Роттердам-2011 Этюды к закату Европы

Зажатый в календаре между «Сандэнсом» и «Берлинале», Роттердамский кинофестиваль на десять лет старше первого, на двадцать моложе второго и отметил в этом году сорокалетие. Пытаясь вести себя в соответствии с возрастом, фестиваль обзавелся новой недвижимостью (перенеся один из главных тусовочных центров, кинотеатр «Лантарен-Венстер», на другой берег Ньиве-Мааса, тем несколько усложнив марш-броски между сеансами), открыл детский сад для беспризорных отпрысков киноманов и в целом остепенился. Если еще недавно Роттердам был одним из главных рассадников и пропагандистов азиатского запредела и ультранасилия, открыв для западного зрителя того же Такаси Миике, в этом году отборщики осторожничают: единственный фильм в программе, напоминающий о былой скандальной славе, — кровавый bildungsroman Сиона Соно «Холодная рыба», где владелец магазина экзотической рыбы занимается любительской патологоанатомией под Первую симфонию Малера. Вышеупомянутый Миике был представлен в программе двумя безобидными работами для младшего школьного возраста — ремейком «13 убийц» Эйчи Кудо и сиквелом к собственному «Человеку-зебре» 2004 года. Коллеги, однако, уверяют, что лучший фестивальный фильм в супергеройском жанре — не «Атака на Зеброград» Миике, а «Красный орел» тайца Висита Сасанатиенга.

Впрочем, к рекомендациям коллег в этом году в Роттердаме следовало подходить с долей скептицизма. Так, некоторые британские, австралийские и русские критики всячески рекламировали испанский фильм «Край света» — режиссерский дебют содиректора барселонского музыкального фестиваля «Сонар» Серхио Кабальеро, участвовавший в конкурсной программе и в итоге получивший одного из «Тигров». И хотя включение в программу фильма, который явно издевается над клише фестивального медитативного кино, нельзя не приветствовать, растянутая до полутора часов шутка с двумя привидениями, почему-то разговаривающими между собой по-русски укуренно-нежными голосами Ежи и Петруччо, быстро утомляет.

В преимущественно серьезной (пожалуй, излишне) конкурсной программе была еще одна комедия — «Громозека» Владимира Котта, набор неуклюже переплетающихся зарисовок из жизни милиционера, таксиста и врача. Отрадно, что русские кинематографисты в кои-то веки вывезли за границу образчик наивного кино (вместо традиционной смеси из Тарковского и чернухи), но все-таки не совсем ясно, что этот телефильм для домохозяек, который нормально смотрелся бы на НТВ в среду вечером, делает на одном из ведущих международных кинофестивалей. Вместо «Громозеки» двух оставшихся «Тигров» вручили тайской «Вечности» и корейским «Мусанским дневникам», далеко не шедеврам, но милосердно лишенным камео Гай Германики и облысевших Буратино, Электроника и Сыроежкина. (Справедливости ради — из всех конкурсных работ «Громозека» снискал наибольшую долю зрительских симпатий.)

Попытки укрыться от серой программы на ретроспективах каталонца Агусти Вильяронги и француза Франсуа Оссанга, к сожалению, закончились разочарованием. Обоих режиссеров позиционируют как проклятых поэтов, но каждый из них оказался способен ровно на одну вспышку гениальности. У Вильяронги это его дебютная картина 1987 года, «В стеклянной клетке», шокирующий и безупречно снятый этюд на тему рокировки между палачом и жертвой, продолжающий традицию Кавани и Пазолини. В дальнейшей фильмографии, весьма неровной (не в последнюю очередь из-за посягательств продюсеров), Вильяронге тем не менее удалось остаться внятным и более-менее убедительным в высказываниях на его излюбленные темы — фашизм, детство, легочные заболевания и гомоэротизм (все четыре снова возникают в его последней работе «Черный хлеб»). У Оссана (не путать с Ассанжем) с внятностью гораздо хуже. Все его фильмы, за исключением случайного шедевра «Доктор Шанс» 1997 года, — пытка диалогами, звучащими как плохая французская поэзия в машинном переводе. И если выключить звук, картины Оссана выглядят великолепно, как лучшие приключенческие ленты категории «Б», но это скорее заслуга операторов. К слову, у всех операторов, начинавших у Оссанга (Дариус Хонджи, Реми Шеврен), сложились блистательные карьеры. Его последний фильм, «Оружие дхармы» (занявший последнее место в реестре зрительских предпочтений наряду с «Социализмом» Годара), снял Глеб Телешов из Владивостока. Беги, Глеб, беги.

Из приятных открытий, помимо упомянутого в прошлой сводке «Замедленного действия» Бена Риверса, хочется отметить следующее. «Этюды к «Закату Европы» Клауса Выборного навеяны главным трудом Шпенглера и представляют собой изящный коллаж кадров индустриальных развалин, снятых на «Супер-8» и синхронизированных с фортепианно-виолончельной музыкой, написанной самим Выборным (а также Шенбергом и Веберном). «Йошидо (другие жизни)» Себастьена Бетбедера об умирающем японском режиссере, решившем доснять брошенный когда-то фильм, с непредвиденным участием огромного плюшевого медведя и призрака покойного сценариста. Наконец, «Лето Голиафа» 28-летнего мексиканца Николаса Переды, объединяющее в себе наиболее любопытные тенденции современного арт-кино (Кошта, Гомеш, Рейгадас), балансируя на грани между вымыслом и документалистикой. Но после десяти дней хорошего, чаще плохого и в основном незлого фестивального кино лучшего заключительного аккорда, чем старые «Пять пальцев смерти» Чанга Хо Чэна про кунгфуиста с огненно-красными кулаками придумать было нельзя.