Панк-хардкор: часть вторая

«210»

Наверное, самая одиозная и скандальная отечественная хардкор-группа. В отличие от космополитичных соратников по сцене музыканты «210» не стесняются заявлять о своем патриотизме, акцентируя внимание в том числе на проблемах, связанных с этнической преступностью.

«Знакомство с панк-роком у меня состоялось году в 96-м. Как и многие, я слушал Sex Pistols, The Exploited, «Пурген», «Азъ», Летова и прочую отечественную чушь. Спустя пару лет я познакомился с группой Zuname. Это были интересные ребята с хорошей музыкой, а главное — их шоу стало моим первым панк-хардкор-концертом. Дело было в знаменитом клубе имени Джерри Рубина. В то время панк-гиги проходили там каждые выходные. Иногда я приезжал один и даже не знал, кто в тот вечер играет. Это были уникальные концерты; время зарождения российского хардкора. И конечно, глядя на этих крутых парней, я тоже захотел стать музыкантом. В 2006-м мы собрали xHARAMx. Это была очень скандальная группа, многие до сих пор о ней помнят. Мы пели о защите прав животных, вегетарианстве, здоровом образе жизни. Были молоды и радикальны. Участвовали в зоозащитных акциях, часто дрались с неонацистами.

На тот момент большинство концертов, которые проходили в Москве, перестали казаться нам интересными. Мы стали сколачивать свою собственную подпольную сцену, в которой не было места лощеным хардкорщикам и сладким ценителям тяжелой музыки. Это было закрытое для них сообщество. Наша сцена была для бедной и злой молодежи. Нас объединяли проблемы социального неравенства, любовь к животным и лютая ненависть к нацистам, которые отвечали нам тем же. Поехать на концерт, прихватив с собой купленную в магазине стройматериалов отвертку или молоток, было в порядке вещей. Практически каждый концерт сопровождался драками и поножовщиной в близлежащих дворах. Выезды в другие города заканчивались встречами с ОМОНом. Мы не могли остановиться, особенно когда начали действовать нагло и открыто. Нами неизбежно заинтересовались органы.

Впрочем, наш пыл быстро поутих, как только начались первые посадки. Тогда мы начали действовать более продуманно и осторожно. Несмотря на разношерстность компании — среди нас были скинхеды, панки, анархисты, РАШи (Red Anarchy Skinheads. — Прим. ред.), стрейтэджеры, — мы все называли себя антифашистами и всегда поддерживали друг друга. Но позже, когда DIY-сообщество разрослось, мы поняли, что нужно двигаться дальше. Стало ясно, что не все идеи антифашизма нам близки. И стоит акцентировать на этом внимание.

Первыми группами, заявившими, что патриотизм — это вполне нормальное явление, были Razor Bois и Moscow Death Brigade. Их участники говорили о том, что любовь к стране и фанатичное пресмыкательство перед государством — это разные вещи.

Игра в группе для меня всегда была чем-то веселым, отличным способом приятно провести время. Но по мере того как мы взрослели, вместе с нами росли и наши слушатели, а нам не хотелось, чтобы из них выросли подонки. Тогда мы стали внимательнее относиться к текстам и к музыке. В 2009 мы решили собрать серьезную группу с ответственным посылом. Такой командой стала группа «210», где я играю и по сей день.

Да, меня лично, мою группу и моих друзей постоянно обвиняют в гомофобии, кавказофобии и прочих «смертных грехах», хотя повода для этого никто из нас никогда не давал. Драки с кавказцами происходили, но исключительно по причине агрессии с их стороны, и если кто-то уличит меня во лжи, пусть плюнет мне в лицо. Про драки с представителями ЛГБТ мне вообще говорить смешно. Сперва по наивности я тратил кучу сил на то, чтоб развенчать миф о нашей нетерпимости к кавказцам и геям, но вскоре понял, что это бесполезная трата времени. Я настороженно отношусь к определенной части кавказцев — ну, многие понимают, о чем я говорю. Все эти FBI, мокасины, дерзкие взгляды, которые только и ищут, за кого бы зацепиться… Это люди, которые понимают только силу. Я не считаю это разумным и правильным. Они социально опасны, поэтому я против них. Я не считаю себя гомофобом, но и не симпатизирую ЛГБТ-сообществу и их деятельности. 

Многие скинхеды не любят нас из-за того, что мы играем хардкор, некоторые хардкорщики не любят нас, потому что мы скины. По большому счету, вокруг «210» сплотилась большая тусовка людей с абсолютно разными взглядами. Как и раньше, нас объединяет лютая ненависть к нацистам. Мы не пропагандируем насилие, просто хотим, чтоб люди сами решали, как им жить, и думали своей головой.

