Киселева: Кателейне, твоя должность не так давно появилась в музее — кажется, ей около двух лет?
Денекамп: Да, верно, но это не самая новая должность в Рейксмузеуме. Несколько месяцев назад у нас появился diversity manager, и вместе мы — команда, которая занимается инклюзией в составе образовательного департамента. Но вообще-то наша работа касается не только образования, мы влияем на все стороны жизни музея.
Киселева: Как это происходит?
Денекамп: Лет шесть лет назад, когда Рейксмузеум открылся после глобальной реконструкции, мы поставили себе задачу, чтобы в музей приходило как можно больше людей, и чтобы всем здесь было одинаково хорошо. Высокой посещаемости добились довольно быстро — сегодня к нам приходит 2,5 млн посетителей в год. Два года назад мы создали проектную группу, чтобы сделать аудиторию более разнообразной. Часто маркетологи музея, стремясь охватить все новые и новые аудитории, приглашают экспертов со стороны. А мы решили спросить у собственных охранников, смотрителей, кассиров, сотрудников кафе и гардероба, ходят ли они в музей с семьей и друзьями. А если не ходят — то почему, что нужно изменить в музее в нашем взаимодействии, чтобы стало лучше. На базовом уровне мы очень разнообразные и инклюзивные, у нас есть сотрудники с мигрантским опытом, представители разных наций, религий, сообществ и комьюнити. Мы начали с изучения их мнения, потому что это самая точная оценка атмосферы и проблемных зон музея.
Киселева: И что же выяснилось?
Денекамп: Что многие боятся говорить то, что думают. Некоторые боятся слышать чужие мнения. Это очень плохо для инклюзии и разнообразия. Если люди не чувствуют, что свободны высказывать свое мнение, значит, альтернативных мнений просто не будет.
Киселева: И как это можно изменить?
Денекамп: Мы начали с тренингов для руководителей, потому что самое главное — это устанавливать обратную связь и правильно ее считывать. Амстердамский университет разработал для нас рекомендации по оптимизации обратной связи внутри музейных отделов.
Киселева: На фестивале в Пушкинском специалисты по инклюзии из разных музеев мира делятся своими сценариями создания доступной и инклюзивной среды в музеях. Что самое главное, по-твоему?
Денекамп: Очень важно понимать, что инвалидность — это не проблема человека с инвалидностью, а проблема взаимодействия между людьми. Самое первое, что нужно сделать, — это понять, что конкретно мы можем сделать, чтобы этот недостаток во взаимодействии исправить.
Главный принцип, которым мы руководствуемся в создании инклюзивной среды, это право на самостоятельность, которое должно быть у всех.
Киселева: Ты координируешь все эти взаимодействия между людьми, чтобы перед посетителем с инвалидностью не оставалось барьеров. Можешь рассказать, как это происходит технически?
Денекамп: Я очень много работаю над информированностью о доступности и инклюзии с каждым отделом в музее. Делаю тренинги для руководителей и сотрудников, рассылаю обучающие видео и инструкции по взаимодействию с посетителями. За последние два года атмосфера в музее и вовлеченность сотрудников очень сильно изменились. «Я вчера помог милой слепой даме в музее, это было здорово…» — сотрудники делятся со мной своим опытом общения с посетителями в музее, передают мне рекомендации и обратную связь от своих родственников и друзей с инвалидностью.
Киселева: Расскажи о сложностях и проблемах, с которыми ты сталкиваешься?
Денекамп: Какие еще проблемы? (Cмеется.) Но если серьезно — всегда есть люди, которые не хотят меняться. Или которые говорят: «Меня это не касается». Еще большая проблема — невозможность делать все одновременно. Приходится выбирать, на чем сфокусироваться, а от чего отказаться. Еще одна проблема — это наша посещаемость. Чем больше людей в музее, тем больше рисков для посетителей с инвалидностью. К тому же всегда тяжело что‑то менять в здании-памятнике (текущее здание Рейксмузеума построено в 1885 году. — Прим. ред.).
Киселева: С кем вы согласовываете эти изменения и как вы ищете на это деньги?
