«Randorn» Ивана Дорна: за и против

За: Георгий Биргер

Синтезаторный соул, Владимир Пресняков-младший, современный британский хаус, «Это как будто ты всегда выходишь в плюсе,/Я всемогущий Брюс во «Всемогущем Брюсе», Фаррелл Уилльямс, самба и румба, дребезжащий восьмидесятнический синтипоп, Земфира, «Прости, наука, я на два шага впереди», Михей, минутное заливистое соло на трубе, Марвин Гей, «Молодая мисс/«Золотая половая жизнь», Майкл Джексон, цитата из «Stairway to Heaven», минута разухабистого трэпа, Принс, полминуты пружинистого джангла, Disclosure, «Сосед сверху помнит, как мы любили», семидесятнический диско-ритм-н-блюз, Джамироквай. И, конечно, романтическая баллада — называется, разумеется, «Весна», куда же без этого.

То, что все это умещается на одной записи продолжительностью в один час и одна минута, само по себе ни хорошо, ни плохо и разве что оправдывает название пластинки, которое читается как «Random». Но если вглядеться в детали этой избыточности, то можно найти в них главное отличие Дорна от любого другого артиста в российском шоу-бизнесе (или украинском — отделять их друг от друга редакция «Волны» категорически не согласна).

Практически каждый русскоязычный поп-артист живет под гнетом формата и в плену беспроигрышных решений, пойман в лапы набора приемов (в общем и целом описанного здесь), дальше которого двигаться опасно. Слишком много людей не поймут: менеджер, продюсер, контент-директор радиостанции или телеканала, да еще и все они скажут, что это на самом деле слушатель — тот, кому не понятно. Есть, конечно, и другой путь — открыто выступать против формата, подглядывать актуальные тенденции за границей, ловко их копировать, петь на английском, собрать вокруг себя такую же аудиторию — маленькую, но благодарную. Это положение дел устаканилось в российской музыке за последние лет десять достаточно крепко, можно даже сказать — стабильно. И это не что иное, как отраженный в музыке многовековой конфликт славянофилов и западников, который за эти сотни лет хорошо научился подминать под себя остальные: отцов и детей, конформистов и нонконформистов, консерваторов и либералов. 

Одно из самых острых проявлений этого конфликта за последние годы проходило в то же время и почти в том же месте, где записывался «Randorn»: на одну площадь вышли сторонники евроинтеграции своей страны, на соседнюю свезли противников, между ними — цепочка милицейского кордона. И тут можно по-разному сформулировать произошедшее с автором «Randorn»: с одной стороны, проезжая мимо обеих площадей в сторону студии, где записывались беззаботные песни типа «Номера 23», Дорн в итоге и стал тем, кто на самом деле оказался в Европе; придумал свой телепорт — кто раньше уверял, что большой мир, сегодня чудесам удивился. С другой — вместе с открывающим альбом лозунгом «давай, ломай» Дорн и команда метафорически прорубили ту цепочку между площадями, а в ружья омоновцев зарядили цветы.

Всего-то нужно было просто не думать в парадигме, в которой Disclosure и композитор Чернавский не могут сосуществовать — кто так сказал, почему? Мысленно проломив перегородку, Дорн оказался на совершенно пустой территории, в которой есть и мировой контекст, и российские традиции, где мирно сосуществуют наследие советской эстрады и Марвина Гея, где никоим образом не противоречат друг другу язык Земфиры и музыкальная поэзия Джеймса Блейка, а австралийский синтипоп и русский шансон и вовсе сливаются воедино. Первое, что ты понимаешь, оказавшись на этой территории, — ты тут один, возможности безграничны, и останавливаться на чем-то одном просто глупо. Так в современную аранжировку «3000» врывается голос Преснякова-младшего, в «Безмато» и «Номер 23» КВН встречает The Lonely Island и получается что-то пусть и на грани Comedy Club, но ни разу ее не пересекающее, в «Ты всегда в плюсе» русский рэп, британский тустеп, трэп и группа «Корни» собрались так, будто дружили всю жизнь, а главное, что непонятно про «Невоспитанного» — при всем его очевидно современном хаус-звучании, — почему клип на песню снял не Федор Бондарчук и в кадре нет Игоря Григорьева.

Конечно, если брать шире, Дорн далеко не единственный, кто старается смешивать традиции: есть, скажем и группа Pinballsound с условно западнической стороны, оживляющая Кристалинскую с помощью британского гэриджа, и «Винтаж» с Евой Польной со стороны условно традиционалистской, которым явно не чужды мировые тенденции. Но дело в подходе: если все перечисленные занимаются скрещиванием через противопоставление (и даже в этом тексте приходится заниматься ровно тем же самым), то у Дорна нет одной и другой стороны, язык любой музыки для него универсален. При переводе Дорн не адаптирует, а интерпретирует; при обращении к местным традициям не оправдывается за них, не пытается улучшить или доказать их уместность — просто воспроизводит с должной любовью. Притом что одной из задач на «Randorn» было не петь о любви, это самый любвеобильный альбом года — тут ничего не сделано назло: потому что нельзя (или можно), потому что против формата (или в его рамках), потому что другие так не делают (или делают). Тут нет знаков минуса напротив каждого плюса, каждый элемент оказывается на своем месте исключительно по любви к нему — осталось только понять, пройдут ли такой тест на любовь как консервативные ТВ и радиостанции, так и не менее радикальные в своем либерализме нишевые западники.

