Семен Серзин, режиссер и артист из Петербурга, создатель независимой команды «Невидимый театр», на глазах становится новой звездой: дебютный фильм «Человек из Подольска» наделал шума на последнем «Кинотавре», в «Гоголь-центре» — свежая премьера «Красный крест», на подходе — спектакль «Киса», который Серзин ставит в петербургском «Приюте комедианта» по роману «12 стульев», и фильм «Петровы в гриппе» Кирилла Серебренникова, где он сыграл главную роль в паре с Чулпан Хаматовой.
А у самого Серзина в «Человеке из Подольска» снялся солист группы OQJAV Вадик Королев — он вдруг стремительно превратился в актера, сыграв в двух фильмах, приехавших на «Кинотавр», и озвучив спектакль мобильного художественного театра «Рас-стаемся».
— Год назад стало известно, что «Человек из Подольска» после минкультовского питчинга получит субсидию (проект выиграл конкурс на получение господдержки для дебютных полнометражных картин. — Прим. ред.). Давай по шагам: как это вышло?
Серзин: Я хотел всегда снимать кино, и вот получилось. Конечно, на питчинг я не сам подавался — этим занимался продюсерский центр [«Новые люди»]. Честно говоря, я всех этих схем не знаю, мне все в новинку. Если коротко, то продюсер Наталья Мокрицкая увидела мой спектакль по этой пьесе Данилова в Волковском театре в Ярославле и предложила сделать кино. Я ответил: «Конечно, давайте».
— Сразу решил, что Вадика позовешь?
Серзин: Нет, не сразу.
— Я помню, еще год назад ты приглашал меня на «Запрещенный концерт» — это с того момента вы с Вадиком вместе что‑то делаете?
Королев: Мы не вместе, ты не смотри, что мы гуляем с коляской!
Серзин: Нас познакомила моя жена Тася Вилкова. Она просто сказала: «Это Вадик, ему нужно снять клип, а это Сеня, он может это сделать» (Серзин также снимал клипы для группы «Не’мой фронт». — Прим. ред.). Мы сняли в Грузии клип на песню «Цветочки», и потом все закрутилось.
Королев: А потом было много разных интеграций. Был «Запрещенный концерт», который Семен придумал с идеей воссоздать атмосферу рок-клуба — мы там принимали участие. Потом у Сени возникла идея попробовать меня на роль Фролова в «Человеке из Подольска», сейчас мы собираемся снять еще один клип. Или вот недавно была в «Гоголь-центре» премьера спектакля «Красный крест». Мы со Славой (Ярослав Тимофеев, пианист OQJAV. — Прим. ред.) в нем исполняем всего одну песню, мы дольше кланяемся вместе с основными артистами, которые играют серьезный полуторачасовой спектакль, но это оказалось уместным. Семен еще год назад услышал эту песню и разглядел, что она может стать таким предфиналом спектакля.
— Вы планируете ее на каждом спектакле играть?
Королев: Ну да. А что, не понравилось?
— Просто возникнут же гастроли, например.
Королев: Здесь просто надо правильно распределять время. Благо в театре расписание дается более или менее заранее: сейчас мы знаем расписание на ноябрь, и на эти даты концерт встать не может. Когда у тебя есть и то, и то, и то, всегда действует одно правило: надо делать то, что встало в календарь первым. Бывает, конечно, что возникают суперважные события, и ты вынужден договориться. Но перенести спектакль сверхсложно, это история, завязанная на большом числе людей.
— Семен, когда мы с тобой пару лет назад говорили для интервью, ты репетировал «С училища» в Театре им. Пушкина, ипотеку выплатил, декорации хранил в гараже. Сейчас ты ушел в кино, стал мужем и отцом, что еще изменилось?
Серзин: Ну, в кино я не ушел, я сделал намерение. Я переехал в Москву — это сильно все поменяло. События, которые произошли за последние два года, такие мощные, что я иногда не могу их сам оценить. А декорации по-прежнему лежат в гараже.
В пандемию мы сыграли два спектакля на фестивале уличных театров в Архангельске. В октябре планируем открываться с нашим «Невидимым театром», у нас будет феминистская премьера — «No Woman No Cry», Саша Джунтини ставит (Алессандра Джунтини, однокурсница Серзина по «Мастерской Фильштинского». — Прим. ред.).
— «Невидимый театр» по-прежнему существует партизанским образом?
Серзин: Ну как партизанским. Как существовал, так и существует. Вот сейчас люди ждут, что мы все выйдем. «Запрещенный концерт» вот повторяли.
— И Вадик там тоже был.
Королев: Да, никак не можем расстаться. У нас с Семеном Николаевичем синергичное существование. Сотворчество.
— То есть вы прямо друзья-друзья? Сеня, я помню, что ты говорил про Сашу Джунтини, что ты можешь ей свет на спектакль сделать.
