Беляков: А здесь есть дешевые духи?
Голованова: Конечно.
Беляков: А самые дешевые какие?
Шатурова: А вы угадайте, какие?
Побажеев: Самый ядрено пахнущий.
Шатурова: А на вид?
Беляков (вертит флакон Maison Margiela Replica Whispers in the Library): Ну, меня смущает слово «реплика»…
Шатурова: Паленый шмот?
Беляков: Здесь еще намотка такая… С другой стороны, слово «реплика» применимо к футбольным мячам.
Шатурова: А ты дальше почитай!
Беляков: Да! И вот здесь у меня уже появляются сомнения, потому что написано «Оксфорд» и год почти моего рождения.
Шатурова: Настоялись духи то есть.
Беляков: Настоялись, да. Почти столько лет, как «Афише», кстати.
Побажеев: Может, они кастомные?
(Беляков берет полоску бумаги.)
Голованова: Эта штука называется «блоттер», она нужна для того, чтобы не загадить всю свою кожу за первые 5 минут в магазине. Можно нанести духи и подождать, пока первая волна спирта пройдет, а потом уже нюхать.
Беляков: Слушайте, ну написано «Библиотека», и действительно пахнет журналом. Пробниками, которые раньше всобачивали.
Голованова: Всеми сразу?
Беляков: На самом деле очень приятный аромат, я думаю, он подошел бы моей маме, ей за сорок. Для какого случая — хороший вопрос. Мне кажется, что он повседневный — в супермаркет и в ЦУМ.
Голованова: Кэжуал для тех, кому за сорок.
Побажеев: Не, ядреный, я бы не стал пользоваться.
Голованова: А тебе есть сорок, Миш?
Побажеев: Чуть-чуть за сорок.
Голованова: Достаточно ли ты зрелый для этой композиции?
Побажеев: Это женские, как я понимаю?
Голованова: Современная парфюмерия, за исключением каких‑то совсем уже морально устаревших брендов, старается не делить запахи на женские и мужские.
Удинцев: Я совсем не согласен, что ядреные, мне кажется, довольно мягкие.
Побажеев: Он уже отошел, видать: помахали, помахали.
Беляков: Давай я пшикну еще разок. Простите, как вы это назвали?
Голованова: Блоттер.
Беляков: Я просто называю это бумажкой.
Удинцев: Вот кстати сразу после — дичь, а потом уже дошло что‑то мягонькое, прикольненькое. Я бы не сказал, что это для сорокалетних женщин. Мне здесь нравится какая‑то свежесть, но не фруктовая, а в стиле свежей водички, прудика с ромашками.
Шатурова: Давайте зададим ценовые категории: до пяти тысяч, с пяти до десяти, с десяти до двадцати…
Побажеев: А тут чего, есть больше двадцати?
Беляков: Подождите-подождите. То есть самый дешевый вариант у нас стоит пятак?
Голованова: До пяти, но, правда, дешевле пятака сейчас действительно сложно что‑то найти.
Беляков: Ну здесь, мне кажется, что [цена] прям в космос улетает… «Оксфорд»…
Побажеев: Ну что «Оксфорд»?
Шатурова: Слово хорошее?
Беляков: Английское. Я все же думаю, что это стоит дорого. Я останавливаюсь на варианте до двадцати тысяч.
Удинцев: Я думаю, пять-десять, наверное.
Побажеев: Да, я тоже на пять-десять остановлюсь.
Шатурова: Они стоят сейчас в районе 8000 р.
Голованова: Тут важно все-таки снять эту тень, которую мы навели на несчастного Маржелу. Видите, на этикетке написано «Оксфорд, 1997 год», реплика в этом случае — попытка повторить конкретный момент во времени. У них есть, например, «Пляж» 1972 года, французский, «Фестиваль» 1969 года. А здесь они попытались воспроизвести Оксфордскую библиотеку. Там студенты сидят где‑то там между полками, и шепчутся…
Шатурова: И прибухивают.
Голованова: Да, мне кажется, он (аромат. — Прим. ред.) довольно алкогольный.
Беляков: Вискарик?
Шатурова: Интересно, после того как Ксюша рассказала, вы по-другому стали запах ощущать? На мне, например, работает иногда, что я пробую духи и мне как‑то… А потом читаю супермаркетинговую историю, она во мне отзывается, и я думаю: ну не такие уж мерзкие эти духи!
Удинцев: Я сейчас вижу: открылось окошко, оттуда дует холодный ветер, похолодало в этом помещении, и действительно кто‑то выпивает.
