Документальное кино «Дон Жуан», «Крокодил Геннадий», «Алиса на войне»: 10 фильмов «Артдокфеста»

«Дон Жуан»

«Дон Жуан», второй фильм «русской трилогии» шведского режиссера польского происхождения Ежи Сьлядковского (первым был «Водочный завод», 2010), который только что получил главный приз на фестивале IDFA, рассказывает хрупкую и трогательную историю мальчика Олега из Нижнего Новгорода. В детстве Олег получил психическую травму, сейчас ему 22, и его лечат от аутизма. Истеричная мать Марина, которая фанатично желает, чтобы ее сын стал «полноценным» человеком, грозится то сдать его в психушку, то уйти из дома, психотерапевт Света заставляет мальчика встать на стул и кричать «У меня есть половой член» или «Хочу стать мужиком», доброхот по прозвищу Полковник рассказывает, что в 22 он уже ракеты запускал и что пора Олегу в его возрасте познать женщин. На их фоне Олег выглядит чуть ли не самым здоровым персонажем и проявляет в отношениях со своими опекунами чудеса разумности, такта и терпения. Мать тем временем придумывает, что мальчика нужно отдать в театральный кружок, чтобы он немного раскрепостился, — труппа как раз готовит постановку «Дон Жуана», и там он встречает девушку Таню. 

Этот мир тесных квартир, театральных кружков, заснеженных улиц по-советски уютен, мил и дорог. Режиссер погружает в него зрителя, как в омут, и все события развиваются на наших глазах. Мать называет Олега ленивым, но на самом деле он постоянно пытается, пробует новое, открывается миру, в него влюбляешься, ему сочувствуешь. Режиссер мастерски передает полутона, и как-то незаметно отчаяние и горестное ощущение невозможности перемен (не только в жизни Олега, но и в жизни общества в целом) сменяются чувством надежды.

«Затерянный в Кантоне»

Редкая птица в программе «Артдокфеста» — гибридный, то есть скорее игровой, чем документальный, фильм шведского художника Монса Монссона. Предприимчивый конголезский делец Лебрен отправляется в Гуанчжоу (та самая провинция Кантон), чтобы напечатать тираж предвыборных футболок в поддержку одного из кандидатов в президенты и тем самым заработать. Поставка задерживается, кандидат — по иронии абсолютно реальный действующий президент Конго Жозеф Кабила — благополучно переизбирается и безо всяких футболок, сделка аннулируется, и весь план летит в тартарары. Смешная, странная, очень зрелищная и в конечном счете притягательная история человека, оказавшегося, грубо говоря, в Туле со своим самоваром (то есть c сотней тысяч просроченных футболок с физиономией неведомого африканского президента в сердце бескрайнего китайского города-рынка) и пытающегося выкарабкаться из бесконечной череды подсвеченных неоном торговых рядов, караоке-баров и долгов.  

«Крокодил Геннадий»

В 2000 году Геннадий Мохненко открыл в Мариуполе социальный центр «Пилигрим», где отучает беспризорников от наркотиков, учит заниматься спортом, жить в семье и расти мужиком. Он — звезда местного телевидения и гроза подростков, пастор по профессии и Робин Гуд по духу, из тех, кто самостоятельно вершит социальную справедливость там, где этого не делает власть. «Мне не нужно разрешение, чтобы делать добрые дела», — говорит Мохненко. Он устраивает ночные рейды по злополучным местам, силой забирая подростков в центр, борется с аптеками, продающими кодеиносодержащие лекарства, заставляет подопечных центра разглядывать умирающего мальчика с заражением крови. Мохненко часто говорит по-английски и в эти моменты напоминает своим акцентом Арнольда Шварценеггера  из «Терминатора». И даже странно, что режиссер так настаивает на сравнении Мохненко с его тезкой крокодилом Геной, хотя тот прямым текстом говорит, что ненавидит Советский Союз. Фигура героя искупает и не слишком уместные эксперименты с камерой (даром что один из продюсеров фильма — Терренс Малик), и сюжетные метания режиссера Стива Хувера, от которого ждешь многого — все-таки его предыдущий фильм «Кровный брат» с саундтреком Bon Iver был почти безупречен.

