Профессорка одиночества. Евгения Некрасова об Отессе Мошфег

если меня попросят назвать важного для меня англоязычного современного автора, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать важную для меня англоязычную современную авторку, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать актуальную прозаистку, нетривиально и достоверно пишущую о женщинах и женском восприятии себя и мира, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать современную авторку, в чьих книгах самые мерзкие мужские персонажи, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать прозаистку, прекрасно и оригинально работающую с телесностью, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать современную авторку, наиболее точно и достоверно описывающую депрессию, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать писательницу, наиболее точно и достоверно описывающую одиночество, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать современную авторку, очень нетривиально пишущую о стремлении к свободе, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать современную авторку, круто и нетипично использующего трехчастную романную структуру, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать самую смешную, мрачную и злую англоязычную современную авторку, я назову Мошфег,

если меня попросят назвать наиболее уверенную в себе современную авторку, я назову Мошфег.

Мне как писательнице, читательнице и преподавательнице просто нравится, что Отесса Мошфег существует и пишет. Ей исполняется 40 лет.

Насколько я понимаю, для национальных культур, из которых происходят родители Мофшег — мать родилась в Хорватии, отец — иранский еврей, — 40 лет возраст не самый молодой. Но Отесса Мошфег — человек западной культуры, если угодно, самой европейской из американских: бостонской. 40 лет для писателя в западной культуре — очень молодой возраст.

Когда в Иране началась революция, родители Отессы иммигрировали в Америку, выучились в консерватории и стали классическими музыкантами. Там она родилась и выросла и к пяти годам уже играла на пианино и кларнете. В одном из интервью Мошфег рассказала, что с раннего возраста научилась ценить классическую музыку, совершенно «нечеловеческое искусство». То есть с детства поняла, какое это какое важное отдельное дело — производить что‑то из ничего.

Окончив колледж, Мошфег преподавала в Китае английский и была совладелицей панк-бара, потом переехала в Нью-Йорк, где работала в издательстве и трудилась личным секретарем писательницы Джин Стайн. За этим перечислением фактов — годы алкоголической зависимости, ненависти к себе, депрессии, отношений (очевидно, не самых счастливых). Это было очень сосредоточенное существование, постоянные попытки понять, что происходит. Мошфег рассказывает, что собственное сознание в этот период приводило ее к постоянному мучительному стрессу.

К 30 годам Отесса перестала ненавидеть себя, бросила пить, перешла к активной литературной работе, получила стипендии престижных писательских школ и MFA в Brown University и выпустилась оттуда с «McGlue» — единственным своим романом, написанным от мужского первого лица.

За очень экспериментальным дебютом, получившим несколько премий, последовала «Эйлин». Эту книгу Мошфег писала, следуя учебнику по creative writing. Отесса в одном из интервью прямо заявляла, что сделала это, чтобы заработать, но на самом деле она просто исследовала еще одну писательскую тактику — ну и, разумеется, хотела добраться до широкого читателя. Этот роман, прикидываюшийся жанровым и вместе с тем очень далекий от мейнстрима, попал в шорт-лист Man Booker Prize и выграл Hemingway Foundation/PEN Award. Так о Мошфег узнали читатели в Америке и за ее пределами.

Сборник «Тоска по другому миру» («Homesick for Another World») утвердил Мошфег в статусе одного из главных молодых англоязычных авторов, а «Мой год отдыха и релакса» («My Year of Rest and Relaxation») сделал ее международной литературной суперзвездой. «Смерть в ее руках» («Death in Her Hands», роман вышел после «Года отдыха…», но писался до него) не достиг такого же успеха, но для меня он идеально вписывается в один ряд с «Эйлин» и «Годом…», завершая собой трилогию о перерождающихся героинях. Мошфег говорит, что во всех своих текстах она пытается понять, что это значит — жить.

Женщины — писательницы или вымышленные героини — живут в мире постоянной объективации. Понимая это, Мофшег настаивает, чтобы ее фото никогда не публиковали на обложках ее книг, чтобы читатели судили о ней не по внешности, а по тексту. Для меня это странно: я хочу видеть свой снимок на обратной стороне обложки. Во-первых, это важно для моей мамы, во-вторых это еще одно подтверждение того, что эта книга действительно моя и я действительно писательница, — Отесса Мофшег гораздо увереннее, чем я.

