Красный день календаря: три стихотворения о менструации

Солнечный свет
Рассекает мой живот,
Словно кесарево
На полянке между смородиновыми кустами
Где я лежу, раскинув бревна ног.

Я чувствую себя,
Чувствую, как надрывно болит мой живот
Крутятся кишки, словно липкие змеи

Красные ягоды дрожат надо мной, раздобревшие от зноя
Лопаются, и жаркий сок стекает
По веточкам и шершавым листьям.

Сок истекает и из моего живота
В высокую траву
Образуя лужу, устье красной реки.

Мой живот словно огромная раздобревшая ягода
Накалился под солнцем
От поездки в душном автобусе
От пути по нагретой бетонке до сада

Месячные хлынули
Словно дурные воспоминания
Словно флешбеки
Текут и текут, словно спешат пропитать все вокруг собой

Я чувствую себя сестрой предстоящим мне кустам и деревьям
Вижу, как они сочувственно склоняются надо мной
Сами изнывая от горячих ягод,
Перемазанные их вязким соком.
Стремятся сохранить меня в тени, создать прохладу
Сестренка моя смородина, сестра моя вишня

Словно пронзенная утомительным жарким днем,
Лежу в траве за маленьким серым домом

От порыва ветра
Спелые ягоды градом падают на мое тело
На обнаженный живот
Словно резиновые пульки
От каждой начинается кровавый ручей

«Я долго думала, художница я или поэтесса, и был очень важный момент, когда я поняла, что не обязательно выбирать что‑то одно. Внутреннее примирение произошло, когда однажды я посмотрела на свой свежий текст и поняла, что все образы в нем можно увидеть. Сейчас я занимаюсь синтезом визуального и поэтического искусства и часто создаю иллюстрации к собственным стихам.

Я постоянно обращаюсь к природе в текстах, олицетворяю ее, но стремлюсь переосмыслить этот прием в рамках феминистского дискурса. Мне кажется, это очень важно, потому что язык, описывающий женский опыт, в русскоязычной поэзии сейчас только начинает разрабатываться. Здесь природа сопереживает человеку, а месячные это такой путь к единению с природой — чтобы это единение почувствовать, нужно особое состояние, когда ты хватаешься за какие‑то вещи, как за соломинку.

Бывает, хочется пойти на выставку или в музей и посмотреть какие‑то работы или, например, прочитать книгу, чтобы ею наполниться. Мне вот захотелось самой себе создать такое же переживание с помощью собственного стихотворения. Мне как‑то в институте запала идея Юнга: он считал, что художник или поэт находит недостающее в эпохе и восполняет эту лакуну. А мне кажется, это можно перенести на более личный уровень — почувствовать, что тебе чего‑то не хватает, и восстановить баланс; мне в тот момент, видимо, не хватало какого‑то природного и образного изобилия. А вот подход, при котором письмо является терапией, мне не близок, скорее, я против него.

Я нигде так не лежала, как описано, это вымысел. Просто в детстве я много жила за городом, здесь много моего счастливого дачного детства; но дача была в одном месте, бетонка в другом, менструация тоже не какая‑то конкретная, а просто опыт переживания менструации вообще. Я думала о смородине, о ягодах — как они становятся горячими, раскаленными, а потом начинают течь. Происходит это обычно в жаркие дни, когда плохо себя чувствуешь и спастись можно только в тени. А когда летом бывает менструация, тоже бывает очень плохо, особенно если едешь где‑нибудь в душном автобусе, — такое же ощущение этих жарких дней, когда не по себе и вот-вот что‑то начнется.

Мне кажется удачной фраза «Месячные хлынули/словно дурные воспоминания», потому что бывает такое, что флешбэки и дурные воспоминания прям нахлынут как волны одно за другим, обильно и неприятно, и месячные тоже происходят такими же болезненными волнами. Опыт менструации для меня болезненный, но в нем также есть момент какого‑то расширения. В первые дни я могу ощущать изменения, чувствовать себя свободнее, будто исчезают какие‑то ограничения; бывает, в первый день менструации я пишу тексты. Потому что иногда в эти дни тебе как‑то легче обращаться к хаосу, легче выразить внутреннее содержание и свободнее себя чувствовать в этом выражении».

Мы были ранние и вольные
еще своих не знали сил
и ты на Веронику Долину
меня внезапно пригласил
Мы были центром мироздания
и камнем замершем в праще
блондином в голубой бандане
брюнеткой в голубом плаще
в Кремле сияли звезды матово
им наши вторили прыщи
чтоб мальчик так любил Ахматову
еще попробуй поищи
сидеть сутулясь в полном зале
записку поровней сложить
к нам кстати люди подползали
чтоб лист тетрадный одолжить
Москвы вечерняя прохлада
вела двоих за воротник
Октябрьский ветер шоколадный
утяжелял прозрачный миг
Спокойно солнце спать ложилось
вошли в метро и позабыв курантов бой
я впереди бежала и кружилась
в своем плаще перед тобой
Пришла домой и замерло дыханье
я в зеркале увидела свой плащ
бывает, да, прокладок протеканье
но why to me and this is just too much.
Нет справедливости на свете
и я одна тому виной.
«А может он и не заметил…»,
сказал мой папа за спиной.

