», и тогда никто не упрекал ее в желании реабилитировать официальное советское искусство. Вспомните проекты Бориса Гройса. Кураторы ГЦСИ с интересом отнеслись к возможности поработать с коллекцией «Росизо», главное здесь — какой будет подход к материалу.

— Ваш уход также ударит и по регионам. Если в Москве есть куча альтернативных площадок, то филиалы в регионах такой альтернативы не имеют.

Бажанов: Для нас это один из самых больных вопросов. Сеть филиалов создавалась более двадцати лет, мы работали с лучшими профессионалами на местах, иногда буквально начиная с нуля. Как сложится ситуация теперь, предсказать довольно сложно: в разных регионах ситуация разная. В каком-то смысле, я думаю, им чуть легче, чем нашей московской группе: подальше от центрального начальства, и иногда есть поддержка местной власти. А иногда хуже, потому что местная власть еще хуже, чем московская. Так что это будет по-разному. Сейчас региональными проектами «Росизо» будет руководить директор екатеринбургского филиала Алиса Прудникова, надеюсь, ей удастся выстроить этот процесс и сохранить проделанную работу.

— Чем закончилось «дело реставраторов» и как его нужно понимать? Что будет дальше с большими стройками, есть ли какая-то информация об этом?

Бажанов: Я думаю, что мы не должны комментировать деятельность министерства.

Горлова: К вопросу о стройках и о сфере интересов «Росизо» я могу определенно сказать вот что: у нас очень много зданий, которые должны были реставрировать и строить. Я не знаю, насколько хорошо они справляются в других филиалах, но у нас…

Бажанов:…у нас лифт не работал в течение двух недель, и посетителя на коляске пришлось буквально на руках поднимать третий этаж, где был концерт.

Горлова: Сначала они не могли найти уборщиц в течение месяца, потом с фасада были сняты афиши и баннеры, теперь перестал работать гардероб. Ремонт корпусов во дворе должны были закончить к концу года, но с июня работы приостановились, и теперь здание без крыши разрушается. Может быть, это переходный период, а как только закончится процесс реорганизации, начнется активная созидательная работа. Больно смотреть, как рассыпается ГЦСИ — от технического обеспечения выставочных проектов до содержательных программ. Новому руководству, видимо, легче открывать новые филиалы, чем заниматься всем этим.

— Давайте подведем, наверное, итоги вашей работы с ГЦСИ. Вы много говорили, что брали за основу Центр Помпиду. Вам удалось приблизиться к этой модели?

Бажанов: По крайней мере, мы были близки. Я рассматриваю ГЦСИ не просто как организацию — как творческий большой культурный проект. До конца чуть-чуть не хватило: нужно было открыть новое здание музея и сделать первую экспозицию. Тогда для меня психологически он был бы завершен.

— Перед нашим интервью вы говорили, что взяли с собой камни калининградского филиала на память.

Бажанов: Да, я их использую в качестве пресс-папье. Я люблю кирпич из фундамента калининградского филиала, это еще немецкий кирпич башни «Кронпринц»Башня оборонительной казармы «Кронпринц»В 2003 г. была передана в управление Государственному центру современного искусства .

Горлова: А я вот ничего не могу забрать. Сначала надо завершить отчеты по выставкам. С собой мы, наверное, заберем знания и художников.

— Что планируете делать дальше?

Горлова: Определенных планов нет. Хочу увидеть выставки, на которые раньше не было времени, и заняться проектами, которыми раньше удавалось заняться в выходные дни.

Бажанов: А я рисую воздушные замки нового центра современного искусства и думаю, что с ним вполне что-то может получиться. Надеюсь, что в первом приближении к осени следующего года у нас уже что-то будет. Только что встречался с архитектором — это, как всегда, Михаил Хазанов, я с ним работаю с 1986 года.

— То есть для вас хорошая примета начинать с Хазановым?

Бажанов: Да, мне кажется, если с ним работать, то все сложится хорошо.