— Почему вы решили написать книгу о парне, который рискнул порвать с традиционным укладом закрытого сообщества? Как вам пришла в голову история Эзры?
— Я вырос в тесном контакте с ортодоксальным иудейским миром, и поэтому меня всегда очень интересовали закрытые сообщества с жесткими правилами и рамками. А еще мне всегда были интересны персонажи, которые в эти рамки не вписываются.
Действие романа разворачивается в ультраортодоксальной общине недалеко от Бостона. Кто‑то может подумать: это ведь совсем особая среда! Но я старался, чтобы история получилась как можно более универсальной. Главный герой, Эзра, очень молод и хочет понять себя и этот мир, не ограничиваясь тесными рамками общины. Та, само собой, этого не приемлет. Эзра — фотограф. Камера — его инструмент, и она сама как бы побуждает парня уйти из общины. Он наблюдает окружающее в объектив. Он любит свою камеру, но в то же время в ней источник его проблем. Ему удается вырваться из общины, он едет в Нью-Йорк, пытается стать профессиональным фотографом.
Фотография в романе вообще очень важна. Сначала это форма участия в общинной жизни, ведь Эзра использует фотоаппарат, чтобы снимать свадьбы и бар-мицвы. Потом, в Нью-Йорке, он работает фотографом в мире моды, который ему совершенно не интересен, а после становится общественным активистом, его работы обретают социальный и политический контекст.
— Для Эзры фотоаппарат — средство понять этот мир. Возможно, писательство для вас — то же самое?
— Совершенно верно. Я, как Эзра в фотографии, нашел в писательстве возможность самовыражения. Я с детства мечтал стать писателем, но никогда не думал, что это произойдет так быстро. Творчество для меня — способ понять себя и окружающий мир.
— Сериалы «Штисель» и «Неортодоксальная» стали очень популярными, хотя их действие происходит в общинах, непонятных обычному зрителю. В чем секрет их успеха? В том, что почти каждому случалось чувствовать себя непонятым и чуждым своему окружению?
— Действительно, сейчас ортодоксальный еврейский мир вышел на экраны — Netflix как будто открыл окно и показал этот мир всем желающим. Я отношусь к подобным сериалам с осторожностью. С одной стороны, они прекрасно сделаны, они мне нравятся. «Штисель» я и вовсе считаю шедевром. Его персонажи очень отличаются от зрителей, но при этом мы можем соотнести себя с ними. Нам понятны их страхи, их желания. Но есть в этом и какой‑то нездоровый зрительский вуайеризм, что‑то вроде «наконец-то можно заглянуть в этот далекий, непонятный мир! а ну-ка посмотрим, что там у них дома происходит».
Работая над книгой, я старался быть очень осторожным. Мне не хотелось, чтобы читателей раздражала или даже возмущала община, живущая по правилу «кто не с нами, тот против нас». Эзра в какой‑то момент утрачивает контакт с родителями. Для меня это трагедия, я считаю, в семье человек должен чувствовать себя как за каменной стеной. Но ведь бывает, что дома ты не можешь быть собой, тебя не принимают, — такое случается не только с членами ортодоксальной общины. Поэтому история Эзры кажется мне универсальной.
— Получали ли вы какие‑то отзывы на книгу от ультраортодоксальных евреев?
— Да. У некоторых из них«Широкий угол» вызвал раздражение — вероятно, они увидели себя с неприятной стороны. Но такова реальность ортодоксального и ультраортодоксального мира, который отказывается идти на компромиссы.
Были и хорошие отзывы — ведь книга показывает и положительные черты этой среды. Скажем, семьи в общине поддерживают друг друга, объединяются перед лицом беды. Когда кто‑то умирает, вся община помогает вполне конкретными делами: одни приносят еду, другие берут на себя заботу о детях. Я видел такое своими глазами в реальной жизни. Но все имеет свою цену. Ты можешь рассчитывать на огромную поддержку, но взамен должен следовать правилам, быть как все.
— Как вы относитесь к тому, что ультраортодоксальные общины живут по средневековым обычаям? Как это может сосуществовать с современным миром?
— Я считаю, что каждый должен иметь возможность свободно выбирать свою судьбу и профессию. Это стремление к свободе — одна из центральных проблем книги. Жестко регламентированный порядок жизни, который навязывают молодым людям в общинах, ведет к серьезным ограничениям. Когда Эзра решает жить иначе, он лишается поддержки. Получить светское образование и добиться успеха в светском мире ему очень сложно.