Прорубив метафорическую цепочку ОМОНа, Дорн оказался на территории не только любви, но и абсолютной свободы — отсюда такие легкость, невымученность и непосредственность в каждой песне на «Randorn», отсюда же такая неуверенность в том, почему это все, такое классное, может не прорубить форматный кордон эфиров. Вероятно, это потому, что слушатель, в отличие от самого Дорна, в факт наличия третьего пути пока не верит — или просто о нем не задумывался. Но река, будем надеяться, поменяет русло.

Против: Денис Бояринов

Я тоже был очарован проектом «Иван Дорн», когда тот только появился с клипом «Стыцамэн» на российских музканалах. Больше всего мне понравился даже не хипстерский аудио- и видеоряд, а наглая расслабленность, с которой певец бормотал что-то нечленораздельное в микрофон и не стесняясь плясал, резко вскидывая круп. Чтобы расшифровать песню, потребовалось несколько раз ее послушать, за которые она въелась в мозг — ведь это образцовый earworm, простой и беспощадный.

Также в Дорне привлекала подростковая горячность, с которыми песни челябинского славутчанина и его друзей выдавали музыкальные вкусы своих создателей. Было понятно, что авторы «Стыцамена» и «Бигудей» росли на Майкле Джексоне, Принсе и Jamiroquai и слушают много западной музыки — разнообразный фанк, диско, соул, хаус и даже джаз — и, опять же, не стесняются в этом признаться. Хотя что стыдного? Стыдно, что сейчас проявление русскоязычным поп-артистом своего музыкального кругозора выглядит невероятным откровением, чуть ли не революцией, объявлением войны унылому и невесть кем заданному формату из двух притопов и двух прихлопов.

«Стыцамен» был хорош. Однако уже дебютный альбом «Co’N’Dorn» меня разочаровал — его не хотелось переслушивать. Это была претенциозная запись, претензию которой сразу нельзя было расшифровать, как то фирменное дорновское бормотание в микрофон. Пластинку зачем-то сделали двойной, впихнув в нее черновики и альтернативные версии «шлягеров», как будто это даже не джексоновский «Thriller», а сразу переиздание «Thriller» к 40-летию — отчего дослушать ее до конца было невозможно. Фактуру внешности и фактуру голоса Дорна я не нашел неотразимой (наверное, дело в том, что я не девочка). Ну и, в конце концов, «Co’N’Dorn» не «Thriller», там не то что не было хита уровня «Billie Jean», там не было даже второго «Стыцамена».

У новой пластинки Ивана Дорна «Randorn» та же проблема — невнятность. Она вроде бы претендует на что-то большее, но на что — не разобрать. Это и не революция, и не дискотека. Начнем с дискотеки — где хиты? Заходной шлягер «Мишка виновен» вроде бы качает, и особенно симпатичен финальным NRG-диско-проигрышем с дурашливым призывом «не стреляй в свою жену». Это забавно. Но таких песен, выстроенных из диско-шаблонов, как из кубиков лего, ежедневно штампуют в мире десятками — в том числе и в России (кстати, синтезированный бас у Tesla Boy будет поинтересней). Из этой массы Дорна выделяет только странный сюжет, словно позаимствованный из старинной песни группы «Центр», но будут ли под него кататься по глине пьяные десантники, как было со «Стыцаменом» (эту историю о том, как он для себя открыл Дорна, рассказывал его первый менеджер Влад Давыдов — и я ему верю)? На «Randorn» звучит модный хаусовый бит, украшенный диско-финтифлюшками, и внезапный трэп, но будут ли девушки в клубах танцевать под длинную нравоучительную повесть об актрисе со строчкой «Зубы приведут ее к мечте»? Я что-то сомневаюсь.

Что до инновационности поп-песен Ивана Дорна, на которую так напирают музыкальные критики, заразившиеся «дорноманией», — действительно, из всех образцов русскоязычной попсы «Randorn» ближе всех подобрался к новым британским артистам вроде Disclosure, Rudimental, Clean Bandit и т.д., но также он звучит слегка наивно, как старая песня группы «Блестящие». Странно вообще рассуждать об инновационности музыки артиста, который, не стесняясь, занимается подражательством. Иногда в зеркале «Randorn» видится силуэт, копирующий Принса, но также там можно разглядеть и Павла Волю с Артуром Пирожковым, с которыми, увы, Дорна легче представить в одном миксе, чем с Disclosure. 

Пластинка «Randorn», обложка которой случайно или специально подрезана у дебютника Spice Girls, как раз и скучна тем, что это повторение пройденного. Мне не стесняющийся смешно петь и танцевать Иван Дорн больше всего напоминает поющего диск-жокея Сергея Минаева, который во второй половине 1980-х переводил западную поп-музыку — от Майкла Джексона до Modern Talking и London Beat — на русский, сначала внаглую, потом более изощренно. Тексты у него были такие же абсурдные, а вот голосовые данные даже побогаче, чем у Дорна. Когда-то Сергей Минаев был большой звездой, собирал стадионы и выступал с грузовика на Красной площади в поддержку президента Ельцина, но закончилось-то это все известно чем — победой русского шансона в нулевых. Полагаю, что Ивану Дорну не добраться даже до грузовика.

Тяжело расставаться с надеждами, но Иван Дорн — это никакая не «перезагрузка матрицы российской поп-музыки», это обычный русский попс, у которого мало чего своего за душой. Как пел Егор Летов, «выруби ты это на …».