«Труд», «Наадя», Silence Kit, «Мох» и другие москвичи

«Работа — это большая боль. Я не хочу работать. Кроме своего дела — музыки, которая заполняет все мое доступное время, — не хочу делать ничего. Я погружаюсь в нее без остатка, и только так достигается правильное для музыки состояние. «Моя работа — лежать на траве, я работаю в позе льва», — небольшая автоцитата, простите, но я не скажу точнее.

Но общество не хочет меня кормить, и, может быть, мои претензии на иждивенчество не обоснованы. Я не рассматриваю свою музыкальную работу в рыночном контексте, это, по-моему, совсем неприлично. Я пробовал умирать от голода лет пятнадцать назад, и мне не понравилось. Тогда я накопал у реки глины, налепил из нее африканских бус и свистков, продал их в минском подземном переходе и купил себе компьютер, чтобы научиться что-нибудь с его помощью делать, что-нибудь хорошо конвертируемое в деньги.

Теперь вот работаю в маленькой дизайн-студии Wowhouse, ее постоянно путают с архитектурным бюро Wowhaus. Но мы работаем в разных секторах, и проблема с названием остро не стоит.

Формально моя должность называется «арт-директор», но по-настоящему суть моей работы состоит в том, чтобы придумывать концепции. По природе я скорее человек вербального мышления, для меня ключ к решению проблемы состоит в области значения, смысла. Мне крайне важно докопаться до сути клиентского бизнеса не только со школярско-маркетинговых позиций, но и в общем контексте культуры. Такой подход неожиданно оказывается востребованным и продуктивным. Больше всего люблю делать книги, если они про что-то стоящее, когда смысл оправдывает трудозатраты. Одних денег мне всегда бывает недостаточно.

У меня большая семья — сколько-то там детей, кто-то уже школу окончил, а кто-то еще не пошел. Моя жена занимается домом — у нас свой собственный семейный космос. Мы живем на одиннадцатом этаже в Болшево, мой дом стоит в лесу.

От тотального отсутствия времени я пробовал записывать музыку в городе, в электричке, обдумывать что-то по дороге, но это занятие требует полной отдачи. Я договорился с начальством работать в офисе через день, и теперь не приходится ежедневно тратить кучу времени впустую на дорогу.

Я не думаю, что стану независим от моей работы. По крайней мере пока я сохраняю свой семейный космос и не слетел с катушек, я должен обеспечивать стабильный доход. Иногда я мечтаю сойти с ума и бросить все к чертям, начать употреблять кислоту, отрастить бороду, набить на щеках чертеж молекулы осмия и уехать в последнее и бесконечное турне. Но всему свое время, и это я еще успею, я уверен».

«Я проектирую отопление и вентиляцию. Работаю в компании, которая специализируется на больших объектах в области медицины, фармацевтики и биотехнологии. Не могу сказать, что мечтал об этом с детства. Я закончил музыкальную школу и даже хотел поступать в музыкальное училище. Сходил туда на день открытых дверей. Посмотрел, как их первокурсники наяривают, а потом в длинной очереди на подачу документов разговорился с парнем — кто, мол, что слушает и кто что играет. Мне, говорю, нравится группа Queens of the Stone Age и еще The White Stripes. На что он мне отвечает, что любит Альбениса, Сеговию, но больше всего ему все-таки нравится Вила-Лобос. В общем, дал я стрекача оттуда. Пошел в строительный. Мне нравилось, что это что-то полезное и в минимальной степени абстрактное. Плюс мои родители всю жизнь работали в Мосгазе, поэтому строительная тема мне была близка.

Думаю, я получаю меньше, чем большинство моих однокурсников, зато здесь есть несколько важных преимуществ. Во-первых, профессиональный интерес: один фармакологический производственный комплекс может включать в себя лабораторные корпуса с заразными или суперчистыми зонами, офисные здания, производственную часть, склады, иногда виварии, где содержатся животные для экспериментов. Так что постоянно развиваешься в разных направлениях. А второе и самое важное — у меня есть бесценная возможность отпрашиваться на день-другой для того, чтобы съездить куда-нибудь с концертом.

Сейчас я играю в двух суперкрутых группах. Это четыре репетиции в неделю и два-три концерта в месяц. Более того, недавно я начал работать над собственным материалом в сотрудничестве с Максимом Зайцевым из Human Tetris и ребятами из Flying Rods. Весной, думаю, можно будет услышать первые треки. Вообще, 2014 год обещает быть очень насыщенным: будут релизы от Glintshake и «Труда», в ближайшее время выйдет второй альбом группы Scarlet Dazzle, над которым мы работали в прошлом году, и плюс еще вот этот новый проект. Пока я удивительным образом справляюсь, посмотрим, как пойдет дальше.