Мы стараемся пропагандировать разумные, позитивные идеи. Ценить дружбу и отличать хорошее от плохого, прививать людям любовь к здоровому образу жизни и спорту. Поэтому наши тексты просты и доходчивы. В них нет никому не нужной витиеватой поэзии, от которой потом приходится долго отходить. Какую роль мы играем в нынешней панк-хардкор-сцене? Да какая разница? Мы простые парни, любим веселиться и играть для таких же ребят, как мы. Мы рады видеть на наших концертах всех, кто разделяет наши взгляды на жизнь».

Distress

Есть ли спросить любого зарубежного поклонника быстрой и грязной музыки, какие российские группы он знает, тот обязательно назовет Distress. За 10 лет брутальным последователям британцев Discharge из Петербурга удалось зарекомендовать себя не только в Европе, но и во всем мире.

«Во второй половине 1980-х, когда я начал интересоваться панк-роком, никаких тусовок, как мы их понимаем сейчас, не было. Были нефоры, под этим словом подразумевались и панки, и металлисты, и рокабиллы, короче, каждой твари по паре. Сейчас, погоди, пойду песок из тапок вытряхну… Так вот, была тусовка вокруг Рок-клуба, и весь движняк проходил на Рубинштейна, 13. Мы с одноклассниками ездили туда за записями и иногда попадали на какие-то концерты, которые проводились в красном уголке. Самым запоминающимся из подобных мероприятий для меня стал квартирник Летова. К тому же «Алиса» и «ДДТ» уже гремели по дворцам спорта, а на сцену Рок-клуба начали вылезать более андеграундные коллективы, те же «АУ», «Объект насмешек», «Юго-запад», «Бригадный подряд». Этот край сцены был мне как-то близок, через него я и вкатился в субкультуру.

Идея создать собственную группу пришла ко мне уже после того, как я попробовал себя в качестве музыканта. Никаких особых идей у меня изначально не было, просто хотелось играть трехаккордный панк-рок. Идеи пришли намного позже, когда панк в моей голове перестал быть просто музыкой, превратившись в стойкую жизненную позицию. Ну, типа когда враги стали более очевидными (ха-ха), а цели менее призрачными. Когда осознание внутреннего «я» стало более осмысленным.

Примерно в 1993-1994 годах в «Там-Таме», куда я много ходил, стали преобладать наци-скины. Концерты стали заканчиваться какими-то драками и поножовщиной. Помню, приехав однажды в клуб, я попал на концерт Totenkopf. Зал был полон зигующих скинов, которые то и дело били малочисленных панков и разносили все вокруг. Не скажу, что в те годы я был ярым антифашистом, но увиденное меня реально повергло в шок. Я отошел на три года от всего, что было связано с музыкой. Просто взял и завязал. Потом, правда, оказалось, что узел был непрочным.

В 1999 году я начал играть в группе «Вибратор». Мы играли вместе до 2003 года, когда я плавно перетек в «Коматоз», а парни пошли дальше. К более мрачному и суровому звуку, который у нас сейчас в Distress, я, видимо, пришел, когда повзрослел, хе-хе. На самом же деле, культура вокруг развивалась, ее гидра пошла в массы, и это не могло не сказаться на внутренней эволюции.

Мне не нравится определение «популярная» в отношении нашей группы. Это как-то грубо и мерзко звучит. Возможно, стоит сказать, что Distress — самая известная отечественная дибит-группа, однако и это утверждение может быть ошибочным. Просто мы оказались одними из первых ласточек, выпорхнувших за рубеж, вот и осели там макаронами на ушах. Мы часть мировой субкультуры, не больше и не меньше. Просто наше упорство в каких-то вещах дало нам чуть больше плюсов. 

Скажу честно, я не устал от эксплуатации одного и того же образа. Мне нравится то, что мы делаем, мне нравится тот образ жизни, которым мы живем. Я не ищу ничего другого, потому что, видимо, нашел. В поиске находятся обычно те, кто еще не самоопределился в этом мире. Я как живу, так и играю. Всевозможные рамки мы создаем себе сами. И сами же пытаемся за них выйти. Это вечная внутренняя борьба, борьба с самим собой.

Конечно, маргиналы есть всегда и везде. Юношеский нигилизм быстро проходит, и время само отсеивает из движа ненадежных персонажей. Я знаю очень много чуваков, так сказать, бывших говнопанков, которые сейчас очень активны в тусе и мутят всякие крутые темы. Причем многие думают, что данная ситуация характерна только для совка, но хрен там. За рубежом тоже хватает своих говнарей. 

Мне всегда было плевать на мейнстрим-протест, я даже не забиваю себе этим голову. У них свой праздник, у меня свой. Мелкие локальные протесты мне более симпатичны. Не думаю, что в головах стадионных зрителей осядет хоть толика смыслового посыла, выплюнутого устами их кумира. Да, мы живем в одном мире, но смотрим на него с диаметрально противоположных точек зрения. Конечно, я не исключаю, что многие несправедливости сегодняшнего мира небезразличны и большим звездам тоже, но мне кажется, что вряд ли кто-нибудь из них выйдет на улицы бороться и противостоять внешнему давлению. Это, разумеется, мое субъективное мнение».