С другой стороны, я прекрасно понимаю Мошфег. У меня есть много фотографий, но почти все медиа любят использовать одно и то же фото четырехлетней давности, где я распустила волосы, накрасила губы, худее, чем сейчас, играю в женственную женщину, мягко улыбаюсь и стою в специально продиктованной фотографкой «писательской» позе, подложив ладонь под голову, на фоне библиотечного стеллажа. Я помню, как под хаяньем моих книг где‑то в соцсетях чувак оставил комментарий: да ладно, чего ее ругать, напишет еще что‑то хорошее, она ведь такая красивая.

Объективация женщин-писательниц — обычное дело и в русскоязычной, и в англоязычной литературной среде: чего только стоят «чувственные губы» и «глаза лани» Салли Руни. Легко представить, как можно было бы объективировать русских писателей-мужчин: «его овальное пивное брюшко», или «его водочные мешки под умными печальными глазами», или «его намечающаяся полянкой лысина», ну или «его сильные волосатые пишущие руки».

Героини Мошфег тоже подвергались объективации. Когда вышел роман «Эйлин», многие критики написали: ну ясно, она такая несчастливая и мающаяся, потому что некрасивая. Мошфег рассердилась — сердитость, даже злость вообще один из ее методов работы с реальностью в литературе — и придумала для «Моего года отдыха и релакса» героиню модельной внешности, к тому же богатую, но еще более несчастную и еще более мающуюся.

Это реплика героини грандиозного рассказа Мошфег «The Weirdos» из сборника «Homesick for Another World». Ее бойфренд — неудачливый актер, работающий администратором жилого комплекса, где они вместе живут. Героиня иронично и хладнокровно описывает его глупость, эгоизм, нарциссизм, его запредельно жестокое отношение к ней, его короткий рост, самолюбование и самонахваливание, суеверные ритуалы, его якобы смелые и мужественные поступки. В этом тексте абсолютного пика достигает основной метод Мошфег: так страшно, что ужасно смешно.

Почти все герои-мужчины у Мошфег крайне неприятные, несимпатичные персонажи. Они абьюзивны, эгостичны, глупы, жестоки и довольно изобретательны в газлайтинге.

Куда уж до всех этих мерзких героев Мошфег запутавшимся мужским персонажам Салли Руни или даже Кошачнику-неудачнику Кристен Рупеньян.

Героини Мошфег почти всегда тоже довольно неприятные люди, но важно, что у них есть возможность переродиться и стать лучше. Этой метаморфозе и посвящены все тексты писательницы. У мужских персонажей шанса на перерождение нет.

По книгам Мошфег можно наблюдать интересный сдвиг, который происходит в мировой литературе. В канонических романах, созданных авторами-мужчинами, герой встречал женщину и перерождался благодаря ей. В современных важных художественных текстах — в частности, в книгах Мошфег — героиня находится в состоянии несвободы и освобождается благодаря чему угодно, только не встрече с мужчиной.

В эссе «Jailbait» Мошфег рассказывает о своих взаимоотношениях со знаменитым писателем. Семнадцатилетняя Мошфег приходила к нему домой, он читал и критиковал ее текст и параллельно пытался склонить Отессу к сексу. В этой metoo-истории Мофшег не чувствует себя жертвой, даже не удостаивая писателя прямого обвинения. Добившись мировой славы, она оказалась победительницей и вынесла из этого неприятного опыта циничный механизм идентификации: «Именно такой писательницей я всегда и хотела стать — смутьянкой».

Ни в одном из интервью Мошфег, которые я прочла или услышала, она не называет себя феминисткой — но она пишет очень феминистский фикшен. В отличие от героинь Салли Руни, которые называют себя феминистками, но не являются ими, героини Мошфег не задумываются о феминизме — но при этом в процессе своего перерождения становятся феминистками.

В финале этой главы мне хочется добавить — и я добавляю, — что Отесса Мошфег счастливо замужем за писателем Люком Гебелом.

Когда я читала «Мой год отдыха и релакса», то ничего не знала об авторке этой книги — и очень удивилась, узнав о происхождении ее родителей. Дело не только в том, что Безымянная героиня «Моего года отдыха и релакса» — белая молодая женщина. Просто книги Мошфег — это очень «белая проза» и по темам, и по стилю. Мошфег могла бы, подобно многим детям иммигрантов из разных стран с недавней «сложной историей», писать постколониальные и деколониальные романы. Например, рассказывать об опыте отъезда ее родителей из Ирана во время исламской революции (впрочем, есть как минимум одна великая книга на похожую тему — «Персеполис» Марждан Сатрапи).