«Алиса на войне»

Майдан с горящими покрышками и стрельбой, противостояние сепаратистов и украинских добровольцев в Донецке, горящие деревни и разгромленные дома — документальных фильмов об украинском конфликте за последние несколько лет вышло больше десятка, и эти образы, помноженные на образы из телевизора, уже примелькались. «Алиса на войне», рассказ, от первого лица, предлагает другой взгляд: это, по сути, дневники девичьей жизни в военное время. Режиссер Алиса Коваленко, вооруженная камерой и оранжевым телефоном, которая, живи она в другое время, снимала бы кино о себе, своей среде и любви, тут оказывается в эпицентре войны, и война — ее новая повседневность. Впервые они поцеловались со своим бойфрендом-французом Стефаном на Майдане, а теперь они ссорятся по скайпу из-за того, что она не носит бронежилет каждый день на съемках в Донецке. Вот она в кирзовых сапогах уплетает тушенку («Тушенка — бомба!»), учится стрелять, фотографируется с солдатами у новогодней елки, на которой игрушками служат ручные гранаты. Алиса очарована войной, а солдаты, герои ее фильма, очарованы ей, она — их талисман. В кадре тут запросто умещаются плюшевый мишка и книга о минометах, и это не то чтобы значит что-то специальное, просто так теперь устроена ее жизнь.

«Близнец»

Павел — художник, расписывает храмы в провинции, Роман — композитор, пишет музыку для мюзиклов «Монте-Кристо» и «Граф Орлов» и живет в Москве. Они — братья-близнецы, поссорившиеся несколько лет назад из-за девушки, которая ушла от первого ко второму. Бытовой, казалось бы, сюжет оборачивается в фильме невероятным и многослойным фарсом, одновременно злободневным и затрагивающим вневременные вопросы об идентичности, творчестве, братстве. «Хороший художник — это талантливый художник и семейный человек, а когда это вольнодумец-марихуанщик-кокаинщик, это страшное явление», — сообщает Павел в первых кадрах фильма, несколько минут спустя он уже клеит девушку в баре, рассказывая ей о том, как однажды положил в морозилку стрекозу. Роман тем временем предлагает своей жене Софе (той самой, что раньше была девушкой ее брата), спродюсировать ее сольную карьеру, но настаивает на том, что для этого ей просто необходимо постричься наголо. Братья словно используют режиссера, чтобы через камеру мериться своей эксцентричностью, а в конце и вовсе презревают ее существование.

«Кино — общественное дело»

Впервые показанный на Берлинале, где Науму Клейману в этом году была вручена «Золотая камера», это кино скорее предистория того, что произошло с Музеем кино, и попытка разобраться, как такое в принципе стало возможно. Тот факт, что оно снято немецким режиссером, обуславливает его некоторую отстраненность, которая дает неожиданный эффект. С одной стороны, фильм воссоздает романтический образ киноманства 90-х, в эпоху до торрентов и повсеместного интернета, — с курящим на пресс-конференции в Москве Годаром (именно он подарил Музею кино первое оборудование Dolby) на редких архивных записях, свидетельствами очевидцев, чьи вкусы воспитывались как раз в здании Киноцентра на Красной пресне. С другой — довольно точно, хоть и, кажется, невольно передает хрупкость культурных институций в России,

неумение власти и интеллигенции вести диалог друг с другом, отсутствие каких-либо рычагов для общественного контроля за тем, что носит не коммерческую, но историческую ценность. Впрочем, главное, что есть в этом фильме, — это сам Клейман, который, сидя в кабинете Эйзенштейна, упоительно рассказывает, например, о том, как впервые увидел «Багдадского вора» в эвакуации в Ташкенте.