Побажеев: Такие вы специалисты…
***
Шатурова: Как вам кажется, какой самый дорогой флакон?
Беляков: Есть уродские дорогие машины, уродские вещи, и вот этот (берет флакон Bvlgari Omnia Pink Sapphire) уродский флакон
, он, возможно, самый дорогой. «Болгария». Наверное, пляжем отдает? Куда‑то здесь надо нажать. У меня на даче есть такой пульверизатор… (Нюхает.) Ну я ж говорю — Болгария. Это похоже на лагерные такие дешевые дезики, которых в моей жизни было очень много.
Беляков: Ну, в общем, похоже на какой‑то безумно дешевый запах, который легко можно купить в любом супермаркете. Кому бы это могло подойти… Ну, наверное, точно женщинам, поскольку флакон явно не мужской.
Голованова: А скажи, а что в нем немужского?
Беляков: Ну, во-первых, мне было тяжеловато с ним разобраться.
Шатурова: То есть только высший разум может оценить конструкцию?
Голованова: Ты обходишь тему цвета.
Беляков: Я пытаюсь ее обойти! Мне розовый нравится на самом деле.
Удинцев: Речь о том, что он как бы… как из набора…
Беляков (шепотом): Барби.
Удинцев: Я, конечно же, не видел набор Барби, но у меня такое впечатление — какой‑то сериал «Винкс».
Шатурова: То есть стереотипно по-женски сделано?
Удинцев: На мой взгляд, она сделана не по-женски, а просто…
Беляков: Уродски.
Удинцев: Да, поменяй цвет на голубой, все будут говорить: какие уродские мужские духи.
Побажеев: Я бы сказал, напшикался — и на дискотеку.
Голованова: Кстати, парни реально правы в том смысле, что под всем этим нагромождением каких‑то тропических цветочно-фруктовых нот реально есть нота какого‑то дезодоранта из раздевалки.
Беляков: Ну что, будем приговаривать по деньгам? Супердешево. До 5000 рублей.
Побажеев: Ну да, тоже согласен, до пяти.
Шатурова: Они стоят в районе 5000 р.
Беляков: Так надо было вам придумать и сказать: «Ребята, это самый дорогой, вы чего!»
Голованова: У них есть дорогая линейка, и она, надо сказать, довольно крутая.
Удинцев: Причем я не думаю, что эти духи рассчитаны на молодых людей, скорее сорок плюс, которые работают.
Беляков: В офисе?
Побажеев: Да ужас такой, представь, рядом с тобой будет сидеть человек, от которого будет дезодорантом вот этим… У нас, бывает, пройдет кто, и за ним такой шлейф…
Беляков: Миш, мы сейчас выйдем отсюда, и за нами такой шлейф будет!
Побажеев: Я уже жену предупредил, что я сегодня приду, а от меня будет женскими духами пахнуть.
***
Голованова (берет флакон Loewe Solo Ella): Можно крышку
повертеть в руках?
Беляков: Так это же… О!!! Подожди-подожди. Это интересно. Похоже на такую, знаете, дешевую тропическую жвачку по 90 копеек, в которой вкладыш с крутой тачкой.
Голованова: Turbo!
Беляков: И вот ты жуешь, а потом достаешь эту жвачку, и она не так выразительно, но все же пахнет именно так. Этот запах не вызывает у меня отвращения или негатива. Наоборот, он классный — такая хорошая ностальгия, которая тебя будоражит.
Побажеев: Что‑то прям сильно вечернее.
Беляков: Ну утром действительно не поносишь.
Голованова: А утром что тогда?
Беляков: Ну как, идешь на спорт, берешь «Болгарию»…
(Смеются.)
Удинцев: Забавно, что мы сначала говорим про жвачку «Бумер», а потом про вечер.
Побажеев: На жвачку вообще не тянет.
Удинцев: Я тоже не чувствую.
Беляков: Она выветрилась.
Шатурова: Разжевалась уже, все, вкус пропал.
Удинцев: Мне, наверное, нравится. А вообще так говорят — духи на вечер, на утро?
Голованова: Конечно, вполне.
Беляков: С точки зрения маркетинга это толково. Чтобы у тебя было стопятьсот флакончиков, ты покупал себе и спортивные, и вечерние.
Голованова: У меня есть, наоборот, ощущение привязки их к дню, потому что они для меня очень солнечные. Такие — слива лиловая, спелая, садовая, абрикос на юге рос. Очень фруктовые духи.