Именно поэтому большая часть ультраортодоксальной молодежи продолжает следовать все тем же правилам, жить в том же мире, что их родители. И у тех, кто не вписывается в эту схему, возникают огромные сложности.
— Вам хорошо знакома ультраортодоксальная община Бостона? Вы видели своими глазами, как она устроена?
— Я вырос в ортодоксальной, но не ультраортодоксальной семье: мы ели только кошерное, соблюдали Шаббат. Многое из того, о чем я пишу, знакомо мне очень хорошо — например, изучение ТорыТораПервая часть еврейской Библии, так называемое Пятикнижие Моисеево. Согласно традиционной иудаистской точке зрения, текст Торы был записан Моисеем со слов Всевышнего. и ГемарыГемараКомментарии к текстам Мишны (своду законов Устной Торы), являющейся частью Талмуда.. С ультраортодоксальным миром я тоже тесно связан: у меня есть в нем друзья, к которым я езжу в гости, а в возрасте 15 лет я несколько недель прожил в Лондоне в ультраортодоксальной семье. Там‑то я и подметил некоторые черты того мира, который описал в книге «Широкий угол».
— Книга охватывает очень широкую географию и тематику — Бахрейн, Тель-Авив, Нью-Йорк, ультраортодоксальный иудаизм, гомосексуальность. Были ли еще сюжеты, не вошедшие в финальную версию?
— Нет, книга была такой с самого начала. Первый черновик я написал быстро, за три-четыре месяца, а потом еще пару лет редактировал. Но по сути в сюжете ничего не поменялось. Да, в книге сосуществует много разных реальностей, но тут я ничего не могу сделать, все они — часть меня. Мне повезло, я много путешествую — по крайней мере, много путешествовал до пандемии.
— Вы переехали из Италии в Америку, в Нью-Йорк, чтобы расширить горизонты. То есть отчасти Эзра повторяет ваш опыт?
— На самом деле, книгу я написал еще до переезда. Нью-Йорк был моей мечтой. Я надеялся, что однажды перееду туда и буду ходить по тем же улицам, что и Эзра. Работая над романом, я ездил в Нью-Йорк, чтобы лучше узнать его топографию. Гулял по району Вашингтон-Хайтс, где Эзра снимает квартиру. Побывал в Уильямсберге, который оказался очень подходящим местом для книги. Уильямсберг — это квартал Бруклина, где хипстерские улицы, расписанные граффити, соседствуют с миром сатмарской общины, из которой как раз бежит главная героиня «Неортодоксальной». Я сразу представил, как Эзра ищет в этом районе удачное место для фотосъемки. Он устремлен в будущее, но вдруг оказывается в собственном прошлом: вокруг появляются хасиды, а «Старбакс» и прочие кафе словно испаряются… Кто‑то написал мне, что, прочитав «Широкий угол», специально посетил Уильямсберг — стало любопытно.
— В романе сочувствие вызывает не только Эзра, но и Карми — подросток, которого родители Эзры берут на попечение после смерти его матери…
— Карми действительно сразу вызывает симпатию и сочувствие. Эзра — мрачноватый пессимист, а Карми полон внутреннего света, но отлично знает, что он не такой, как остальные члены общины. И открыться он никому не может. Эзре очень сложно его поддержать, ведь он понятия не имеет о том, что есть что‑то другое, кроме гетеросексуальности. Для Эзры это урок человечности, и ему удается принять Карми без усилий и без вопросов.
Эта проблема существует не только в ультраортодоксальных общинах, а во всем мире. В Италии, например, есть католические общины, не принимающие гомосексуальности. Я считаю, об этом надо говорить.
— Сейчас вы работаете над новой книгой?
— Да. Мне не хотелось бы раскрывать ее сюжет. Скажу только, что набрался смелости и решил написать роман, действие которого происходит в Турине — городе, где я вырос. Но, как и «Широкий угол», моя следующая книга не будет основана на событиях моей жизни.
— Каково это — выпустить первую книгу в 23 года и наблюдать за ее успехом?
— Я очень рад, что написал «Широкий угол» так рано. Я писал с одержимостью, в каком‑то смысле свойственной подросткам, я по-настоящему вжился в образ Эзры, почувствовал себя им. Не уверен, что написал бы эту книгу таким же образом в 30 лет.
