Долгое время индустрия моды была прозрачным мыльным пузырем: все видели, что в ней происходило, но никто не решался его лопнуть. Нереалистичные параметры, которым заставляли соответствовать моделей по всему миру, спровоцировали бум смертей от анорексии и распространение расстройств пищевого поведения не только у работников мира моды, но и среди обычных людей. «Кипенно-белый кастинг», не пускавший на подиум тех, кто не обладал европейской внешностью, создавал ощущение неполноценности у целых национальностей. Постмодернистское высмеивание всех, кто не вписывается в рамки, породило кучу стереотипов и шаблонов, разобраться с которыми невозможно и по сей день. В этой риторике мода была эскапизмом, выдуманной сказкой о мире, в котором все идеальны.
С 2015 годаПоследствия кризиса 2014 года, обострившаяся политическая ситуация и появление на модной арене новых игроков — Гоши Рубчинского, Демны Гвасалии и Алессандро Микеле — изменили представление о моделях и людях в целом. От выхолощенных и заретушированных к странным и настоящим., переломного времени для мировой моды, этот пузырь стал лопаться, обнажая уродство действующей системы. Постоянный расизм: квота «одна темнокожая и одна азиатка на показ», презрение к афроамериканцам в люксовых бутиках, отсутствие карьерного роста и возможностей для дизайнеров и работников «не того цвета» и прочие проявления системного угнетения. Подобное отношение присутствовало перманентно, взращивая проблему как гнойник. Но однажды Мир, уставший от идеально выстроенной картинки с идеально скроенными людьми идеального цвета, начал озвучивать то, что негласно замалчивалось, — индустрия моды пронизана дискриминацией и больше не отражает дух времени.
С 60-х годов темнокожие женщины Америки, где эта проблема стояла особенно остро, начали пробивать путь своим сестрам: сегодняшним моделям и покупательницам. Донйел Луна, Наоми Симс, Грейс Джонс, Иман Мохамед Абдулмаджид, Тайра Бэнкс, Наоми Кэмпбелл, Шанель Иман прошли сложный путь от фразы «У нас уже есть одна «такая» модель» до мирового признания, чтобы сегодня мы могли говорить о разнообразии в модной индустрии.
Вынесение проблемы в публичное поле заставляло кастинг становиться разнообразнее. Отображалось это и на менее заметной части индустрии: руководители корпораций выравнивали зарплаты, а конгломераты и организации стали разрабатывать стипендиальные программы для незащищенных социальных групп, чтобы увеличить порог входа для тех, кто не может себе позволить очень дорогое фешен-образование.
Лето 2020 года прошло не только под знаком COVID-19, но и под лозунгом Black Lives Matter, который поддержали многие модные дома и бренды, выступив против системного расизма. Индустрия встрепенулась и быстро отреагировала на случившееся. Помимо «черного квадрата» в соцсетях, бренды и издания по всему миру стали снимать кампейны в поддержку протестующих, устраивать благотворительные акции и активно освещать повестку с помощью своих ресурсов. Британский сентябрьский Vogue вышел с довольно понятным месседжем — рефлексией на BLM и тему активизма в целом. Номер состоит из рассказов о людях, занимающихся проблемами расового, социального, гендерного и другого неравенств. Британия — мультикультурна, но также страдает от национализма. И в этой связи главред Vogue British — Эдвард Эннинфул — темнокожий мужчина, рожденный в Гане и выросший в Лондоне, — воспользовался своей медийной силой, осветив проблему расизма.
Проблема, связанная с расизмом крепкими узами, — это проблема культурной апроприации. И узы действительно почти семейные, ведь если команда бренда или модного дома состоит из людей с одинаковым бэкграундом, то в процессе создания дизайна легко могут появиться «слепые зоны» — ситуации, когда никому из участников не известно значение определенного символа другой культуры, что и влечет за собой культурную апроприацию.
Феномен, существующий уже много десятилетий, обострился именно сейчас как ответ на глобализацию. Поэтому бренды, использующие незнакомую символику или вдохновившиеся солярным знаком, должны два раза погулить и три раза помолиться, что учли весь контекст. Среди самых знаменитых кейсов неуместного использования символов и значений, связанных с расизмом, были обвинения в адрес Prada, Gucci, Comme des Garçons, D&G. Loewe и Gucci оплошали на поле религиозных кодов и оскорбительной символики. Бренд Carolina Herrera заподозрили в апроприации национальных культурных кодов Мексики.
Полосы на одежде Carolina Herrera сравнили с традиционными мексиканскими узорами
Прически на показе Comme des Garçons Homme Plus многим напомнили афрокосички, хотя стилист показа утверждал, что вдохновлялся скорее Древним Египтом
Обувной бренд Кэти Перри также обвинили в блэкфейсе из‑за этих незамысловатых мюлей
Дизайнеров Loewe осудили за отсылки к робе заключенных концлагерей в этом костюме
Витрина магазина Prada в Сохо с фигурками, карикатурно изображающими темнокожих людей
Кадр из рекламной кампании Dolce & Gabbana, в которой модель показушно неумело ест пасту палочками. После волны возмущения в соцсетях бренду пришлось отменить показ в Шанхае
Как отличить культурную апроприацию от вдохновения:
- между культурами были или есть отношения власти (рабство, геноцид,
колониальный режим, расовая дискриминация и т. д.); - привилегированная культура использует пласт культуры, за который сама же ранее стыдила и дискриминировала;
- одна культура использует важные священные и религиозные символы другой;
- заимствованные элементы являются результатами стереотипов;
- культурные элементы высмеивают;
- отсутствует указание источника вдохновения.
У этой социологической теории есть и свои противники: многие представители фешен- (и не только) индустрии считают, что такие жесткие ограничения в использовании источников вдохновения губят дизайн и заставляют общество находиться в вынужденной толерантности, которая не имеет отношения к настоящему значению этого слова. Так дизайнеры, бренды и модные дома, следуя за социальной повесткой, оказываются под ее контролем, где каждый неосторожный шаг ведет к канселлингу.
