— Вы хорошо помните себя в 1999-м году? Каким вы были человеком?
— Человеком на распутье. Это был поворотный год в моей жизни, конец эпохи: я только что запустил духи для Christian Lacroix
, не проект — кошмар длиной в четыре года. История такая: я пришел к Лакруа и предложил ему сделать его именные духи. Мне виделись новые L’Eau d’Issey или Angel — уникальная композиция в уникальном флаконе, свежий глоток воздуха. Бернар Арно, президент LVMH и спонсор марки Christian Lacroix, согласился нас поддержать — при условии, что будет за нами присматривать. В итоге проект крутили так и сяк и передавали по рукам, а потом — после нескольких лет нашей работы — LVMH и вовсе потерял к нему интерес. Духи передали другой компании, которая захотела поставить их на полки Sephora. Но Sephora — это, по сути, косметический супермаркет, у нашего сложного и нишевого детища не было никаких шансов там преуспеть. Нас постоянно заставляли проходить какие‑то тесты и фокус-группы, и меня это ужасно бесило — какое‑то время. А потом я понял: надо либо проглотить эту горькую пилюлю и смириться с реалиями парфюмерного рынка, либо эти реалии менять.
— Тогда в чем именно вы сомневались?
— Второй вариант — менять реальность — означал собственное дело и пугал: на тот момент у меня уже было трое детей. Но мысль о том, что нужно создать связь между парфюмером и покупателем, представить их и научить уважать друг друга, давно сидела в голове. Я чувствовал, что нащупал что‑то очень хорошее. И тогда, летом 1999 года, я принялся за Èditions de parfums: начал работу над композициями, придумал дизайн магазина, а еще написал книгу, про которую никто не знает, о том, как продавать духи. Точнее, о том, как продавать хорошие и сложные духи. Это особенный навык.
— Где же эта книжка? Сегодня любая парфюмерная марка продаст за нее свою душу.
— Хранится у нас в офисе. Это учебник, с помощью которого мы обучаем наших консультантов.
— А кто был вашим «учебником»?
— Мне очень повезло. В конце 1990-х я много и тесно общался с молодыми, очень творческими людьми — всем меньше сорока, все хорошие приятели. Одним из них был Кристиан Лубутен, талантливейший человек (основатель дорогой обувной марки Christian Louboutin. — Прим. ред.). Я видел, какое удовольствие он получает от своей работы. Он занимался своим делом не ради денег, не ради какого‑то служения моде, а потому что ему это было в кайф — каждый божий день. И я все чаще думал: «Если ты верен себе, если гнешь свою линию, тебя ждет успех». Этой мыслью — решающей для Èditions de parfums — я обязан Лубутену, нашей компании вообще.
— Как вы считаете, что за эти двадцать лет изменилось в парфюмерной индустрии?
— Произошло несколько важных вещей. Во-первых, поместив имена парфюмеров на флаконы, мы сделали их звездами — какими они и должны быть. Я ни разу не пожалел о своем решении: то, что парфюмеры столько десятилетий были, по сути, писателями-невидимками, — какое‑то недоразумение. Это полностью изменило парфюмерную парадигму: сегодня большинство брендов их делают своими амбассадорами.
— Еще, мне кажется, очень изменилось понимание парфюмерной ниши.
— Совершенно верно. Нас, кстати, поначалу называли нишевым брендом — презрительно.
И хором исполняют песню, которую я же и придумал: «Никаких бюджетных и творческих ограничений!» Правда, в эту фразу мы явно вкладываем разные смыслы.
— А что вы можете сказать про сегодняшних парфюмеров? Новое поколение?
— Хороший вопрос. И сложный. Большинство парфюмеров, с которыми я начинал свое дело, уже отошли от дел — Пьер Бурдон, София Гройсман и так далее. С кем‑то, например с Жан-Клодом Эллена, я продолжаю работать. Но большинство сегодняшних парфюмеров — тех, кому около сорока пяти — совершенно безнадежны. Они подражатели: на протяжении десятилетий они делали копии коммерческих успешных духов. Не сделали ничего своего. Правда, есть и новое поколение, ребята, которым было лет по семь, когда я запустил свою марку. Они выросли на других духах, хороших: на Serge Lutens, на Frederic Malle, если позволите. Вот они очень перспективные.