Зарабатывать на жизнь музыкой — опасная штука, потому что в той или иной степени становишься зависимым, и это может повлиять на то, что ты делаешь. Так что я конечно буду рад, если вдруг когда-нибудь удастся зарабатывать, играя концерты и сочиняя музыку. Но, как только мне надоест или будет уже нечего сказать, я всегда могу продолжить проектировать свою вентиляцию, вместо того чтобы записывать что-то невнятное или сидеть сводить записи всяким придуркам».

«Я до сих пор не могу объяснить родителям, чем я занимаюсь. «Мы делаем маленькие штучки на 30 секунд, которые вылетают и анонсируют кино», — звучит это примерно так. На ТНТ выходит шесть фильмов в неделю, которые нужно прорекламировать роликами. Их и создает наша команда из нескольких человек: мы придумываем концепцию, монтажер собирает конечный продукт, мы заказываем графику и выставляем ее, если она нужна, а затем сдаем на эфир.

Первые месяцы на ТНТ я был саунд-продюсером — потом предложили стать промо, и я с радостью согласился. Работа со звуком в том числе совершенствовала мои музыкальные навыки — у меня всегда была проблема с развитием композиции в песнях, а здесь развитие должно присутствовать во всех роликах. Вообще, и в треках, и в этих роликах есть момент повествования: ты должен попытаться что-то рассказать и прорекламировать, сделать выжимку самых интригующих моментов. Моя музыка всегда состояла из семплов, и тут я тоже семплирую из видео определенные смыслы. Я и сейчас иногда залезаю в звук: могу сделать ремикс, например, хотя не факт, что его в итоге примут.

Moremoney больше затевались как баловство — это был немножко хаотичный продукт, связанный с желанием просто делать то, что нравится. У нас не было определенных намерений, кроме как «классно было бы в Европу поехать!» С «Наадей» же связаны цели, которые мы пытаемся достигнуть и достигаем. В музыке же тоже есть цикличность: например, нужно подстроиться и записать что-то, чтобы к лету вас позвали выступать на фестивалях, так что у нас есть четкое представление, что и когда нужно выпустить. Надя (Надежда Грицкевич, вокалистка группы «Наадя». — Прим. ред.) говорила в интервью, что мечтает собрать «Олимпийский»? Мне кажется, неплохо иметь такие желания. Было бы здорово.

Мне нравится цейтнот, мне нужно, чтобы были сроки и планы. Когда я нигде не работал и занимался только музыкой, я постоянно думал о том, что что-то не умею, и пытался это наверстать. В итоге все превращалось в просмотр дополнительных роликов и чтение литературы — я узнавал новое, но необязательно это использовал, так что процесс это скорее тормозило. Когда есть что-то тонизирующее — в моем случае это работа, — это скорее плюс. Иначе я начинаю разлагаться».

«В прошлом году я окончила РГГУ по специальности «международные отношения» и решила не спешить с устройством на долгосрочную работу, пока мне позволяют жизненные обстоятельства искать себя — а до сих пор я нашла себя только в музыке. Сходила на собеседование в «Гараж», где мы с приятным молодым человеком Вовой вели беседу на отвлеченные темы, связанные с искусством. В этот же день прошла стажировку модератором, кем, собственно, и осталась в дальнейшем работать. А потом меня еще и позвали в рекламное агентство R&I.

В «Гараже» я до сих пор подрабатываю — слежу на выставках за тем, чтобы все было в порядке, и рассказываю людям о том, что их интересует в рамках выставки. Когда я помогала вместе с другими ребятами подготовиться к «Арт-эксперименту» художника Георгия Литичевского, я даже не всегда воспринимала это как подработку. Мы рисовали бублики, обрисовывали силуэты — я приходила туда с счастливой мыслью о том, что иду общаться и развлекаться с интересными людьми. В рекламном агентстве все по-другому — графики, нервы, все всё время спешат, ты как-то подсознательно там нервничаешь. Но я все равно очень рада, что туда попала, — даже получила опыт копирайтера. На работе я все же веду себя довольно скромно, а на сцене отрываюсь по полной, про меня уже начали говорить: «Ведьма, бешеная барабанщица!»

В «Гараже» я написала слова для «Зимней» (еще не выпущенной) песни: мы с одной девочкой разговорились, и меня так впечатлил тот долгий, очень искренний разговор на тему дружбы и любви, что, думая о нем, я сочинила текст. А в рекламном агентстве разговорилась с координатором проекта, когда отпрашивалась на репетицию, — оказалось, что она два года играла на барабанах и очень обрадовалась, что я тоже этим занимаюсь.