Денекамп: Нам не нужно согласований. Город Амстердам нас поддерживает, поскольку доступность музея — в интересах города. Город нас и финансирует. Еще есть отдельное финансирование инклюзивного направления.
Киселева: В Пушкинском музее инклюзивное направление финансируется из средств спонсора — «Абсолют Групп», но нам нужно много согласований, чтобы что‑то изменить в музее-памятнике. Мне очень сложно представить, что у вас не все идеально в архитектурном плане.
Денекамп: В Рейксмузеуме сейчас все выставочные пространства адаптированы для посетителей на инвалидных колясках. Но при входе в образовательный центр есть дверь, которую человек на коляске просто не может открыть самостоятельно, это затрудняет его перемещение по музею, делает его зависимым от других людей, влияет на перемещение других посетителей по музею и, самое главное, противоречит идее самостоятельности и равноправия, которыми мы руководствуемся. Такие проблемы мы решаем постепенно, потому что работа в музее, который является архитектурным памятником, это правда очень сложная задача.
Я разделяю доступность на несколько уровней. Есть архитектурная доступность — это самый базовый уровень. Есть социальная инклюзия — это то, как тебя принимают, как к тебе относятся. Есть содержательная инклюзия — это образовательные программы, есть дигитальная доступность и репрезентация — это есть ли в музее сотрудники с инвалидностью и как они себя ощущают в коллективе. Если разделять работу на эти направления, то ее становится меньше. Например, если в силу архитектурной специфики невозможно адаптировать здание, то можно сконцентрироваться на социальной инклюзии.
Я очень много работаю над социальной инклюзией: какой посетительский опыт люди приобретают в музее, как они в него приходят. Например, если глухой человек приходит в музей и хочет купить билет, а кассир не знает, как реагировать, и паникует — это не создает приятного первого впечатления о музее. Это так важно, чтобы люди чувствовали, что им рады. Мы много времени уделяем обучению сотрудников. Мы проводим встречи с экспертами с инвалидностью и вместе рассуждаем о том, как это — быть человеком с инвалидностью?
Сложнее всего с сотрудниками охраны, у нас их около 300, и они постоянно меняются.
Киселева: Какой бы совет ты дала нашим охранникам?
Денекамп: Улыбаться — это здорово! Это очень приятно посетителям.
Киселева: Можешь рассказать о репрезентации людей с инвалидностью в музее?
Денекамп: Наша цель, чтобы в составе команды были люди с инвалидностью. Я работаю с отделом кадров, чтобы люди с инвалидностью рассматривались ими в качестве соискателей. Главная сложность тут связана с тем, что в нашем музее хочет работать много людей, и HR стремится нанимать только лучших. Моя задача — убедить их в том, что глухой человек также может быть лучшим. Потому что чаще всего нам мешает именно предубеждение. И даже если вдруг с конкретным глухим сотрудником возникли проблемы, это не должно означать, что все глухие сотрудники одинаковы. Это действительно большая работа, но важно этим заниматься. Главное — чтобы не было страха взаимодействия с обеих сторон.
Киселева: В России намерение принять на работу человека с инвалидностью означает, что тебе также надо нанимать на работу координатора — переводчика жестового языка, тифлокомментатора или другого сопровождающего.
Денекамп: Да, у нас это тоже так, я забыла об этом упомянуть. У нас есть джоб-коуч, которого оплачивает государство, и, например, если мы берем глухого сотрудника, то услуги переводчика частично оплачиваются государством, а часть зарплаты оплачивает музей.
Киселева: Как вы работаете с разнообразием?
Денекамп: Мы сделали тур Pink Rijksmuseum, где рассматриваем историю гомосексуальности со времен Средневековья до сегодняшнего дня. Например, в XIX веке у нас был король, который был женат и имел детей, но который был геем (речь о Виллеме II, который был женат на дочери императора Павла I. — Прим. ред.). И в этом туре мы размышляем о том, что было бы, если бы сегодня наш правитель был бы геем. Было бы это приемлемо сегодня? Все знают о том, что во времена Второй мировой войны евреи должны были носить звезду, но не все знают, что геи носили розовую нашивку на одежде — мы об этом напоминаем. Это тур — дискуссия. Мы не рассказываем, а обсуждаем с публикой вопросы самоидентификации и представленности комьюнити в культуре. Это не только для представителей ЛГБТ-сообщества, но для всех людей, кто хочет об этом узнать.