Побажеев: Ну пока мне вот эти лично понравились больше всех.
Голованова: Приятно, что никто не пытается тебя обольстить, затащить в угол. Летние фруктовые духи. Прекрасно.
Удинцев: Я думаю, больше 5000 рублей стоит.
Побажеев: Больше десятки.
Беляков: До десяти.
Шатурова: В районе 5000 стоят.
Побажеев: Вот их я бы посоветовал.
Удинцев: Я бы себе купил.
***
Беляков (показывает на Jo Malone Nettle & Wild Achillea): Мне очень нравится вот этот
флакон. Он неплохо ощущается тактильно. И колпачок похож на какую‑то кисточку, круто снимается крышка, в меру тяжело.
Побажеев: На лак для ногтей похож.
(Егор наносит духи на блоттер, предварительно встряхнув флакон.)
Шатурова: Зачем ты встряхнул его? Чтобы перемешалось, да? Ноты?
Голованова: Не ломай молекулы.
Беляков: О-о-о! Слушайте, ну это клево. Это прям классно, я бы хотел, чтобы близкий мне человек, например ты, Миша, пах так. Мне кажется, что это подходит и мальчику, и девочке: классные повседневные духи, независимо от того, кем ты работаешь, куда идешь и что вообще от жизни хочешь. Но тактильные ощущения от флакона очень крутые. Держите! Мне кажется, что классно, если они будут стоить до пяти, но я в это не верю, и думаю, что они стоят побольше. Если до десятки, то тоже хорошо.
Голованова: С чем‑то ассоциируется у вас, может быть, из детства, из повседневной жизни?
Беляков: Свежескошенная трава, папа на даче косит триммером, вот когда она полежит немножко, пять часов где‑то, подходишь потом, и вот такой мощный запах травы, уже немножко подвялой.
Побажеев: У меня чуток не так. Когда в деревне на улице плюс тридцать, ты выходишь в поле, там все ядреное, горячее, трава, полынь, все эти запахи, ветерок еще подует со стороны — ух, вообще песня!
Беляков: Да, вот дача, рыбалка, природа, шашлындос…
Побажеев: Нет, шашлындос — нет. У меня поле, солнце и плюс тридцать. Именно сухо.
Беляков: Подожди, его пока еще не начали жарить, вот вы вышли и выбираете, где поставить мангал, вот до того момента.
Побажеев: Коньячку накатили, а потом думать. Нет, по мне, не для этого.
Удинцев: Мне кажется, подходит на работу ходить, больше повседневный какой‑то запах.
Побажеев: Но уж больно ядреный, его надо как‑то вот очень сильно дозированно наносить.
Беляков: Мне кажется, что этот аромат будут выбирать люди со вкусом. Потому что он прям по-хорошему странный и запоминающийся.
Голованова: Миша сказал, что это полынь. Горечь, которая там есть, действительно отличает его от девяносто девяти процентов предложений на рынке: производитель сейчас активно напирает на сладость, все съедобные сахарные запахи…
Побажеев: Ой, все эти арбузные… Ужасно!
Голованова: Ну да, это называется «гурманика», когда духи, которые ты типа хочешь съесть. Эти, понятно, ты не хочешь съесть, потому что они очень горькие, очень зеленые.
Беляков: Но ты хочешь их носить!
Голованова: Для меня они, кстати, крапива, да, там есть какая‑то такая абстрактная зелень, на заднем плане. Но для меня они действительно пахнут тысячелистником. Потому что я выросла, я ездила к бабушке летом в степь, на границу с Казахстаном, и там была все время, и там летом был запах все время подсушенной этой полыни и тысячелистника.
Побажеев: Да, и сколько это чего получилось? 5000?
Удинцев: Да, скажите, сколько стоят?
Голованова: Вот эти стоят 4000 р.
Удинцев: Я думал, что они стоят больше десяти тысяч.
Беляков: Ребята, берем!
Голованова: Плохая новость: насколько я помню, они уже везде распроданы, потому что все страшно возбудились от флаконов, надо еще сказать, что это лимитированное издание, его больше не будет, к сожалению, никогда.
Побажеев: Ну ядрен-матрен!
***
Беляков: У меня на даче стоял похожий флакон
. (Показывает на флакон Bottega Profumiera Rose Poudre.)
Побажеев: 3000 рублей, в общем.
Беляков: Нет, это рублей 300 стоит. Я по виду внешнему говорю. Но крышка тоже крутая. Ты посмотри, это же пластик, который слили с другим пластиком. Черный и бежевый — хитрое дизайнерское решение. За это респект.