«Я написала это стихотворение в день рождения моего папы и через 12 лет после его смерти. Даты всегда меня активируют. Очень часто пишу в дни рождения, можно сказать, я придворный поэт календарей. Но когда меня просят переслать это стихотворение или прочитать — конечно, оно проходит как «стихотворение про прокладки», тут уж ничего не поделаешь. Когда его опубликовали в «Новом мире», бостонская интеллигенция в фейсбуке отреагировала очень бурно, и хотя стихотворение ей не легло на душу, я рада, что все-таки кто‑то следит за публикациями. А может все дело в том, что кто‑то привел в разгромном посте только отрывок, и прокладки были вырваны из контекста.

Стихотворение было написано 3 года назад по следам событий, происходивших 23 года назад. В нем все пересказано достаточно близко к тексту жизни. Может показаться, что действие происходит в октябре, а на самом деле концерт Вероники Долиной в Театре эстрады был в сентябре 1997 года. Октябрь тут не из‑за времени, а из‑за шоколадной фабрики «Красный октябрь» — если вы ходили по этому мосту, наверное, знаете этот запах.

Я не могу сказать, что часто вспоминаю прошлое. Но вдруг какое‑то воспоминание бросается на шею, потом отпрыгивает и начинает светиться — не то что прямо светить, а светит обычным компактным светом в голове. В этот момент я уже знаю, что это будет стихотворение. Но каким оно будет, не знаю, и мне обычно сначала становится страшно, что не потяну.

Но я начала паниковать и стала читать поэтов по сто штук в день. В результате в шестой строчке оказался Ходасевич, которого я как раз не перечитывала («Перешагни, перескочи,/Перелети, пере- что хочешь —/Но вырвись: камнем из пращи,/Звездой, сорвавшейся в ночи…/Сам затерял — теперь ищи…/Бог знает, что себе бормочешь,/Ища пенсне или ключи»).

Когда я читаю это стихотворение вслух, люди, конечно, смеются, не могут не засмеяться, ведь я читаю так светло, пафосно — так, как будто это все ведет к чему-то. Все мое чтение первых шести катренов как будто воплощает строчку из папиного стихотворения: «А душа все же хочет возвыситься до чего‑то такого в душе». Я читаю это стихотворение в спектакле Елены Тарасовой «Кофе на ночь». Однажды в зале было много женщин старше меня, и я засомневалась, но все-таки прочла. А они меня похвалили и очень порадовались мне: «Новая поэтическая молодежь появляется, ничего не боятся, так и нужно». А вот когда я увидела в зале мальчишек лет десяти, я оказалась не такой уж и смелой молодежью и стихотворение это не прочла.

И меня удивляет все больше и больше все, что связано с химическим составом и телесными изменениями. Иногда что‑то приписываешь душе, а это тело; тело, его проделки. Думаешь: ах, это просто немыслимо, то, что со мной сейчас происходит, это, наверное, из‑за такой‑то встречи или из‑за такой‑то невстречи, а потом я такая — а может это потому, что я просто пью пуэр по десять чашек в день?! Кстати, если надо написать стих, надо пить пуэр — стопроцентная гарантия. Но очень трудно так жить — в состоянии, в котором я написала свои лучшие стихи, жить практически невозможно».

ТЗ: «Даша, привет! Слушай, а можно тебе заказать текст про менструацию для „Афиши“? Мы готовим к 8 Марта тематический выпуск для рубрики, где поэтессы и поэты рассказывают, как написали одно свое стихотворение. Обычно мы выбираем какой‑то текст, а потом я беру короткое интервью о нем. Это может быть стихотворение о табуированности темы менструации. Я бы хотела, чтоб в нем были всякие смешные эвфемизмы, которыми мы в школе называли месячные, — например, у нас говорили „гости из Краснодара“ или просто сокращали до „гостей“ и девочки говорили „у меня гости“. Но это не обязательно, конечно, может просто на что‑то тебя натолкнет. Подружки напомнили, как мы еще говорили — „красный день календаря“ (прикольно, так как это из стиха про день 7 ноября, который учили в советских школах), также оно сокращалось до „праздников“ (но тут двойной смысл, поскольку ты как бы празднуешь, что не беременна), еще — „эти дни“ (очень лирично, мне кажется) и „дела“, „у меня начались дела“.

Дедлайн: редактор поставил 5–6 марта».