— Назовете пару имен? Я знаю, например, Фанни Бал, ученицу Доминика Ропьона, которая сделала для вас Sale Gosse.
— Фанни — спортсменка. В техническом смысле она виртуоз. А вот есть ли у нее талант — покажет время. Знаете, мой старший сын занимается кино. Он одаренный молодой человек, он хорошо разбирается в своей области. Но вот недавно мы с ним говорили, и он произнес такую вещь: «Я не уверен, что мне есть что сказать». Мне кажется, это очень важно. Можно овладеть всеми приемами, которым учат в киношколе, но не они сделают из вас Скорсезе, Полански, Кубрика, а ваши идеи. Мой дядя (Луи Маль. — Прим. ред.) был режиссером, каждый фильм которого отвечал на какой‑то важный, ключевой для людей вопрос. Он не снимал их просто так, ради удовольствия. И в этом смысле парфюмерия мало отличается от кино: есть техническая сторона, а есть душевная. У Фанни есть техника. Посмотрим, есть ли у нее душа.
— Поскольку мы коснулись темы кино, хочу задать вам такой вопрос. Сегодня принято говорить, что парфюмерия — вид искусства. В то же время духи — потребительский продукт, человек, который пользуется духами, ждет от них выполнения определенной социальной функции. Духи должны быть приятными, и это главное ограничение парфюмерии как художественной формы — у кино, музыки и живописи, например, таких ограничений нет. Как в духах найти баланс между приятным и шокирующим, привычным и острым?
— Действительно, искусство будоражит. Но и успокаивает тоже — как Моцарт или Бах.
— Но есть и Барток.
— Барток — прекрасно, но человек не может пахнуть «атонально».
— То есть парфюмерия — искусство успокоительное.
— Она должна такой быть, да. Парфюмер София Гройсман любила говорить: «Когда смотришь телевизор, должно быть приятно». Гройсман — королева комфортных, уютных духов, ее Trésor как субботняя телепередача. Кстати, она всегда пеняла мне тем, что я делаю духи, которые слишком красивы, слишком строги, слишком… «слишком».
— Как думаете, когда уже лопнет этот парфюмерный пузырь? Сейчас столько новых запусков, что уследить за всеми невозможно.
— Я думаю, что естественный отбор в итоге сработает. Когда маленькие парфюмерные бренды приходят к большим компаниям и просят тех сделать для них духи, что делают большие компании? Достают готовые формулы из собственного мусорного ведра. Они не станут возиться с малышами, инвестировать в них время своих парфюмеров, занятых другими, более крупными и интересными проектами. Кроме того, те же малыши приходят с удивительными в своем идиотизме запросами. Например: «А какие редчайшие, ценнейшие ингредиенты у вас есть?» Хочется им ответить: Эллена работает с тремя ингредиентами, все они дешевые. И знаете, как‑то получается у него.
— Я как раз хотела спросить, как вы относитесь к тому, что сегодня парфюмерию часто сводят к сырью — насколько оно дорогое, редкое и так далее.
— Ну сделать хорошие духи из хорошего жасмина действительно легче, чем из плохого. Но бюджет на сырье сравним с бюджетом на декорации в фильме: здорово, если они эффектные и дорогие, но дальше эти декорации надо заполнить идеями, диалогами, жестами. Все это — вопрос мастерства парфюмера и его хорошего вкуса, а не качества розового масла. Что мы можем сделать с этим заблуждением? Разве что больше говорить о парфюмерах, это они реальные звезды, а не грасский жасмин.
— Будь вы куратором выставки парфюмерного искусства за последние двадцать лет, какие духи выбрали бы в качестве экспонатов?
— Проблема в том, что за последние двадцать лет коммерческая парфюмерия сделала один, может быть два аромата, которые достойны того, чтобы попасть в историю. Последними великими духами были Angel, но это было раньше, чем двадцать лет назад — я хорошо это помню, их носила девушка, с которой я встречался до того, как женился. Их запах потом держался на лестнице часами. Coco Mademoiselle попадают в отчетный период? Да, они же вышли в 2001 году… Если говорить о нише, то в ней было чуть интереснее. Le Labo Santal 33 — вот прекрасные духи. Они новаторские, они узнаваемые, они везде, у них прекрасные технические характеристики: стойкость, диффузность. Они могут не нравиться, но это уже вопрос вкуса. Но они очень точно описывают свое время, а это главное свойство хороших духов.