«Выступление и наказание»

В этом фильме нет ни слова о «Карточном домике», Терри Ричардсоне, «Медиазоне», Гластонбери или чем-то еще, что всплывает в информационном поле в связи с Pussy Riot в 2015 году, его хронология обрывается немного раньше — но это абсолютно необходимое для понимания их феномена кино, объясняющее Pussy Riot с точки зрения классического, если не сказать академического искусствоведения. Режиссер и по совместительству галерист Евгений Митта задумал свой фильм еще до того, как Pussy Riot стали главным поп-культурным брендом на экспорт, как часть придуманной им «Антологии современного искусства» (если не видели уже вышедшие в ней фильмы про Кулика и Виноградова с Дубосарским — обязательно посмотрите: это самое внятное, что было сказано о современном российском искусстве в форме кино). Поэтому его интересует другое: предпосылки выступлений группы в истории акционизма, следы юродивых, супрематические контуры во внешнем виде. И все это — дико интересно, взвешенно, с рассказами людей в диапазоне от Гройса до специалистов по русскому искусству, без тени скандальности и конъюнктурности. В идеальном мире этот фильм (впрочем, как и любой другой из «Антологии» Митты) должны были бы показывать по одному из центральных каналов.  

«Мой друг Борис Немцов»

Немцов едет в купе поезда, купается в проруби, заходит в зал суда в Вятке под щелканье камер со словами «Куда сесть-то?», травит байки про инфразвуковое оружие, коров и Черномырдина на заседании Координационного совета и явно не собирается умирать. В первом и совершенно точно не последнем фильме о российском политике, убитом в феврале этого года, категория смерти и сопутствующий ей спектр эмоций фактически вынесены за скобки повествования и присутствуют двумя небольшими обрамляющими сценами в начале и конце. В остальные шестьдесят с небольшим минут экранного времени мы видим совершенно живого человека, который говорит, что нет ничего абсолютного, неустанно шутит, ходит на футбол. Из лоскутного, нелинейного повествования, череды небольших разрозненных сюжетов (этот прием, придуманный Костомаровым и Расторгуевым для проекта «Срок», удивительно уместен здесь, в фильме выпускницы Разбежкиной, снимавшей «Зима, уходи» и тот же «Срок») складывается не портрет видного оппозиционера, но образ открытого, доброго, веселого человека, довольно сильно отличающийся от общепринятого или, вернее сказать, общеизвестного образа Немцова.

«Саламанка»

Неспешный, медитативный ритм, плавная черно-белая картинка, шляпы и клетчатые рубашки, запряженный лошадьми колесный экипаж, совсем неведомая речь — в этом фильме, как будто застывшем в каком-то безвременье, мало что указывает на работу российских авторов, кроме титров. Молодые режиссеры Руслан Федотов и Александра Кулак и правда следуют скорее по стопам Рейгадаса — посмотрев его «Безмолвный свет», они поехали в Мексику, чтобы своими глазами увидеть показанных в фильме меннонитов, людей, живущих укладом XVIII века, а потом вернуться и снять про них фильм. Сделанный на самом что ни на есть документальном материале, снятом с минимальной дистанции, хоть и украдкой, он на самом деле представляет собой куда более сложную конструкцию: кадры жизни настоящих семей меннонитов, скрытых от посторонних глаз, здесь сплетаются с вымышленной историей, начитанной на платтдойче человеком, который однажды покинул точно такую же коммуну.  

«Русский дятел»

Федор Александрович — немного странноватый украинский художник, который говорит почти стихами, охотится на призраков Чернобыля (что бы это ни значило) и в качестве художественной акции плавает голым на зеркальном плоту — идеальный герой для фильма. Вдобавок к характерной внешности и эффектному искусству, предусмотрительно редуцированному в фильме до минимума, позволяющему утверждать, что он художник, Федор одержим борьбой с фантомами советского прошлого, и в частности с Чернобылем. Загоризонтный радар, гигантская металлическая дуга в непосредственной близости от Чернобыля, получила название «Русский дятел» по звуку радиосигнала, напоминающему стук дятла, и именно она служит отправным объектом для всего фильма и сопутствующих ему невероятных теорий, которые бы имели под собой больше почвы, если бы не упирались в неуемное и, по правде сказать, весьма докучливое эго главного героя.

Расписание показов смотрите на сайте фестиваля.