* * *

8 марта — красный день календаря
говорит учительница
и девочки смеются

а я не смеюсь
может быть я не девочка
но, кажется, прямо сейчас
из моего живота
вырывают лист календарный

на уроках про женское здоровье
мальчиков выводили из класса
было слышно, как смех разносился по рекреации
после этого в школе мы передавали прокладку
под столом из рук в руки как взятку
покупая молчание друг друга

в общежитии кастелянша спросила меня
перед огромной очередью
«ты что, у себя в кровати свинью зарезала?»
я поймала себя на том, что
1) при допросе лучше придерживаться этой версии
2) у матраса теперь две стороны и одна — гостевая

гости всегда приходили некстати
когда меня не было дома
когда я пела интернационал
на первомайском шествии
или плакала в день русского языка

в такие дни женщина считается нечистой —
сказал священник, когда я хотела крестить ребенка
— если кровь, то только христова
и к иконам прикладываться нельзя
помню как разозлилась
и перецеловала все иконы в храме
нечистыми своими губами

в первый день бог создал небо и землю, воду и свет
и отделил свет от тьмы, а от света тьму
а я в первый день лежу и думаю, как объяснить
что сегодня не выйду из дома
а во второй сижу и думаю, почему
за рисунки вагин можно попасть в тюрьму

родственники напоминают — 27 лет, а ты еще не родила
а я говорю — у меня начались дела
дело юлии цветковой
дело азата мифтахова
много дел в эти дни

при входе на митинг я прячу плакаты под ворохом средств гигиены
полицейские, обыскивая меня
отдергивают руки автоматически
оно и понятно
может быть я не девочка
а сама россия трехглавая
хтоническое существо
и при обыске покажу свое естество

»[Проект »#Заказноеписьмо» появился, потому что] в последнее время мне стало сложно писать поэтические тексты, хотя я писала их больше 10 лет. Мне стало не хватать более равноправного вовлечения читателя в процесс производства — наверное, на это повлиял опыт современного искусства, активизма и акционизма. Обычно читатель имеет дело с текстом как с какой‑то данностью: вот есть текст — и ты его либо читаешь, либо проходишь мимо, а я бы хотела попробовать сделать так, чтобы читатель прочитал ровно тот текст, который он захотел, то есть попробовать вместе сформировать запрос и мне как исполнителю попробовать в этот запрос попасть.

Я делаю проект уже месяц, сейчас уже 15 выложенных текстов и 4 в разработке. Происходит это обычно так: мне в личку пишут люди со своим запросом, а я веду себя в ответ не как поэтесса, а как исполнитель — то есть я стараюсь уточнить задачу, стилистику и вообще как‑то определить рамки, спрашиваю, есть ли дедлайн. Обычно дедлайн есть, потому что люди включаются в эту игру, поэзия тут — это не высокий мистический процесс, а производственный, есть заказчик, исполнитель, сроки, сдача проекта. Иногда люди заказывают тексты на случай, а случай имеет привязку ко времени. Эпитафия, например, — это один из самых частых запросов.

Мне нравится, как сталкиваются вот эти довольно редко сталкивающиеся материи — поэтический текст и проектная работа. Мне кажется, в этом плане я учусь у Д.А.Пригова, для которого и книги и тексты как проекты имели начало, и конец, и, возможно, какое‑то внутреннее техническое задание.

Для меня [«Заказное письмо»] оказалось самым приятным и легким способом письма, я почувствовала себя максимально органично, и мне кажется, мои тексты стали интереснее, потому что они уже не только мои. Иногда меня, конечно, раздражают некоторые технические задания, но это нормально. Я стараюсь смиряться с просьбами исправить текст, смирять свое авторское эго и годами привитую привычку ощущать поэтический текст как только свое и обособленное — так, как будто его никто никогда не прочитает. Обычно люди, когда я спрашиваю, насколько получившийся текст соответствует тому, что они хотели увидеть, к моему удивлению отвечают — «на сто процентов». Наверное, это пока счастливая случайность, и еще будут разногласия, которых я на самом деле жду, мне интересно.

В случае с этим текстом я просто села и написала его, потратила где‑то полтора часа, а потом на следующий день еще полтора часа правила. Было довольно четкое ТЗ, и мне был понятен предмет письма: менструация и табу на менструацию — это активистская тема, о которой я писала уже миллион постов и статей. Так что я сразу поняла, что мне нужно все это максимально переплести с какими‑то политическими мотивами. Репрезентировать тезис, что личное — то есть то, что происходит с нами, нашими телами, нашей физиологией, — вовлечено в политическое. Было немного сложно, когда мы начали править, так как меня всегда раздражали как раз эти эвфемизмы — и сейчас люди, которые младше меня, их не используют, они просто говорят «месячные», «менструация» и гораздо спокойнее относятся, и парни и девочки. И для меня это был немножко поворот в прошлое, в начало нулевых, которые я не очень люблю вспоминать, поэтому мне хотелось максимально эти эвфемизмы растворить, не делать их такими очевидными, а подать по возможности как двойные метафоры — где‑то это метафора менструации, а где‑то можно ее воспринять как часть более широкого сюжета текста.

Вообще у меня реальные события часто идут как основа текста, а детализация уже выдумана: например, меня действительно не допустили крестить ребенка моей подруги из‑за менструации, но иконы я тогда не перецеловала, хотя собиралась — смелости не хватило.

Я могу отстраниться от текста и понять, нравится мне он или нет, когда он уже отдельно от меня висит где‑то на всеобщем обозрении. Наверное, я довольна результатом, но мне еще нужно посмотреть со стороны, как это будет выглядеть в верстке, вместе с ТЗ и прочим, — это же очень важно, в каком контексте окажется стихотворение».

* Дарья Серенко внесена Минюстом в список иноагентов.