Но Мошфег пишет «белую» прозу о так называемом среднем классе. Все ее героини англосаксонские американки — кроме Весты из «Смерти в ее руках», чья мать, как и мать Мошфег, родом из Хорватии. Но не только и не столько в иностранном происхождении Весты заключается ее инаковость. Она живет не в родном штате, в чужой социальной среде, худая, невысокая, здорово питается, читает книги из библиотеки, живет одна (окей, с псом), не имеет телефона, а главное — проходит сложнейшую метаморфозу, которая должна привести ее к освобождению.

В английском языке есть отличное многозначное слово foreign. Оно означает не только «иностранный», но и «чужой», «иной», «незнакомый», «другой». Вот где в книгах Мошфег спрятано ее сложное, чужеземное наследие: все ее героини — другие, иные, странные, чужие и непонятные, не вписывающиеся в систему.

Такого достоверного и объемного описания физического одиночества, переплетенного с психологическим, я не встречала в современной литературе ну у кого. Мошфег — профессорка одиночества. Но отдельное от всех людей существование в ее книгах почти всегда не плохое и постылое, а необходимое, лечебное, чрезвычайно продуктивное. Давно желаемое, специально организованное одиночество является базовым условием для перерождения героинь Мошфег. А после ребута они, если захотят, возвращаются к социальной нормальности. Или нет.

Безымянная героиня «Года отдыха и релакса» буквально решает отдохнуть от жизни и проспать год, заперевшись от всех в своей нью-йоркской квартире. Лечебный одинокий сон поддерживается таблетками, которые ей прописывает докторка Татл — персонаж карикатурный и вместе с тем достоверный. Страницы с Татл — самые смешные в этом романе о тяжелейшей депрессии. Жизнь, от которой хочет отдохнуть героиня, — это смерть отца от рака (и прежде отсутствовавшего в повседневности дочери), суицид матери (страдавшей алкоголической зависимостью, не умевшей любить дочь) и мудак-бойфренд.

Семидесятидвухлетняя Веста из «Смерти в ее руках» овдовела год назад и буквально наслаждается своим одиночеством — хотя и в компании пса Чарли. Она продает дом, находящийся в кампусе университета, где муж был профессором и, очевидно, спал со студентками, и переезжает в другой штат жить в хижине посреди леса. Но Веста не до конца свободна от мертвого абьюзивного мужа: он продолжает сидеть внутри ее головы, критиковать Весту и учить жизни. Наткнувшись на прогулке в лесу за записку «Ее звали Магда. Никто никогда не узнает, кто ее убил. Это был не я. Вот ее тело», Веста впадает в страстную обсессию детективного расследования. Она придумывает Магду, чье тело в романе так и не найдется, жизнь девушки до убийства, круг ее общения (он же — круг подозреваемых). Веста играет в расследование, Мошфег играет с жанром детектива. Пытаясь добиться для Магды справедливости в плоскости абсолютного фикшена, Веста добивается справедливости для себя — возвращает себе право на самостоятельное чувствование и мышление, которых была лишена в декады брака. Муж в голове наконец-то замолкает, Веста выбрасывает его прах в реку, случайно убивает атаковавшего ее пса Чарли и сама уходит в лес на верную гибель, совершенно теперь уже свободная, готовая предоставить темноте собственное мертвое тело вместо тела Магды.

Двадцатишестилетняя Эйлин из одноименной книги мается-полуживет с абъюзивным отцом-алкоголиком и работает в тюрьме для мальчиков с крайне неприятными коллегами — ей хочется пожелать как раз абсолютного одиночества. Постаревшая Эйлин, уже освободившаяся, переродившаяся, прожившая счастливую жизнь рассказчица, с печальным удивлением вспоминает о том, как ненавидела себя и свое тело, как не умела жить, чувствовать, получать хоть какое‑то удовольствие, нормально питаться и даже опорожнять желудок.