Специально к Прайд-неделе (в 2019 году она проходила с 27 июля по 4 августа. — Прим. ред.) мы разместили на фасаде Рейксмузеума огромный баннер в цветах радуги, а в первый день мы устраиваем в саду огромный прием, где все могут быть раскрашены — и те, кто принадлежат к [ЛГБТ-]сообществу, и те, кто не принадлежит.
Киселева: До того как заняться инклюзией, ты работала в департаменте коммуникаций. Рейксмузеум работает с очень разными аудиториями — рассматривается ли инклюзия как часть маркетинговой стратегии?
Денекамп: Работа с посетителями с инвалидностью не может быть доходной для музея. Безусловно, маркетинг стремиться охватить как можно больше аудиторий, но аудитория людей с инвалидностью не так многочисленна. Например, в Амстердаме живет 16 000 людей с глухотой. Это очень маленькая аудитория. Производство одного видеотура на жестовом языке в нашем музее стоит 30 000 евро. То есть за один тур мы тратим 2 евро на человека — это дорого обходится музею. Мы смотрим на инклюзивность не с позиций маркетинга, а с позиций прав человека.
Киселева: У тебя есть вдохновляющая история из жизни конкретных людей, связанная с твоей работой?
Денекамп: В нашем гардеробе работает молодой человек с аутизмом, ему 25 лет. Недавно он сказал мне, что после года работы в музее ему стало проще общаться с людьми, он ощущает себя более социальным.
Еще одна история связана с программой для одиноких пожилых людей. Мы работаем с организацией, которая привозит к нам таких людей централизованно, потому что им самим страшно и тяжело отправиться в такое путешествие в центр города в одиночестве. Но недавно одна женщина, участница программы, поделилась с нами, что после нескольких поездок она поняла, что это не так страшно, и в результате решилась самостоятельно приехать в музей. Такие истории очень вдохновляют и меня, и коллег.
Киселева: Какие у тебя впечатления от России?
Денекамп: Просто потрясающе, что у вас в Пушкинском музее есть целая неделя инклюзии. Очень важно говорить на эту тему с коллегами, специалистами и посетителями. Мне понравилось, что многие мероприятия сделаны не только для незрячих, например, но для всех желающих.
Киселева: Это верно, наш фестиваль не только для людей с инвалидностью, но и для людей без инвалидности. Мы часто сталкиваемся с враждебным отношением в обществе: зачем людям с инвалидностью музей и искусство? Зачем эти люди приходят в музей? Задача всех наших программ и Международного инклюзивного фестиваля в Пушкинском — менять это отношение.
На протяжении многих лет в музее был только один человек, который водил экскурсии для детей с особенностями развития. Первые тренинги для сотрудников нередко заканчивались словами «аутисты не наша аудитория» или «зачем мучить этих людей, им так некомфортно в музее». Сегодня сотрудники разрабатывают и проводят тактильные экскурсии для слепых и слабовидящих, принимают экзамены у наших глухих гидов, выставочный отдел интегрирует тактильные макеты в экспозиции, а отдел маркетинга реализует программы сотрудничества с мерчандайзингом, разработанным художниками с особенностями развития. Отдел по работе с посетителями, администраторы постоянно оптимизируют взаимодействия внутри музея, чтобы посетительский опыт в нашем сложном пространстве был максимально позитивным для людей с инвалидностью. Многие посетители поддерживают нас в этой работе, у нас много волонтеров, которые помогают социальной инклюзии в Пушкинском. Мы убеждены, что опыт инклюзивного общения важен не столько людям с инвалидностью, сколько всем остальным.
Денекамп: Да, это так. Однажды наш новый глава попечительского совета высказался в том же духе: «Зачем людям с инвалидностью приходить в музей»? Я ответила ему: «Это решаете не вы», имея в виду, что возможность приходить в музей должна быть у всех. Есть люди, которым это не интересно, и они не будут этого делать, но те, которым это интересно, должны иметь такую возможность, и это не обсуждается.