(Нюхает.) Слушайте, это будет второй, мне кажется, хит редакционный. (Принюхивается.) А может, и нет… Совершенно непонятно, чем пахнет, и (принюхивается еще раз) он странный, но крутой. У меня нет какой‑то прочной ассоциации. С одной стороны, и шампанское, и в каком‑то смысле больница, и почему‑то есть ассоциация с университетом. Кажется, что этот запах примерно везде и нигде одновременно. Он интересный, но постоянно такое носить не хотелось бы.
Побажеев: Какой‑то проституточный запах.
Беляков: Много ли ты в жизни встречал…
Побажеев: Я имею в виду собирательный образ, вызывающий такой.
Шатурова: Я собиралась сказать это в конце, но скажу сейчас, пока мы не дошли до какой‑то точки невозврата. В общем, это духи, которыми я пользуюсь, наверное, недели две как.
Голованова: Да, я тоже довольно часто использую их в жизни, спасибо, ребята.
(Смеются.)
Удинцев: А это классно, что Егор брызнул на той части стола, а я слышу здесь?
Голованова: Вообще, это называется большой диффузностью — когда духи занимают очень много места в пространстве
Побажеев: Вот так чуть-чуть — и все, и не знаешь, куда деваться.
Голованова: То есть диффузность для вас — это скорее минус, да?
Шатурова: Я вот, например, люблю, когда ты заходишь в комнату…
Удинцев: И там духи такие: «Привет!» Это не всегда означает, что тебя все ненавидят.
Голованова: Хотелось бы так думать.
Удинцев: Я чувствую костер, давно потухший.
Шатурова: Мне понравилось, что никто не угадал: это подчеркивает основную мысль. На самом деле это стопроцентный запах пудры и помады.
Голованова: Косметику исторически ароматизируют розой и фиалкой. В общем, по мне — так это очень красивая винтажная роза, очень красивая винтажная фиалка.
Шатурова: Как вы думаете, что по деньгам?
Побажеев: До пятерки!
Беляков: До пятерки, да!
Голованова: Коль, твое слово! Не ищи!
(Удинцев разглядывает флакон.)
Удинцев: Я смотрю, как все приклеено. На самом деле, мне не очень нравится крышка, как будто они сделали, но ничего не получилось. Я бы сказал, что это пять-десять тысяч.
Шатурова: Они стоят около 15 000.
Голованова: Да, это довольно дорогая нишевая марка, с небольшими тиражами.
Удинцев: Что такое «ниша»?
Голованова: Хороший вопрос. В конце 1990-х и в начале нулевых, когда в магазинах было засилье всякого шлака, появились марки, которые начали делать что‑то, условно говоря, необычное. То есть, например, у всех остальных пахнет конфетами, а тут бац — и горькая полынь, например. Что‑то необычное, не для всех, — называлось «нишевое». И такие духи продавались не везде. Сейчас, когда «смешались в кучу кони, люди» и все духи примерно похожи на все остальные, ниша — это скорее количественный показатель.
***
Беляков (нюхает Lancôme La Vie Est Belle en Rose): Это
то, что ты называл арбузным запахом.
Побажеев: Карамелька такая.
Беляков: Скорее чупа-чупс какой‑то.
Удинцев: Выглядит очень стремно, но при этом нет явных косяков типа кривых наклеек.
Побажеев: Меня бантик очень сильно смущает. Ну ты и шарахнул целую кучу.
Беляков: Миш, я поскольку человек щедрый, пытаюсь, чтобы запах был максимально длинный. Можно же сказать «длинный запах»?
Голованова: Я думаю, что ты имеешь в виду шлейфовый? Да, вот он очень шлейфовый, правда. Исключительно.
Удинцев: Трудно сказать, что арбузный, наверное, нет, это скорее свежий фруктовый гель для душа, в таком духе. Я думаю, стоит до пяти тысяч.
Побажеев: Пять-десять, да. Но я бы не стал ими пользоваться, и, честно говоря, не сильно бы рекомендовал.
Голованова: Ну вот La Vie Est Belle сейчас, насколько я знаю, самая главная рабочая лошадка для Lancôme. Я думаю, что ни один другой продукт им не заработал столько денег. Это так называемый фланкер. Вот есть оригинальный аромат, классический. А потом каждый год, а на самом деле каждые несколько месяцев, мне кажется, выпускают новую версию, навешивают на нее какие‑то другие финтифлюшки. По факту это очень сладкий, очень агрессивный аромат, которым пользуется, мне кажется, половина мира сейчас.
