Перестроечное кино 25 лет спустя «Нога» Никиты Тягунова и мотив двойничества

Перестроечное кино ассоциируется с эйфорией гласности и темами, поднимать которые ранее было невозможно; на экраны выходили как «полочные» советские фильмы (от «Покаяния» до «Проверки на дорогах»), так и новые, знаковые — такие как «Асса» и «Маленькая Вера». Чуть позже наступила эпоха кооперативного трэша вроде фильмов с Александром Панкратовым-Черным. Началось вырождение крепкой отечественной кинематографии — на кинематограф конца 1980-х — начала 1990-х сейчас смотрят как на братскую могилу высокого советского стиля. Действительно, с 1989 по 1991 год было снято больше тысячи картин, причем далеко не все из них стремились добраться до зрителя. Откат убил прокат, а кинотеатры стали использовать скорее для продажи мебели и бижутерии, чем для просмотра кинофильмов.

Тем не менее Атлантида перестроечного кино существует, и оно не ограничивается чернухой, лубком и эксплуатейшеном. Пестрая эпоха воплощалась на экране не только как череда безумных нарядов и сочетание несочетаемого, но и как поразительное разнообразие авторских языков и способов интерпретации реальности; современному российскому кино такое не снилось. Как признавался Элем Климов, советские режиссеры всю жизнь пробивали стену, не жалея рук и голов, но когда она рухнула, за ней оказалось зеркало. Каждый остался один на один со своим отражением, с самим собой.

Именно поэтому важное место в перестроечном кино занимает тема двойничества.

Фильм «Нога» (1991) Никиты Тягунова повествует о двух друзьях, со школьной скамьи отправленных в армию и вскоре оказавшихся в Афганистане. Один из них вернется домой грузом 200, другой лишится ноги. Ампутированная конечность заживет своей жизнью и в итоге заместит своего бывшего обладателя.

«Нога» — один из первых фильмов о главной трагедии периода застоя, войне в Афганистане, а также — первое серьезное и честное осмысление этой темы; дебют практически для всех членов команды, включая Ивана Охлобыстина, сыгравшего под псевдонимом Чужой. Единственным состоявшимся на тот момент участником проекта была Надежда Кожушаная, уже успевшая прослыть одним из самых таланливых сценаристов поколения. За основу она взяла одноименный рассказ Фолкнера (тоже о войне, только о Первой мировой). Травма Афгана была личной как для Кожушаной, так и для Тягунова (хоть сам он там и не был): по его собственным словам, «Нога» была покаянием за молчание в 1979-м. Режиссер и сценарист совершили бесстрашное погружение в материал, выслушали множество солдатских исповедей, некоторые из которых перенесли в картину — инвалидов сыграли настоящие ветераны, рассказывающие свои правдивые истории. «Мы — познали. Поверьте, это знание не дает силы. Это знание — разрушает», — говорила Надежда в одном из своих интервью. В «Ноге» она сыграла небольшую роль медсестры, воплотив в ней, кажется, все самое ненавистное в человеке: на крики героя Охлобыстина медсестра отвечает абсурдно-дежурными фразами о том, что ноги нет, ничего болеть не может. «Ты уже взрослый человек, тебе 19 лет! Ты же не девочка, не дурачок. Нужно постараться и потерпеть. Все пройдет».

Но ничего не пройдет.

Кожушаная утверждала, что Афганистан — не война, а извращенное уничтожение детей, поэтому снимать ее как войну — преступление; они и не снимали. Герой другого ее произведения (поставленной Иваном Дыховичным «Прорвы») говорил, что в России то, чего боятся все, — его нет, оно условно. Это не человек и не понятие. Это ничто. Но ничто, которое всасывает и уничтожает. Война здесь показана как прорва, поглотившая одного персонажа и оттяпавшая ногу у другого.

Демоническая тема двойника — части, которая заменяет собой целое, неоднократно поднималась в литературе и до Фолкнера (у Гофмана, Гоголя, Стивенсона), и если говорить о литературных аллюзиях, стоит напомнить, что в начале фильма герои весело распевают первые строчки дантовского «Ада». Бессмысленную войну, вынудившую совершать столь же бессмысленные зверства, невозможно переварить и принять. Эту атмосферу отчуждения, безумного диссонанса отлично передает не сюрреалистический даже, а шизофренический саундтрек Олега Каравайчука, составленный из обрывков как будто классических произведений. Фантомные боли, память тела о недавней своей части, прекращаясь, порождают фантомного дубля, вместе с которым отчуждается невыносимая жестокость. Инвалид войны фатально неполноценен, что в фильме всячески подчеркивается — он не способен встроиться в нормальную жизнь. Двойник же здоров и жизнерадостен: появившийся из одной ноги, он, в отличие от оригинала, обладает и второй. И этот допельгангер начинает свой террор, убивая самое дорогое, что есть у героя, — объект любви. Мотив смерти и бессмертия, пронизывающий и «Прорву», в «Ноге» важен ничуть не меньше; противопоставление своих и чужих, вынесенное в заглавие центральной части фильма, можно было бы безболезненно заменить на «живое и мертвое». Жижек, анализируя измерение автономного частичного объекта в своем «Киногиде извращенца», говорит о ночном кошмаре, в котором мертвая часть обретает дьявольское бессмертие. Единственный способ избавиться от такого объекта — стать им.

На исходе советской эпохи авторы тем и занимались, что пытались отделить и уничтожить ногу-фантом. В «Доме под звездным небом», последнем перестроечном фильме Соловьева, Баширов-фокусник может распилить человека, но срастить две половины обратно он уже неспособен. В «Жене керосинщика» Кайдановского, другом перестроечном фильме о двойниках, Александр Балуев произносит в финале ключевой монолог о стране мертвецов.

Но что же было этой ногой? Препарируемое прошлое, разлагающееся настоящее или отделяющееся будущее? Возможно, Никита Тягунов понял, что выйти победителем из этой схватки невозможно, и вскоре после успеха фильма, призов в Потсдаме и Роттердаме, позволивших было ему приступить к осуществлению долгожданного проекта, вслед за своим героем покончил с собой.