Вообще, во мне бьет энергия, мне все время хочется что-то делать. Мы возвращались с концерта из Волгограда, Алина (вокалистка и флейтистка Lucidvox. — Прим. ред.) обновляла интернет, а я спрашивала все время: «Ну что, кто-то написал, может, интервью просят или на концерты зовут?» И все начали шутить: «Ага, «Афиша», Powerhouse — все пишут». А потом и правда все написали».

«Можно было бы сказать, что я программист, но, мне кажется, правильнее будет сказать инженер — это общее обозначение для профессии человека, который что-то создает. Мы же создавать стараемся на стыке техники, медицинских приборов и компьютерных программ. Я начал работать в лаборатории еще на третьем курсе, когда это требовалось для учебы. По окончании университета надо было устраиваться, а у меня уже были контакты с РНЦХ — и меня взяли туда.

Мы обрабатываем медицинские изображения — те, что получаются в результате радиологических исследований. В РНЦХ, например, мы оценивали сокращение левого желудочка миокарда — изучали его более прицельно по ультразвуковым изображениям. Работа очень интересная, я совсем не скучаю: даже если нужно делать что-то рутинное, всегда есть любопытные задачи — можно что-то новое придумать.

Я никогда не проецировал работу на музыку, музыку на работу — главное, чтобы одно другому не противоречило. Другое дело, что иногда думаешь — все-таки музыка остается как хобби, вдруг это плохо? Вдруг в музыкальном плане можно было постараться чуть посильнее?

Нельзя сказать, что мы очень много всего делаем, ездим в турне и тому подобное. С моей стороны, так происходит и из-за работы тоже, я не могу сейчас сорваться и куда-то поехать (а может, все остальные бы захотели). С другой стороны, надеюсь, мы будем продолжать систематически что-то делать. Вот то, что мы до сих пор раз в неделю собираемся и репетируем, а также играем концерты, помогает нам поддерживать творческую субстанцию. На мой взгляд, самая большая проблема будет, если мы остановимся, решим, что, мол, надо отдохнуть.

Я бы не хотел зарабатывать только музыкой. Я много думал и понял, что самое страшное в любой работе — это разочарование. В деле, в идее — в чем угодно. От любого разочарования приходится долго восстанавливаться. Видимо, так работает психика человека. Музыка — более тонкая эманация моей жизни. Если я в ней разочаруюсь один раз, скорее всего, я разочаруюсь в ней навсегда. Поэтому я не хочу превращать ее в работу — работать без разочарования все равно не получается».

«Я весь день отгружаю импланты. Бывают сиськи, подбородки, носы, скулы. Раньше был кладовщиком в мультимедиамагазине — DVD, аудио-CD, игры, — но у нас настали трудные времена сами знаете почему. Зарплаты задерживали, всех постепенно увольняли, и я в итоге сам ушел. Зашел на сайт работодателя по первой вакансии «кладовщик», вижу — силиконовые импланты. Думаю — здорово, посмотрю на месте. Мне все понравилось, я понравился, сказали — на следующей неделе выходите. Здесь работаю уже почти три года.

Когда я устраивался, думал, это будет типичная кладовщицкая работа: меня засунут в подвал без окон без дверей, где я весь день буду сидеть. А со стороны я как обычный менеджер: у меня тоже есть место, тоже есть компьютер. Но по должности я, получается, ниже всех, поэтому приходится отрываться от компьютера, идти на склад и искать там сиськи. Да, сиськи — звучит прикольно и весело, но большой процент имплантов покупают не для увеличения груди, а из-за рака. Поэтому такого уж веселья у нас в офисе никогда не бывает. Коллектив у нас в основном женский — из 45 человек мужчин человек пять, не больше. Женщины меня любят, и я их люблю. Они знают, что я музыкант, и выбираются на мои концерты, а иногда я их прямо волоком тащу, если они не хотят.

Через пару лет я думаю уйти в музыку окончательно. Концертов больше, денег начинают тоже больше платить, так что к этому я отношусь как к обычной подработке. Музыкантом я мечтаю стать где-то с пятого класса. Так, наверное, у многих, но у кого-то прошло это детское увлечение, а у меня нет. Я настроен оптимистично, все хорошо будет.

Со Stone Cold Boys мы сейчас пишем альбом, и работа, конечно, очень тормозит процесс. В будни у меня остаются 4 свободных часа, которые я могу потратить на репетиции. Времени ужасно не хватает, но если бросишь работу — пойдешь по миру. Приходится совмещать. Еще мы запланировали европейский тур в первой половине мая — я подошел в отдел кадров, сказал, что планируется такой тур, мне говорят — напиши заявление на отпуск. Думаю, если будет возможность тура, для которого потребуется больше календарных дней, чем положено на отпуск, мне все равно пойдут навстречу. Насколько я понимаю, мной дорожат».