Серзин: По-прежнему могу.
— Сегодня, после изоляции, карантина и так далее, эта история горизонтальной помощи и взаимоподдержки кажется особенно важной. Вот ты занимаешься независимым театром…
Серзин: Я бы не стал говорить, что независимым. Он, возможно, даже больше зависим, чем репертуарный. Просто какие‑то вещи сами собой складываются. Например, у меня есть спектакль «Я шагаю по Москве», а ребята (OQJAV. — Прим. ред.) как раз сделали программу ламповых песен. И тут нам предложили сделать спектакль на День города в Москве — мы подумали, что это все созвучно, можно объединиться. Все логично само собой происходило и происходит, в этом нет ничего специального.
Королев: Я давно разучился дружить «просто»: ну это когда в пятницу ты идешь и пьешь пиво.
Тут же нет кумовства. Просто ты, так или иначе, находишься в поле каких‑то людей, ты про них что‑то знаешь, и когда тебе надо решить какую‑то творческую задачу, то тянешься к ним. И это нормально. Вот опять я попросил Сеню снять клип, потому что понимаю, что Сеня это сделает точно, интересно, талантливо.
Серзин: Да, но я сделаю это не потому, что Вадик попросил. А потому, что я послушал новый классный альбом, у меня появилась классная идея, я загорелся. Я не умею иначе.
— Семен, ты теоретически мог стать штатным режиссером в театре, чтобы чувствовать некую стабильность. У Вадика, кажется, что таких вариантов априори не было. Вы обсуждаете способы существования в сегодняшних условиях?
Королев: У нас не так много концертов — в основном это Питер и Москва, и мой график намного более свободный, чем у Сени в данный момент. Но появился спектакль — это что‑то конкретное. Это вот как я недавно купил фикус, чтобы знать, что я за что‑то отвечаю. Его надо поливать, иначе он умрет.
— Со своей колокольни мне кажется, что пандемия сильно ударила по музыкантам, по деятелям независимого театра. Вы это чувствуете?
Серзин: Чувствую, сигареты вот стреляю (в этот момент Королев прикурил Серзину сигарету. — Прим. ред.). А так я отдохнул за эту пандемию классно на даче. Да, не выпустил проекты, не заработал денег. Жалко, что в Берлине не случилось спектакля. Но если ты работаешь, значит, ты работаешь. Нет же такого, что все совсем-совсем закроется. Хотя вот у нас нет площадки (у «Невидимого театра». — Прим. ред.) — и, слава богу, мы просто не играли. Соскучились, все встретились, готовы дальше существовать. По театрам, которые существуют как репертуарные, хоть и независимые, это все мощно ударило. Когда есть аренда, есть люди, которым надо платить зарплату, — это очень тяжело. У нас-то этого нет.
— В зуме ты не делал ничего?
Серзин: Я там делал «Невидимые завтраки»: каждое утро общался с артистами в прямом эфире, мы выпустили премьеру, но она не получилась, если честно. Все эти попытки театра онлайн — наверное, для того, чтобы усомниться в них, понять, что театр так не работает. Да и кино.
— Вадик, а ты в зуме что‑то делал?
Королев: Только в начале пандемии. Сначала был азарт, какие‑то прямые эфиры, иногда я брал гитару, иногда читал стихи. Потом я немного потух. А в мае у меня появилась растерянность, связанная с деньгами. Я всегда понимал, что можно занять у друзей, но я не понимал, кончится ли это. И вот это чувство «кончится ли это?» было самым страшным.
Зато одновременно с этим появилась какая‑то осознанность. Когда ты сидишь на даче или на балконе и понимаешь, что особо никуда не можешь выйти, у тебя все уточняется. Я написал пол-альбома, который выйдет в ноябре, сидя на балконе.
И вот еще что важно. Раньше мы, как группа, соглашались практически на все. Интервью — давайте, сходим на радио — конечно. А теперь ты как будто бы более осознанно подходишь к каким‑то предложениям извне, понимаешь, что надо, а что не надо. Так что плюсы точно были. И на первом концерте после изоляции искорки летали. Это как девственность снова обрести — ну, в каком‑то смысле.
— А жить на что? Я вот солидаризируюсь с Вадиком. Можно занять, но когда не знаешь, как отдавать, — как занимать-то?
Серзин: У меня была финансовая подушка. К счастью, так случилось.
Королев: У меня она была три месяца, потом в мае закончилась, но, слава богу, все как‑то задвигалось и задышало.
Серзин: Смешно, что за это время я не получил никакой поддержки от нашего государства, ни как ИП, ни как‑то еще. И единственная помощь — это немецкий театр, где отменилась моя постановка. Они выплатили половину гонорара.
— После выхода из изоляции не было ли у вас ощущения, что вы или артисты растеряли форму?
