Премьера недели «От звонка до звонка»: образцовая британская тюремная драма

19-летнего Эрика Лава (Джек О’Коннелл), который уже провел в исправительных учреждениях полжизни, а проведет еще больше, досрочно переводят из тюрьмы для несовершеннолетних во взрослую, причем в одиночную камеру. Почему — вопросов не возникает: в первый же день он заводит смертельного врага, избивает заключенного, просто заглянувшего к нему в дверь, устраивает драку с надзирателями и чуть не откусывает одному из них половой орган.

За новоприбывшим с интересом наблюдают местные старожилы. Замначальника тюрьмы (Сэм Спрьюэлл), коррумпированный подонок. Вкрадчивый пахан (Питер Фердинандо), чьи очки и шахматная доска едва ли кого-то способны обмануть. Идеалистически настроенный психотерапевт (Руперт Френд), который устроил для особо жестоких заключенных кружок по управлению гневом и пытается привлечь туда Эрика (не только самого юного, но и самого белого среди них). И наконец, родной папаша Эрика (Бен Менделсон), авторитетный уголовник, у которого едва ли не впервые в жизни появляется возможность и желание повоспитывать сына, такого же психопата, как он сам. 

Британский фестивальный хит получил на самом деле не так уж много наград и не такие уж восторженные, пусть и единодушно одобрительные отзывы в прессе, однако в минувшем декабре фигурировал во многих списках «фильмов года». И это понятно: «От звонка до звонка» из тех небезупречных картин, которые производят настолько сильное впечатление, что на длинной дистанции опережают более, может быть, складные и ровные работы. Он способен нравиться или не нравиться, но стряхнуть его с себя не получится: претенциозный английский зануда Дэвид Макензи («Молодой Адам», «Хэллем Фоу», «Последняя любовь на земле») неожиданно доказал, что иногда способен брать оголенные провода голыми же руками.

Правила жанра «тюремная драма» будут построже тюремного устава, и Макензи послушно их соблюдает, но блок, в котором происходит все действие, ни на секунду не выглядит павильоном (которым, к слову, и не является): мы заселяемся туда вместе с Эриком. Единственная возможность точно понять, о чем говорят заключенные, — смотреть фильм в оригинале, спрятавшись от народных акцентов за субтитрами и вооружившись словарем британского блатного жаргона; в российском прокате, если следовать закону о мате, фильм должен озвучиваться тишиной, тем более что в нем нет даже музыки. Все это режиссер делает сознательно, слова здесь второстепенны: за исключением случаев, когда упоминается мама, герои отзываются, скорее, на жесты и взгляды, и их общение построено на ритуалах, интуитивно понятных даже со стороны.

Мастерство и автоматизм, с которыми Эрик мастерит и прячет заточку, едва оказавшись в камере, говорит о персонаже больше, чем развернутый монолог (детали его прошлого так и останутся обозначены лишь намеками). И даже эпизоды в психотерапевтическом кружке, где всем положено беседовать, строятся в первую очередь на визуальных сигналах. Напряжение в этих сценах сгущается так, что можно потрогать, хотя в них есть и своеобразный юмор: стоит заключенным открыть рот для «нормального» разговора, страшные здоровяки немедленно начинают походить на учащихся средней школы, которым нужно выяснить отношения в присутствии директора. Сценарист-дебютант 12 лет проработал тюремным психологом (надо полагать, с него списан соответствующий персонаж) и, очевидно, знает, о чем говорит. И собственно, предмет фильма — если отвлечься от второразрядного Софокла — как раз коммуникация, возможность и невозможность находить общий язык, грань, отделяющая человека от животного, которое мгновенно впивается в горло, просто реагируя на импульс.

В этой безнадежно косноязычной среде на актеров ложится особая нагрузка, и тут к картине вообще нет вопросов. Австралиец Менделсон в роли отца играет немножко мимо нот, словно его ударили мешком по голове, и благодаря этому легко находит в своем безжалостном герое уязвимость. Руперт Френд, которому достался персонаж на грани пародии, благоразумно отыгрывает иронию: кажется, сдержанному терапевту курс по управлению гневом нужнее, чем его подопечным. Наконец, Джек О’Коннелл заслуженно  проснулся знаменитым: это его фильм. Выпускник сериала «Молокососы», после «От звонка до звонка» он успел сыграть самурайский стоицизм в «Несломленном» Анджелины Джоли и растерянность юного солдата, брошенного посреди Белфаста, в «71». Эрик Лав — и самурай, и ребенок, ставший жертвой взрослых, и агрессивный псих, которому трудно сочувствовать, и О’Коннелл молниеносно путешествует по этому диапазону одними глазами. Он, несомненно, будет большой звездой; мало кто в двадцать с небольшим умеет так убедительно молчать фильм за фильмом.

Ближе к концу картина несколько сдувается — на авторов давит необходимость переходить к выводам и катарсисам, которые получаются довольно схематичными, и Макензи явно переоценивает символический потенциал закрывающихся дверей. Впрочем, определенная драматическая неуклюжесть даже к лицу этому грубому, тяжелому фильму, который находит в себе силы смотреть на безысходность широко открытыми глазами и до последнего искать надежду на выход.