Конкурсная программа
Наталья Зайцева (Москва) «Pilze/По грибы» (реж. Юрий Шехватов)
История о том, как всех спасут грибы (но это не точно)
Трое совершают экзистенциальный трип по грибы и оказываются в альтернативной России. Имеется танец грибов, песня грибов и персонаж с именем «Время, проведенное в лесу». После этого привета Сергею Курехину сомнений опять не остается: все — гриб, и это ясно как день. Мы части грибницы, а наша главная задача — прислушавшись к грибной воле, открыть свой разум и постичь пятое измерение. Иначе может стать слишком поздно.
Лидия. Он понял, что грибы хотят захватить планету и все уничтожить. И пластик — их особый план. Чем больше пластика люди произведут и выкинут, тем больше питательной базы для грибов. Поэтому он все бросил, уволился из института, уехал в поселение пермакультуры в Краснодарском крае. Он сказал, что его жена была права, когда пользовалась бамбуковой зубной щеткой. Не надо искать способы переработки пластика, надо искать способы его не производить.
Когда
Елена Нестерина (Киев) «Отец ЧБ» (реж. Филипп Гуревич)
Постироничная лоуфай-поэма о гендере, в которой всех вразумили инопланетяне
Два гея намерены удочерить девочку Катю, но мучаются этическими противоречиями. На их счастье Катя считает себя человеком третьего пола, и ряд вопросов о нормах воспитания сам собой отпадает. Некие сомнения ситуация вызывает лишь у органов опеки и у Катиного друга Вовы-гомофоба. Тут на помощь приходят инопланетяне и быстро разъясняют, как быть. В пьесе есть место хору менеджеров среднего звена, глобальному потеплению и мастер-классу по саморазмножению.
Леха (Кате): Твой папа — Гена,
Папа — Гена, папа — Гена.
Геннадий (показывает на Леху): А хочешь — он.
Мы перестроимся мгновенно.
Катя: Так тоже можно:
Мама Гена, папа Леха!
Орган опеки: Да что ты, девочка моя!
Ведь это плохо. (Лехе.) Такой хороший человек вы, Алексей.
И вдруг зачем‑то гей, зачем‑то гей! Зачем вы гей?
Когда
Дарья Слюсаренко (Москва) «Семью восемь» (реж. Юрий Муравицкий)
Пьеса вместо сеанса психотерапевта
Перед нами душераздирающая история семейного перекрестного абьюза длиной в жизнь. Между двадцатью и тридцатью обнаруживается, что жизнь не задалась еще со времен бабушкиных гонений, пирожков и допросов. Имеется лайфхак: как с помощью бабушки и таблицы умножения уничтожить самооценку, а через пару десятков лет смачно отомстить бабуле за все.
За режиссуру отвечает Юрий Муравицкий — спектакль режиссера «Ханана», номинированный в 2019-м на «Золотую маску», доказал, что в семейном хорроре он смыслит.
Бабушка отвешивает мне звонкую пощечину. Я в ответ царапаю ее по щеке. До крови. Так вышло случайно. Я удивленно смотрю на свою руку. Это сделала я? Бабушка прижимает ладонь к щеке. Молча идет в ванну. Я ухожу в свою комнату. Меня трясет. Я знаю, что теперь все изменится. Она больше не сможет ничего мне сделать.
Я не разговариваю с ней следующие несколько лет.
Когда
Светлана Петрийчук (Москва) «Финист — Ясный сокол» (реж. Женя Беркович)
Сказ о том, как искать суженого в ИГ (организация, запрещенная на территории России. — Прим. ред.)
Истории девушек, завербованных террористами через социальные сети, звучат на судебном заседании. Им грозят реальные сроки за пособничество экстремизму — стирку, глажку и пироги. Но любовь к Финисту — Ясному соколу способна превозмочь все: даже после отсиженного срока девушки готовы отправиться на поиски своих гипотетических возлюбленных.
Судья: Да какая, нахрен, любовь?! Ты что, дитя малое? Ты не видела что ли, что тебя вербуют? Да из его этих аккаунтов тебе наверняка целая толпа народа писала по очереди. Про это же все знают! Они там даже понятие специальное придумали, «временный брак», чтобы трахаться с кем попало, но по морали все типа шито-крыто. Бабы эти туда приезжают на «секс-джихад», через сотню боевиков за пару лет проходят — и это что, священная миссия? Да это ж разврат как он есть. Что ты, и про Салли Джонс не слышала? По новостям сколько раз показывали. Шмара 45-летняя, на наркотиках сидела, в панк-группе играла, на пособие под Лондоном жила. А потом замуж вышла за араба 19-летнего, чуть старше сына, уехала с ним в Сирию, да еще и ребенка увезла, чтобы он там ее же землякам головы рубил. И сама стала дурочек вот таких, как ты, вербовать, когда его убили. «Белой вдовой» себя называла. Белая вдова, белый снег. Романтики, ***** [блин]! Корабли пустыни! Тут вы пустое место, а там типа сила. Типа с группой. Типа избранные, да?
