— Расскажи в двух словах, что это за проект?
— Это женская история для детей. Так как мы знаем, что женщины в истории незаслуженно забыты, мы решили это немножечко исправить. Это проект Любавы Малышевой и Екатерины Бахреньковой, они стараются максимально просто и доступно рассказать о великих женщинах в российской истории — в основном, насколько я понимаю, планируется XX век — для детей. Это иллюстрированные детские книжки, в которых рассказывается об их жизни, вкладе в науку, в историю и так далее. Пока есть Ефросинья Керсновская, и вот будет Наталья Горбаневская.
— А как ты попала в этот проект?
— Ужасно смешно! Первый раз Любава мне написала года два назад. Они предложили мне иллюстрировать книжку. Я тогда как-то очень застеснялась, у меня было очень много работы, я ужасно уставала, поняла, что не потяну, и отказалась. Потом, спустя полгода, я вспомнила об этом и пожалела, а спустя еще полгода Любава мне снова написала и говорит: а мы книжку еще, собственно, не выпустили; не хотите ли вы все-таки подключиться? И тут я подумала, что подключаться надо: история классная, и мне самой интересно, для меня это большое личное переживание.
В общем, я согласилась со второго раза — причем сразу предупредила девочек: простите, но я сто пятьдесят лет уже не рисую, только какие-то почеркушки для себя. Любава мне сказала, что это неважно, и в итоге она была совершенно права, потому что я очень быстро разрисовалась — наверное, руки помнят, — и благодаря тому, что это важная лично для меня тема, оно пошло.
— Сейчас есть много отличных книг для детей об истории. С другой стороны, есть целый корпус новых книг про личную и семейную память. А вместе эти две тенденции не особо сходятся. Вот это ощущение, что ты прикасаешься к истории страны, но и к личной истории — какое оно?
— Это, наверное, одно из самых мощных переживаний за всю мою жизнь. Бабушкин образ для меня всегда был двояким. С одной стороны, это прекрасная бабушка, которая приезжает, покупает тебе книжки, разговаривает с тобой о твоих каких-то личных делах и так далее. С другой стороны, ты читаешь «Полдень» и понимаешь: это моя бабушка. Это она вышла тогда на площадь, она потом два года принудительно лечилась в психиатрической больнице, это моя бабушка пишет вот эти стихи. Это такое немножечко раздвоение, потому что очень сложно свести в своей голове такой невероятный, гигантский образ героя, поэта и переводчика — поэтки, переводчицы и героини — Натальи Горбаневской с бабушкой Наташей.
И когда я села это рисовать, я начала для себя делать наброски — как бы я ее нарисовала. И после первых трех-четырех набросков я вдруг поняла, что это тот женский образ, который я рисую очень давно. Ее черты лица, ее прическа, ее фигура — всегда, когда я рисовала каких-то девочек в тетрадке для себя, это примерно она и есть. Я сразу начала показывать близким людям и спрашивать: а похожа? И все мне начали говорить: да-да-да, это прямо она. Это был первый, наверное, мой шок — ты рисуешь бездумно, не зная, что получится, и вдруг все совпадает, она получается узнаваемой и очень моей личной.
На самом деле, каждая картинка, которая в этой книге есть, мне давалась огромным трудом, я очень долго над ними сидела, делала наброски к каждой композиции, к каждому персонажу. Там же не только бабушка, там все-все-все; очень долго я рисовала ахматовских сирот, очень долго рисовала демонстрацию, несколько раз перерисовывала, потому что каждый раз я понимала, что в ее образе пытаюсь прожить то чувство, которое у нее возникало в этой ситуации. И это огромное переосмысление человека, которого я знала.
— Когда Любава писала текст, она обращалась к тебе за помощью?
— Я не могу сказать, что там нужна была моя помощь. Конечно, какие-то исправления, какие-то пометки мы вместе придумали и финально показывали текст Ясику Горбаневскому, моему дяде, Наташиному сыну, редактировали, чтобы он получился выверенным. Но в принципе, там не то чтобы есть сведения, которые, условно говоря, невозможно прочитать в «Википедии», — все-таки это детская книжка, поэтому там не нужны были какие-то мелкие детали. Что-то мы добавляли — например, важный момент: она предпочитала, чтобы ее называли Наташей. Мы в какой-то момент поняли, что она в книге чаще Наталья, и подумали, что, наверное, Наташа как-то больше подходит. Были какие-то фактологические моменты, которые мы тоже поправили, — но, конечно, это Любавин текст. Вообще, книжка — это ее идея, и, насколько я знаю, для нее вообще бабушка была очень важным человеком.