Королев: Я сам себе артист и я человек самодисциплинированный. Я и читал, и в лотосе сидел, и все остальное — так что никакой утраты формы ни физической, ни духовной у меня не было. Да, действительно был страх, как же спустя столько времени я подойду к микрофону, но он прошел, как только этот подход случился.
Серзин: Я про это не думал. Но если ты умеешь делать что‑то — бери да делай.
— Расскажите про приоритизацию в вашей деятельности?
Королев: Про что?
— Вот Семен — артист, театральный режиссер, теперь еще и кинорежиссер. Сень, как ты распределяешь время или у тебя нет конфликта, что тебе надо успеть много разного?
Серзин: Вот мой главный конфликт (показывает на коляску. — Прим. ред.). Много всего происходит, я не успеваю разгребать, но понимаю, что самое важное — это дочь, которая растет, и надо найти время, чтобы побыть с ней. Может, я какой‑то странный человек, но у меня нет профдеформации или внутреннего выбора — режиссер я или артист. Для меня деформация начинается, когда что‑то не складывается: плохой материал, плохая роль, не сложилась команда. Тогда меня начинает колбасить.
Королев: Я в любом случае никакой не актер, в первую очередь — песни.
Серзин: Хотя весь «Кинотавр» говорил о Вадике.
Королев: Сниматься было очень интересно, очень круто. И были суперточные и талантливые партнеры: Вика Исакова, Володя Майзингер, Илья Борисов. И Семен в каждой сцене понимал, что и как должно быть дальше. На второй день у меня как будто внутреннее перевоплощение произошло. Съемки проходили примерно месяц, практически не было выходных, так что я как‑то даже не успевал возвращаться к Вадику, в этом было преимущество. Привыкал к тому, что я — Фролов. Конечно, в том Фролове, что получился, очень много Вадика. Семен меня поэтому и позвал, наверное. Но и понятно, что Фролов — это не Вадик, не на 100% и даже не на 50%.
—Вадик, но был же еще один фильм и спектакль «Рас-стаемся» для МХТ.
Королев: «Рас-стаемся» — это же экскурсия, я просто со своим говором произнес эту экскурсию. А Аня [Чиповская] прочитала Цветаеву. Это классный и простой процесс был, там ничего не было специального. Там все шло от создателей Жени Беркович и Алексея Киселева, изначально были очень хороший материал и прозрачный диалог, работать с ними было в кайф.
— Короче, ребята, у меня гипотеза. Просто во всех проектах вы работаете с Сеней Серзиным и Вадиком Королевым.
Серзин: Кстати, мне нравится такая гипотеза! Ну вот да, я — Сеня Серзин в таких обстоятельствах. А как я могу быть кем‑то еще?
— Сень, ты чувствуешь, что становишься звездой? Я думала: вот напишу тебе, а ты там уже звезда.
Серзин: У меня есть ощущение, что все это время, почти десять лет в профессии, начало давать свои плоды — все эти подвалы, лаборатории, читки. И, конечно, стечение обстоятельств и удача. Вот у меня спрашивали: «Почему ты столько питерских артистов в кино взял?» А я боролся с продюсерами, доказывал, что должны быть именно они. Мне говорили: «Ну зачем мы их из Питера повезем?» Я спорил: «Билеты будут недорогими, разберемся». А потом уже спрашивали: «Блин, какие классные артисты, почему их никто не снимает?» Да вот потому, собственно! Мне кажется, того же Илью Борисова сейчас в Москве на части просто разорвут.
— Ты так говоришь, как будто все еще чувствуешь себя питерским.
Серзин: Ну, прописка у меня питерская. Забавно, что теперь я в Питер езжу на съемки как московский артист. А так «подвалы» никуда не делись. Вот как я говорил когда‑то, мне бы хотелось, чтобы на наши спектакли «Невидимого театра», сделанные за 3 копейки, билеты стоили бы по 5000, и их бы было не достать.
— Так этого и сейчас нет.
Серзин: Так сейчас будет!
— Будем надеяться. Вадик, а ты когда понял, что ты занимаешься не фигней, а серьезным делом?
Королев: Когда я понял, что песни, которые мы делаем, точные, что я в это не играю, что это произведение происходит, и мне пофиг, будут его критиковать или нет. А если есть какое‑то сомнение в песне, то мы ее не делаем. Это не про самоуверенность. Просто ты занимаешься-занимаешься, и оно уточняется, и ты понимаешь, что делаешь.
Серзин: Я одну вещь не сразу понял. Не странно заниматься тем, что у тебя получается. Наш мастер (Вениамин Фильштинский. — Прим. ред.) нам говорил: «Если у вас что‑то получается, то что‑то не так». Сейчас я все-таки с ним не совсем согласен. В какой‑то момент можно дать самому себе понять: «Это классно, значит, я за это возьмусь».