Побажеев: У нас такой мальчик на пятом этаже живет. Слышу — дверь его хлопнула, через минуту выхожу и чувствую носом — он!
Удинцев: А этот сколько стоит?
Беляков: Мне кажется, что…
Побажеев: Не сильно дешево.
Беляков: Да.
Удинцев: Пять-десять?
Голованова: А какой тут объем?
Побажеев: А кстати, какой максимальный объем у духов бывает?
Голованова: Очень разные, знаешь, бывает, продаются где‑нибудь там во Франции одеколоны объемом 150 мл, 200 мл, но в России из‑за всяких алкогольных дел такое невозможно… Нашла, 6385 рублей.
***
Удинцев (рассматривает Le Labo Tonka 25): Мне кажется, что это
дорого.
Беляков: Написано «Нью-Йорк», логистически должен быть дороже.
Голованова: Пока везли?
Беляков: Наценка, бандеролька…
Побажеев: Ну чего, на всех косметиках было написано раньше «Лондон — Париж — Нью-Йорк». (Нюхает.)
Шатурова: Дорого тебе?
Беляков: У меня есть похожий запах дома. По запаху здесь какая‑то трава, возможно, хочется сказать имбирь, но это не имбирь. И не полынь тоже. Это какой‑то такой запах, растительного происхождения, но… сложный. Миш, чувствуешь Нью-Йорк? Элизабет-стрит. Хенд-мейд.
Побажеев: Я ж тебе говорю, этикетка на принтере напечатана.
Беляков: Так в этом и смысл! Крафтовый запах. Вот он именно крафтовый.
Удинцев: Бывает что‑то дорогое специально прикидывается дешманским.
Голованова: А что про название думаете? Вызывает какие‑то вопросы?
Удинцев: Мне почему‑то сначала «Тоника» там было написано. Он скорее пряный, мне нравится, как пахнет, приятно.
Побажеев: Действительно, тоже горький запах, похоже на полынь.
Голованова: Как специи скорее?
Беляков: Кстати, специи — теперь да, согласен. А что за специя?
Голованова: Там действительно есть очень отчетливый имбирь, особенно сначала. Вот что надо знать про марку Le Labo: цифра, которую они указывают в названии, — количество душистых веществ в формуле. Главный тон — это, действительно, пряность. Это семена плодов такого экзотического дерева диптерикс. Очень популярный в парфюмерии ингредиент, который сам по себе как готовые духи — и ваниль, и горький миндаль, и корица.
Шатурова: А по деньгам, как вы считаете?
Удинцев: Думаю, ближе к пятнадцати тысячам.
Беляков: Мне кажется, что восемнадцать-двадцать тысяч.
Побажеев: Судя по этикетке и упаковке, наверное, они выпускаются тиражами по 1500 бутылочек, эксклюзивные типа.
Голованова: Ты, на самом деле, верно сказал, потому что по всему миру, в отличие от России, в бутиках Le Labo духи разливают прямо при тебе во флакон нужного литража, твое имя и дату пишут на этикетке. Это такой персональный шопинг-экспириенс. Вот эти духи стоят от 12 000 рублей и до 19 000 — зависит от объема.
Побажеев: Ну вот сразу говорю — по этикетке, по упаковке сразу видно.
***
Беляков: Вот это
(берет флакон L'Occitane Herbae) тоже такая история про некую крафтовость. Эта веревка, судя по всему, закос под сено, но выглядит суперчип, особенно с пластиковой крышкой. L'Occitane сам по себе же бренд не супердорогой, найти его можно в любом торговом центре.
Побажеев: О, у жены в ящике этих кремов!
Беляков: Если ассоциировать с тем, что мы уже нюхали, это смесь «Болгарии» и Jo Malone. Вот такой промежуточный вариант — пахнет дыней, но при этом у него какое‑то послевкусие идет непонятное, синтетическое.
Побажеев: Не, это трава-травой!
Беляков: Да? Понюхай еще раз!
Голованова: Это и есть трава! Так и называется: «Травы». Видите, у него даже трубочка у пульверизатора зеленая, как травинка.
Побажеев: Не, мне не нравится это откровенно. Я не знаю, к чему его применить.
Удинцев: Честно, я не вижу какой‑то огромной разницы между вот этим (показывает на Jo Malone) классным, который всем понравился, и этими духами. В смысле это тоже трава, он просто немного по-другому ощущается.