— А про саму акцию 1968 года бабушка с тобой разговаривала? Знала ли ты об этом из первых уст, а не из учебника?
— В какой-то степени — да. Но в ней была такая суперневероятная честность. И поэтому то, что она рассказывала мне о демонстрации, мало отличалось от того, что она рассказывала о демонстрации в интервью. С рисунком демонстрации я очень долго мучилась, потому что у меня был выбор: сделать это страшным или счастливым моментом. Самое главное, что у меня отпечаталось в ее рассказах, — это то, как назван фильм Ксении и Кирилла Сахарновых: «5 минут свободы». Это действительно были пять минут свободы, они были счастливы, они все были счастливы. Бабушка всегда говорила: «Мы счастливы были, мы радовались, мы ощущали этот полет свободы». И поэтому в итоге я остановилась на этом ощущении счастья, и мне кажется, это главное.
— А пять лет назад, когда они повторяли акцию на Красной площади и когда ее снова разогнали, — ты была там?
— Нет, я где-то была в отъезде, я была только на последней акции, на пятидесятилетие.
— Просто когда ты сказала про ощущение счастья, мне стало интересно, было ли оно, когда полвека спустя на этом же месте все повторялось.
— На самом деле мне кажется, что мы сейчас себя чувствуем, конечно, намного свободнее, чем они чувствовали себя тогда. И у нас ощущение счастья скорее возникало, когда мы выходили 6 мая и на другие большие митинги. Потому что толпа людей, и действительно есть ощущение, что ты что-то делаешь. А сейчас, когда я выходила, у меня был вот такого размера альбомчик с надписью про Сенцова, и меня забрали25 августа 2018 года на акции, приуроченной к 50-летию демонстрации, были задержаны Нюся Красовицкая, Сергей Шаров-Делоне и Леонид Гозман — я не чувствовала себя счастливой. Я чувствовала себя счастливой, когда мы вышли, отметили память, но когда меня забрали, я думала: «Ну блин, ребята, ну серьезно? Ну правда?»
Это то, о чем мы тоже с бабушкой говорили. Конечно, в 1968 году проще было разделить мир на черное и белое. А сейчас это сделать не то чтобы сложнее — но все-таки такой момент есть. Если посмотреть на повторение акции — по-моему, это было сорокалетие, если я не путаю, когда Веник Дмитрошкин, Юля Башинова и еще с ними ребята выходили с большим черным плакатом «За вашу и нашу свободу». В фильме «5 минут свободы» это как раз есть: к ним подходит какой-то одинокий мент, немножко хватается за этот плакат, пытается его как-то нелепо вырвать. Они говорят: «Нет». Он говорит «Ну ла-адно». Ощущение какого-то не очень хорошего правительства с не очень хорошими смешными милиционерами. Было ощущение какой-то смазанности: да, ребята молодцы, а этот мент, который к ним подходит, — он как бы нехороший, но он не очень понимает, что делать. И ощущение какого-то просвета где-то впереди было.
Сейчас хуже, и хочется сказать: ну ребята, во всем мире уже нормально. Вы можете, я не знаю, также пилить свои деньги — но почему вы продолжаете вот это закручивание гаек, почему продолжаете изображать, что у нас здесь возрождается Советский Союз? Можно делать умнее уже как-то.
— Я на днях наткнулся на старый номер Esquire, а в нем фраза Шнурова: «Они собирались закручивать гайки, но они забыли, что болты-то все ******** [украдены]».
— Да. Но не знаю, в последние годы у меня какое-то очень странное ощущение от всего этого. Притом что я вообще до этого была сторонницей того, что просвет где-то впереди, что болты действительно ******** [украдены] и гайки валяются. Но я честно скажу: я совершенно аполитична, я не разбираюсь в этом всем. Я за свободу политзаключенным, я за то, чтобы все было свободно, хорошо и правильно, но в глубину я не разбираюсь, честно.
— Просто за все хорошее?
— За права. За то, чтобы были права. Чем больше прав, тем больше свободы.
Помочь издать книгу о Наталье Горбаневской можно на «Планете».
