Премьера недели «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии»: финал трилогии Роя Андерссона

В зоологическом музее женщина раздраженно ждет, пока ее спутник с идиотским видом рассматривает чучела. Толстая учительница фламенко настойчиво лапает одного из учеников. Бывший капитан парома подменяет родственника в парикмахерской. Офицер безуспешно пытается попасть на какую-то лекцию, но перепутал адрес, да и время тоже, и вообще лекцию отменили.

Фильм сразу сообщает, что является «заключительной частью трилогии о том, что такое быть человеком», ни больше ни меньше. Швед Рой Андерссон поставил две картины в начале 70-х, одна («Шведская история любви») стала хитом, другую освистали. Следующие четверть века он занимался рекламой. С наступлением нового тысячелетия Андерссон вернулся в кино и снял, собственно, эту трилогию с семилетними перерывами между частями: «Песни со второго этажа», «Ты, живущий!» и, наконец, «Голубь».

Кто видел произвольный фрагмент из этих трех фильмов, тот, в общем, видел их все. Андерссон склеивает кино из десятков виньеток, обычно длящихся по две-три минуты. Неподвижная камера, как правило — в павильоне. Тщательнейшим образом выстроенные кадры, использующие две основные геометрические схемы. Глубокий фокус: почти отказавшись от монтажа, режиссер экспериментирует с пространством, поощряя зрителя вглядываться в то, что происходит на заднем плане, в проемах окон и дверей. Приглушенные цвета с преобладанием бежевого, ровный больничный свет без теней. Музыкальные номера. Ни одного крупного плана.

Ни в одном из фильмов нет сюжета в традиционном понимании, но в каждом есть центральная тема и персонажи, которые оказываются в кадре чаще других. В «Песнях», самой амбициозной части трилогии, это была критика религии. В «Живущем», лучшем из трех, — сны в широком понимании. Главные (если можно так выразиться) герои «Голубя» — пара стареющих коммивояжеров, которые безуспешно пытаются втюхать кому-нибудь страшные маски, вампирские клыки и «мешочек смеха» или хотя бы получить деньги с тех, кто их уже забрал. Даже по меркам трилогии, населенной почти исключительно уродливыми немолодыми людьми в серых костюмах, эти двое выделяются своим жалким видом. Они при этом раз за разом важно повторяют, что работают в бизнесе развлечений и хотят помогать окружающим развлекаться. Короче говоря, Андерссон, как и указывает название, сконцентрировался уже на чистой, беспримесной экзистенции.

Люди одиноки, эгоистичны, жестоки и несчастны. Они скучно живут, а потом и вовсе помирают. Время безжалостно. Государство безжалостно. Церковь безжалостна. История обречена на вечное повторение. Мир Андерссона — аккуратное бедное безвременье, с дизайном, отсылающим на несколько десятилетий назад. Мобильный телефон, появляющийся в «Голубе» в паре сцен, выглядит столь же неуместно, как Карл XII со свитой, который тоже, как ни странно, появляется в паре сцен.

И примерно таким же анахронизмом, как неудачник Полтавской битвы, выглядит — вполне, очевидно, это сознавая — сам режиссер, и духом, и стилем принадлежащий к европейскому кино полувековой давности, эпохе Феллини, Бунюэля и Жака Тати (на которого он похож особенно). Периоду, когда сюрреализм и абсурдистский юмор, социальная критика наотмашь и ламентации по поводу некоммуникабельности, большие идеи и авторская поза были элементами духа времени.

Сегодня такой режиссер оказывается не титаном, а белой вороной — голубем, если угодно, — со своим скромным культом, что, в общем, едва ли является крупной исторической несправедливостью. При несомненных проблесках гениальности (которых в «Голубе», впрочем, почти не осталось), идиосинкратический кинематограф Андерссона не движется ни вперед, ни вглубь, нарезая в небе одни и те же печальные круги над обреченной цивилизацией. Его сухой юмор, как мокрый порох, выстреливает в лучшем случае через раз и часто попадает лишь в самые очевидные мишени. Его «теплые», оптимистические моменты — в «Голубе» уже есть и обнимающиеся парочки, и дети с мыльными пузырями, и даже мамаша с коляской — на фоне общей саркастической мизантропии не выглядят ни уместными, ни искренними. Его беккетовские диалоги определенно не дотягивают до Беккета, а его манера держать каждый кадр еще секунд двадцать после того, как все уже все поняли, иногда попросту бесит. С другой стороны, прожить жалкую земную жизнь, не увидев ни кусочка из этой трилогии, пожалуй, еще обиднее, чем посмотреть все четыре с половиной часа.

---

Читайте также: интервью с режиссером Роем Андерссоном и его же фильмографию.