Голованова: Неужели ничего знакомого не чувствуете в этом запахе? Для меня, например — ну я довольно много времени провела на даче в детстве, — для меня это очень дачный запах, потому что тут и смородина, тут и запах помидорной грядки, эта помидорная ботва, которая, мне кажется, суперочевидна здесь.
Побажеев: Блин, точно! Я вот терпеть не могу, когда заходишь в теплицу и там задел помидоры. А дома ненавижу герань. Вот чуть эту герань тронь! Такая вонища ужасная, герань ненавижу!
Беляков: А кстати, вот теперь я действительно ощущаю помидорную ботву. Но это такой запах, он прикольный, но чтобы носить его каждый день, нужно иметь огород хотя бы… Хотя зачем тебе такой запах носить, если у тебя есть огород, куда ты можешь прийти и спокойно это все нюхать. Да, это люди, которые продали дачу и безумно скучают.
Шатурова: Лично меня больше всех смущает вот эта фейковая крышка.
Беляков: Фейковая крышка — это вообще маразм!
Голованова: Похожа на табличку «Лучший менеджер года».
Побажеев: Короче, до пятерки.
Беляков: До пятерки же?
Шатурова: Чуть больше 5000.
***
Беляков (вертит крышку Phaedon Oliban): Слушай, нет, это
совсем чип. Но понюхаем и решим.
Голованова: Ребят, а вот интересно, как в вашем представлении вообще должна выглядеть крышка, чтобы она выглядела не чип? Из чего она должна быть сделана?
Беляков: Вот ровно как у Jo Malone.
Голованова: Но это же тоже пластик.
Беляков: Да, но ты его снимаешь с совершенно другими тактильными ощущениями. Он действительно приятный. Вот смотри, тугонько, во-первых. А во-вторых, вот что падает дешево? (Бросает крышки на стол.) Вот ты прям чувствуешь и слышишь…
Голованова: Мне, на самом деле, сейчас открываются какие‑то новые миры…
Беляков: Физика.
Побажеев: Нет, эстетика!
Беляков: Вы даже посмотрите внутрь. Здесь покрашено, а здесь налет серый!
Побажеев: Как макбук — крышку открыл, крышку закрыл. Она у тебя так: тюк-тюк. Разбираешь его, а внутри — песня! Открываешь какой‑нибудь долбаный писюк (PC. — Прим. ред.), там провода! Крышкой закрыли, пашет, ну и ладно. Инженеры внутри ни хера не смотрели.
Беляков: Как мы сменили вектор нашей беседы. Запах, на самом деле, сложный. Но не хотелось бы с ним иметь никакого общего дела.
Побажеев: Не знаю, мне нравится.
Беляков: Мне кажется, он какой‑то слишком мудреный. Представь, что кто‑то рядом с тобой носит его каждый день.
Побажеев: Нет, это не на каждый день.
Голованова: А вы узнали основную ноту?
Удинцев: Грибы.
Побажеев: По мне — хвоя. Ну какая‑нибудь там сосна, ель, пихта.
Беляков: Мне кажется, что в основе там ромашка.
Голованова: Cтранно, что вы не узнали. Это ладан.
Побажеев: А, блин, точно!
Голованова: К ладану ты, Миша, был ближе всего, потому что ладан — это смола. И поэтому смолистый аспект у него общий с пихтами, хвойными разными и так далее.
Удинцев: Для меня у этого запаха как будто есть история.
Шатурова: При этом, честно скажу, мне не нравится этикетка: она очень сильно его простит. Если бы я зашла в магазин и увидела такой флакон, я бы не стала его пробовать, хотя запах мне нравится.
Удинцев: Здесь все пятнадцать тысяч.
Побажеев: Я тоже так думаю.
Голованова: В районе 11 000 р.
***
Беляков: Ну это
(вертит флакон Yves Saint Laurent Black Opium Intense) суперраскачанная в плане маркетинга история. И флакон, кстати, тоже тактильный. Крышка здесь неприкольная.
Шатурова: Мне нравится, что во флаконах ничего, кроме крышки, условно, нельзя рассмотреть, и вы стали по такому принципу определять.
Беляков: Это единственный принцип, по которому мы можем что‑то авторитетно заявить, да.
Шатурова: Авторитетное заявление: крышка снимается неприкольно.
Беляков: Ну ты попробуй ее потягать туда-обратно. Чувствуешь напряжение?
Побажеев: В свое время, когда Стив Джобс всем рулил, он страшно … (мучил. — Прим. ред.) инженеров: берет разъем наушников, вставляет, и ему не нравится, как он щелкает.