Тексты Мошфег предельно физиологичны. Она понимает, как важна телесность, все еще мало описанная в прозе, особенно через женскую оптику, и как она тесно связана с психологическим состоянием ее героинь. Эйлин никогда не смотрит на себя в зеркало, носит мешковатую одежду умершей матери, на работе надевает на лицо ничего не выражающую «мертвую маску», подсмотренную на посмертной фотографии Линкольна. Эйлин боится умереть, но не боится смерти: просто ее ужасает мысль, что кто‑то в морге увидит ее некрасивое, как ей кажется, обнаженное тело. В последних двух предложениях встречается пять слов, однокоренных смерти, но меня это не смущает, ведь я пишу текст о книгах Мошфег.

Эйлин, конечно, собирается накопить денег и сбежать в Нью-Йорк, чтобы начать жизнь заново. Но Мошфег чувствует, что побега для перерождения не будет достаточно. Поэтому у Эйлин появляется новая коллега Ребекка, красавица с рыжими волосами и прогрессивными педагогическими взглядами. Ребекка — первый человек, который относится к Эйлин по-человечески и даже называет ее красивой. Страстно увлеченная Ребеккой Эйлин даже думает задержаться в городке, но подруга втягивает ее криминальную историю с пистолетом и связанной в подвале матерью одного из воспитанников тюрьмы — теперь Мошфег играет в жанр нуара. Эйлин окончательно просыпается, перерождается и сбегает в Нью-Йорк уже другим человеком.

Одного одиночества в романах Мошфег для освобождения недостаточно, всегда нужен какой‑то механизм, событие, встреча — спланированные героинями или попавшие случайно им в руки.

Все романы Мошфег и почти все рассказы написаны от первого лица. Это не только подчеркивает одиночество героинь, но и делает тексты писательницы еще более жуткими. Такое хладнокровное описание собственного прямого взаимодействия женских персонажей с окружающей реальностью вызывает у читателя ужас — но и придает словам и действиям главных героинь чрезвычайную уверенность. Эта уверенность досталась женским персонажам от их авторки. Многие журналисты любят упоминать о гордости и высокомерности Мошфег (в частности, этому очень способствовал ее профайл в «Guardian»). Все это из‑за того, что Мошфег разговаривает с журналистами резко, иронично, артикулированно, прямо, открыто. Как заметил уже другой журналист в разговоре с Мошфег, мужчине-писателю никогда не будут пенять на то, что он, мол, такой амбициозный и прямолинейный. Для женщины-автора артикулированная самоуверенность почему‑то до сих пор считается чем‑то экстремальным — даже в англоязычном литературном мире. А между тем уверенность — это еще один метод работы Мошфег со своими текстами, с самой реальностью и с собственной писательской жизнью и славой.

Мошфег очень много работает и думает — как и ее героини. На первый взгляд в ее книгах мало действия: девушка год спит в своей квартире; немолодая женщина ходит по лесу и выезжает в ближайший город за продуктами и в библиотеку; еще одна девушка молча передвигается с посмертной маской Линкольна на лице между своим пыльным домом и тюрьмой для мальчиков, где служит администратором. Но внутри у всех этих героинь идет серьезная эмоциональная и интеллектуальная работа. Все они захвачены процессом, который должен привести их к освобождению. Так и Отесса Мошфег становится одержима каждой новой книгой. По собственному признанию, Отесса так сосредотачивается на своих героинях и на их ощущениях, что, закончив книгу, впадает в депрессию. Я бы хотела пожелать на день рождения Отессе Мошфег создать еще крутых книг, но не впадать от них в зависимость. Ведь писательницы — тоже люди и живут человеческие жизни. Зависеть от них, как можно чаще быть увлеченной созданием своих книг, а еще лучше — научится легко и безболезненно возвращаться в эту обычную, скучную жизнь, избегая депрессии.

Тексты Мошфег я готова рекомендовать своим студентам как пример идеального, на мой взгляд, мастерства создания художественного произведения. Мошфег придумывает для каждого романа мощную нетривиальную идею (это особенно ярко выражено в «Годе отдыха и релакса»), на основе которой выстраиваются конфликт и сюжет, и легко соединяет набившую оскомину (не в России!!!) трехчастную структуру романа с немейнстримовым содержанием, в котором героини в основном не действуют, а думают, чувствуют и рефлексируют.

В общем, роман жив, силен, мрачен — и его пишет женщина. Одно из ее главных имен — Отесса Мошфег.

С днем рождения.