Марьюшка: Ну не без этого.
Судья: Так и не надо тогда про любовь тут чесать! Это все про разврат, да про детские комплексы. Ты как это вообще себе представляла? Что гнездышко уютное себе совьешь в сарае саманном? Что будет он со всеми плохой, а с тобой зайка ласковый? Будет с работы домой приходить, ботинки снимать, на которых кровь человеческая, и валить тебя на топчан, не умывшись? Так ты себе рисовала свое семейное счастье?
Когда
Внеконкурсная программа
Ирина Васьковская (Екатеринбург) «Рэйп ми» (реж. Никита Бетехтин)
Современная история вялого непротивления
Они едят белорусский пармезан, пьют вино, женятся и разводятся, устраивают свингерские вечеринки, ведут неуклюжее сопротивление, пытаются взболтать жизнь и в итоге кончают с ней достаточно тривиально — такое вот поколение «новых вялых» глазами одной из самых известных учениц Николая Коляды — Ирины Васьковской.
Артем: Я че хочу сказать? В принципе, они почти свободны в этой сфере. Ты думаешь, я че такой жирный? Типа пищевое расстройство? Не-не, тут другое. Вот когда менты меня выцепят, я от первого же удара в грудину отъеду. Прикинь? Мигом. Ха-а… вот это поворот, да? Дохлая туша на полу. Я хочу сдохнуть сразу, как они херанут мне в грудь. Не хочу стать объектом наслаждения, знаешь. Не для того я типа тут рос.
Оля: Но, наверно, надо же что‑нибудь делать, ты как считаешь?
Артем: Ну а че тут сделаешь? Но я одно скажу: надо стараться сохранять инфантилизм. Иначе не выжить. Пока, ***** [блин], мы бьемся на шпажках для канапе на винной вечеринке, шанс есть. Пока он есть. Но скоро его могут отжать. Так что надо успевать, Оля.
Когда
Александр Железцов (Москва) «На ладони» (реж. Дмитрий Лимбос)
Митинги глазами ностальгирующего следователя
Монопьеса представляет собой телефонный разговор следователя с начальством, подчиненным, с крымской молодостью и с Галиной — женщиной, которая путевку в санаторий достала. Прежде чем уехать в долгожданный отпуск, следователю надо разобраться с митингующими: километры видеозаписей просмотрены, а впаять 318-ю статью («Применение насилия в отношении представителя власти». — Прим. ред.) почти некому. Только вон девушке, что отбивается от ОМОНа сумочкой, или той компании, что переворачивают биотуалет. Впрочем, можно всем, кто в автозак идет без энтузиазма. Пьеса могла быть написана вчера или завтра. Но концовка неожиданно лирическая.
Ну на то он и губернатор — чтоб рвать и метать… Нет, разобраться, конечно, надо кардинально, тут не спорю: чтоб все обосрались и второй раз не вышли! Им только палец дай… Просто не было там ничего — на уголовные дела с посадками. Все танцы с бубнами сам же ОМОН и устроил: перестроения какие‑то, захваты… Вместо того чтоб стоять цепью и спокойно ждать, пока все старперы проорутся.
Когда
Павел Пряжко (Минск) «Комитет Грустящего Божества» (реж. Дмитрий Волкострелов)
Экзистенциальные шатания с георгиевской лентой
Один из ключевых русскоязычных драматургов наших дней Павел Пряжко — мастер схватить лоуфай-реальность и обратить ее в текст: при этом текстом в его случае могут стать 535 фотографий (как в пьесе «Я свободен») или 11 советских шлягеров 1980-х (как в «Диджее Павле»). Реальность общается с Пряжко при помощи косноязычных персонажей, которые все время бредут, повязывают георгиевские ленточки на куртки, таскают туда-сюда трехлитровые банки, матерятся в вагонах, моют полы в магазинах, допивают остатки йогурта из бутылки — и во всем этом, где‑то на стыке реплики и ремарки, слышится музыка.
Читка точно станет событием, ибо тандем Пряжко — Волкострелов в топе сегодняшних театральных явлений.
На станции никого.
Птицы клюют мокрый асфальт.
Прошел на станцию, она следом.
Стал, смотрит расписание на стене. Полупустой рюкзак в руке за лямки.
Пошел, завалился на бок на скамейку в холодном зале ожидания, лежит, лицом к железнодорожному полотну.
Прошла, села за спиной у него.
В молчании.
Заметил собаку.
Стоит, разглядывает, готова в любой момент залаять и убежать.
Сергей: Ай какой красавец. Ай какой красавец.
Оля (формально): Да вообще.
Залаял.
Сергей: Ай-ай-ай. Ай-ай-ай. Ай-ай-ай.
Убежал.
Оля: …туалет здесь что ли на платформе, что ли?
В молчании.
Железная скамейка на платформе блестит от воды. Над рельсами ощутимо потрескивают провода.
Профессиональный интерес. Пошла смотреть.
Когда