Удинцев: Джобсу бы не понравилось.
Беляков: По поводу аромата — вернемся к «Болгарии», помните, мы обсуждали, — что этот запах характерен либо для спортсменов, либо для девчонок молодых. И этот аромат как раз такой — дискотеки, школьной, лагерной. Он синтетический, нет никакой органики, на мой взгляд, медовый, свежий, но при этом такой суперпростой и незапоминающийся.
Побажеев: Ну стоит он до пятерки, я так считаю.
Беляков: Нет, мне кажется, что он стоит чуть дороже, но в пределах семи.
Удинцев: Если Bulgari — это такая стереотипная штука для женщин, то это такое же, только для мужчин.
Беляков: Ты думаешь, он мужской?
Удинцев: Конечно, еще и эта грубая упаковка
Побажеев: Мне тоже кажется, что это мужской запах.
Беляков: Когда Коля описывает, ему начинаешь верить. А я думаю, на самом деле, что он более женственный.
Побажеев: Тяжелый он для женщины, мне кажется.
Беляков: Ну да, как раз с характером.
Шатурова: Не каждая женщина потянет.
Голованова: Не каждая женщина удержит в руках этот флакон.
Побажеев: Откроет крышку!
(Смеются.)
Беляков: Это аромат выходного дня, когда ты выходишь в какой‑нибудь клуб или, не знаю, попеть караоке и надеешься на какую‑нибудь интрижку…
Шатурова: А ты при этом женщина или мужчина?
Беляков: Хороший вопрос! Мне теперь кажется, что непонятно совершенно! Ну, скажем так, он подходит и для тех, и для других, кто ищет какой‑то ночной интрижки. Может быть, поэтому он называется Black.
Голованова: Но тебе скорее нравится, потому что я слышу какую‑то нежность в слове «интрижка».
Беляков: Нет, мне он не нравится, мне не нравятся яркие ароматы, а он яркий, не по-хорошему, а простой как пять копеек. Ты его запоминаешь, но если человек уйдет, все испаряется.
Шатурова: Мне кажется, Егор очень четко описал, как аромат себя позиционирует: во-первых, это женский аромат, а флакон — это не грубость, а блестки, праздник. Ты вся такая со смоки-айз, в коротком блестящем платье и, да, рассчитываешь на какую‑то интрижку.
Голованова: И он продержится на тебе всю ночь, потому что он очень стойкий.
Шатурова: По деньгам выходит где‑то 6000.
Голованова: Это объективно очень дорогой в изготовлении флакон.
Удинцев: А еще стекло внутри синее, это красиво.
***
Побажеев (читает этикетку Narciso Rodriguez Poudree Generous): Нарцисс?
Голованова: Наше все!
Беляков: Мне нравится, что он такой интересный, зауженный у донышка, но как будто выпиленный из цельного куска мрамора. Но когда ты начинаешь крутить эту историю и ляпать руками, становится очевидно, что это не мрамор, а стекляшка, — от этого немножко грустно. Ну давайте теперь его понюхаем (нюхает). У, тяжеленький запах, Миш!
Побажеев: Ох ты! Вот это вот, по-моему, черти курят ладан.
Беляков: Он мощный, и он супермужской, это точно не женский аромат. Он похож на пену для бритья с претензией на успокоение, но на самом деле ты не успокаиваешься, а наоборот. Как футболисты, выходя на футбольное поле, нюхают нашатырь. Мне кажется, что его клево носить топ-менеджерам, которые приходят дрючить своих сотрудников. Сидишь рядом и спрашиваешь: «Ты понял? Занюхни!»
Побажеев: Какой‑то хеви-метал, блин.
Шатурова: У меня такое чувство, что мы нюхаем разные духи. Я чувствую абсолютно другое. Он стопроцентно женский и очень сладенький.
Голованова: Он очень мягенький.
Беляков: У меня дома гель для душа Lush Dirty — пахнет так же.
Шатурова: У меня есть духи Dirty — они отличные, но пахнут совсем иначе.
Голованова: Здесь все пряное, теплое, лежит на горе довольно хороших парфюмерных мускусов, мягкое — какая‑то лебяжья пуховка.
Беляков: Там, наверное, подмешаны какие‑то феромоны, которые действуют по-разному. Так вот почему он мужской-то! Потому что вас он по-другому цепляет. А нас абсолютно не цепляет.
Побажеев: А сколько стоит-то? Думаю, пять-десять.
Шатурова: В районе 8000 рублей.