«В армии я тушил пожары. Потом пошел на мебельный комбинат рабочим. Там был полный развал: неделю работаешь, а на три тебя отправляют в неоплачиваемый отпуск. Денег нет, вижу объявление — требуются инспектора. Ну, думаю, я же пожарный, я смогу. С 1996-го по 2003-й работал в метро. В первую неделю понял, что о пожарной безопасности ничего не знаю вообще. Ходил обманывал людей — мне кажется, все смеялись: «Строит из себя крутого пожарного». За десять лет я, конечно, овладел профессией. Менять ее я не хочу, зачем? У меня основной вид деятельности по жизни — игра в группе.

Когда мы записывали альбомы с Silence Kit, я несколько раз приезжал в студию прямо во время работы. Я тогда ходил сам по себе, отзванивался раз в два часа: «Я там-то». А сам звоню со студии. Снял галстук, записался, уехал.

Сейчас работаю в организации, которая строит линии связи, — занимаюсь в ней пожарной безопасностью. Нам присылают проект — мы смотрим, все ли с ним в порядке. Идеи, связанные с группой, у меня на работе бывают, но не музыкальные, а скорее организационные. Решаю вопросы с поездками в другой город, например. Бывает, что я еду куда-то по работе в машине и про себя репетирую, то есть вспоминаю партии и представляю, как их играю на грифе. Помогает не забыть.

То, что альбомов долго не было, с работой вообще не связано. Скорее с семьей и с тем, что долго не могли найти человека, который бы нам свел альбом. Но сейчас смешно — мы по большому счету как Iron Maiden в 1992 году. Мне, правда, говорили: тебе не кажется, что играть эту музыку сейчас — это немножко несовременно? А я говорю — ну что вам играть, постпанк? Мы умеем, но у меня вот не та форма тела. Ну играем и играем.

Любой человек на вопрос, зарабатывал бы он только музыкой, была бы у него такая возможность, ответит — конечно, да. Не любой? Ну, одно дело, когда с тобой подписывают контракт и говорят — делай что хочешь. Другое — когда просят записать альбом в духе Pet Shop Boys. Вполне возможно, и тут то же самое было бы. Я всегда играл в группе, и для меня любой опыт — всегда опыт. Пусть он даже был бы и отрицательным. Помните, как Джек Николсон в «Пролетая над гнездом кукушки» говорил: «Но я хотя бы попытался это сделать, черт побери».

«За всю свою жизнь я перепробовала разнообразные профессии — особенно мне понравилось работать расклейщиком листовок и почтальоном. Доводилось даже работать на выборах наблюдателем (помню, что читала «Демонических женщин» Захер-Мазоха от скуки). Это было, когда я еще жила в Омске. Самые последние мои опыты в этом городе — продавец в магазине молодежной одежды и практикант на заводах Козицкого и Попова. Там я конструировала и собирала корпус удлинителя для какого-то устройства. Но это было очень давно, сейчас я уже ничего не помню.

В Омске у меня не было никаких целей, в голове был только панк-рок, и я не думала о будущей профессии. Я переехала в Москву вслед за Люсей (Казарян, вокалисткой и клавишницей «Фанни Каплан». — Прим. ред.), особо не задумываясь об этом. И вообще я была наивна и нерассудительна в плане проектирования своего будущего. Я плыла по какому-то затуманенному течению и даже не спрашивала себя ни о чем.

Сейчас я люблю свою работу, хотя до этого я к ней была индифферентна. В какой-то момент проявляла некоторую агрессию по поводу того, что происходит. Но это все мещанские капризы, которые ослепили меня. Сейчас мой взор трезв и направлен в правильное русло. О работе говорю с упоением, потому что мне нравится говорить, что я работаю в библиотеке, не конкретизируя, что она не классическая. Но потом, конечно, поясняю.

Наша библиотека — в равной степени читальный зал с редкими и винтажными изданиями по архитектуре, промышленному и графическому дизайну, и площадка для проведения лекций, мастер-классов и кинопоказов. В мои обязанности входит ведение административных дел — сбор базы посетителей, написание небольших рецензий на книги, выполнение начальных подготовок к проведению мероприятий и их реализация, ведение переговоров с издательствами и пиар. В нашем штате всего три человека, поэтому мы не скучаем на работе.

Да, я бы хотела зарабатывать только любимым делом — музыкой. В России подобные заявления вызывают спорное отношение к группе. Она становится «коммерческой». У меня были такие же снобистские мнения по этому поводу, пока я сама не начала вариться во всем этом. На американской независимой сцене уже давно царит миролюбивая анархия. Судя по их настроению, вряд ли они поднимаются с постели каждое утро в 8 утра, чтобы в очередной раз обозначить свой день и отчитаться перед бессмысленной системой — словно Сизиф, поднимающийся по горе с огромным камнем в руках».