Голованова: Но если мне не изменяет память, он унисекс. Там совершенно узнаваемые нарциссовские мускусы, которые и мужчинам, и женщинам примерно одинаково нравятся.
Беляков: Вы просто не хотите признавать, что это мужские феромоны на вас влияют.
***
Голованова (передает флакон Frederic Malle Portrait of a Lady Егору): Над этим флаконом
вы должны залипнуть надолго. Это как раз Apple в мире парфюмерии.
Побажеев: Ну как снимается?
Беляков: Ух ты! Ребята!
Побажеев: Чего, магнитное что ли?
Голованова: Я же говорила!
Беляков (играется с магнитной крышкой): Кстати, работает как антистресс. (Нюхает.) Ребята! Это похоже на дачный запах, когда вы поджигаете таблетки от комаров! Но мне очень нравится.
Голованова: На самом деле ты почти угадал — там гвоздики…
Беляков: Ух, гвоздика! Да! Я бы носил его, несмотря на то что он называет Portrait of a Lady. Не каждый день, но носил бы. Это аромат выходного дня.
Побажеев: Хорош! Он хоть и ядреный, но хорош. Сам по себе яркий, узнаваемый, нестандартный.
Удинцев: Хочу про упаковку сказать. У многих других, которые мы пробовали, к каждому аромату свой флакон. Тут, как мне кажется, меняется только надпись, — это прямо хорошо, выглядит дорого. А по запаху, я бы не подумал про таблетки от комаров, я подумал скорее про таблетки от кашля — шалфей, но легенький.
Голованова: Но ничего цветочного вы не чувствуете в нем?
Удинцев: Не знаю. Шалфей — цветок?
Побажеев: Ну растение по крайней мере.
Голованова: Этот аромат — один из рекордсменов по содержанию натуральных душистых материалов розы в современной парфюмерии. Это очень дорогая формула, вот действительно. Натуральная роза дорогая, здесь ее очень много. Другое дело, что розовый абсолют не пахнет как сама роза. Поэтому вы и не узнали его.
Побажеев: По ситуации он эвридейный, но только без фанатизма. Потому что его буквально так чуть-чуть [стоит наносить], а то иначе шлейфить так будешь!
Беляков: Не знаю, у меня ассоциация с выходными днями. Мне кажется, что он не про поход в офис, а про бар, кофе с друзьями. По деньгам кажется, что 15 000.
Побажеев: По деньгам дорого, я так думаю, да. От пятнашки, наверное.
Голованова: Вот конкретно эти стоят 12 500 р., здесь 30 миллилитров. Но это один из самых дорогих ароматов в линейке, которая сама по себе очень недешевая. Я не могу себе представить, как можно с утра на полном серьезе обрызгаться «Портретом», сесть в дешевый кредитный Opel и поехать на работу есть котлеты с макаронами на обед. Вот это у меня вообще не вяжется с ними.
***
Беляков (рассматривает флакон Panouge Perle Rare Nuit): Вот эта
вот наклейка — это полный треш. Такой закос под кожу… И непонятно, чем они руководствовались при выборе неудобного форм-фактора, потому что в руке похоже на плеер Walkman старый…
Побажеев: Но кожаный.
Беляков: По поводу запаха. Мне кажется, что это подорожник, в общем, дешевая какая‑то, придорожная трава.
Побажеев: Или полынь, кстати.
Удинцев: Пыльная опять тема.
Беляков: Он прикольный, но опять же: каждый день такое носить — это слишком.
Голованова: Кожа там, кстати, на флаконе, как некая подсказка к тому, что внутри, потому что это довольно неплохая зеленая травяная горечь вместе с кожей. Кожа здесь такая брутальная, черная, я бы сказала…
Шатурова: Честно, вот мне кажется, что это мужичок с пузиком небольшим, и у него есть борсетка. Но при этом он как бы состоятельный человек.
Голованова: Борсетка не пустая.
Удинцев: Запах кожаного салона его BMW, да.
Беляков: Где висит елочка…
Побажеев: Вот знаешь, чем‑то напоминает тот запах, которым мой сосед брызгался.
Голованова: Просто он довольно ретро, и мы это чувствуем. Это не современный профиль.
Побажеев: Но мне нравится — мощный, но в моем вкусе.
Шатурова: Стоит почти 13 000 рублей. В итоге какие у нас фавориты?
Беляков: Однозначно Jo Malone, потом, наверное, Portrait of a Lady. И «Оксфорд» тоже.
Шатурова: Главное, чтобы крышки были достойные.