Jars

Главная столичная нойз-рок-группа, которая некоторое время назад превратилась из квартета в трио, став гораздо раскованней и злее.

«Я оказался в панке довольно случайно. Этому сопутствовали весьма печальные обстоятельства. Когда мне было лет 15–16, произошло убийство Тимура Качаравы, питерского панка и антифашиста. Все это широко освещали СМИ. Тексты песен группы Sandinista!, где играл Тимур, напечатали даже в одной из тех газет, что покупала моя бабушка. Еще помню документальный фильм про нападения на антифашистов по одному из центральных каналов. Меня это ужаснуло. Я стоял, мылся в душе и думал: «Как такое вообще может происходить?!» С этого момента я понял, что ничего общего с людьми, которые совершают или даже одобряют насилие во имя каких-то несуществующих вещей типа «нации» и всего сопутствующего, у меня нет и быть не может. Но все это было задолго до того, как я начал играть в группе. 

Потом меня накрыло, как волной: интернет, вылазки в музыкальный магазин Monkey Business, зины Insomnia, Interpretation и Despertar. В Красногорске, где я жил, я знал лишь троих человек, интересовавшихся панком (друзей у меня было немногим больше). Один из них со временем разрисовал весь город граффити «Vegan», «Antifa», «SXE», анархиями всякими. Видел одно из его творений на стене церкви. Что-то про то, что религия — обман и все такое. Это был невероятно крутой чувак, блаженный, юродивый, шел до конца, и ему совершенно не было дела до мнения окружающих. Даже сейчас, насмотревшись на всяких безумцев и начитавшись про них, я думаю, что он был очень крут. Потом он пропал. А через несколько месяцев его нашли в каком-то сарае. Повесился.

С другим приятелем мы пытались одно время играть в группе. Ничего особенного из этого не вышло, но зато я стал ходить к нему в гости и переписывать себе всякий хардкор. От него же я узнал про стрейтэдж. Мне нравились все эти кресты; как они выглядят, как агрессивно дополняют хЛЮБОЕх хСЛОВОх. Не пил я максимум недели три. Не вышло. Приятель мой, напротив, продвинулся в этом плане. Позже я увидел его на фотках в составе злобной и догматичной группы xHARAMx.

Почти все время я тратил на то, чтобы научиться играть музыку. Композиция, техника и так далее. Выходило неплохо. Мы сидели в комнате у барабанщика, сразу же записывали едва выдуманные телеги, тащились от того, что получается. Когда же пытались исполнить то, что навыдумывали, приходило жуткое разочарование. Представьте, что ваши песни криво и косо играют какие-то придурки. Так во мне зародился перфекционизм и беспринципность в сотрудничестве с другими музыкантами.

Меня всегда удивлял один диссонанс — либо чувак хорошо играет, либо врубается в панк. Я никогда не стремился играть панк, если говорить о форме и звучании. И ничего особенного не хотел сказать. Меня просто позвали в эмо-группу Prea Hrada, единственную адекватную в Красногорске. Потому что я хорошо играл и был немного в теме. А эту команду, в свою очередь, потом позвали на концерт, который проходил где-то в Жуковском, в детском саду. Там мы и познакомились с хардкор-тусой.

Не могу не отметить роль Myspace.com в нашей тогдашней жизни. Это была самая крутая социальная сеть. Все моднейшие фейсбуки и бендкемпы не идут с ней ни в какое сравнение по одной простой причине: там можно было дружить группами! «Thanks for add, stay in touch, cheers». А сейчас что? «Давайте обменяемся ссылками?» Это больше похоже на какой-то вшивый спам и маркетинг.

Играя в разных группах с разными людьми, я дожил до 2011 года. Было весело, хотя и висли мы в основном в Москве. Максимум — выезжали в Питер и в Тулу. Это было дикое потрясение. Ребята, которых ты видишь впервые, принимают тебя так, будто вы знакомы всю жизнь. На тот момент я был полностью доволен панк-сценой. Мне казалось, что мы с друзьями привносим в жизнь что-то необычное, нащупываем какие-то новые правильные ответы. И плевать, что это были на самом-то деле общие места, и так понятные всем адекватным людям.

А потом я устал. Мне надоело слушать все эти хрестоматийные телеги, которые раньше казались настоящим откровением. За всем этим начала ощущаться какая-то пустота. Общие фразы маскировали отсутствие собственных мыслей. Меня начали раздражать все эти хардкор-группы, собранные только для того, чтобы развлекать друзей.

Моя нынешняя группа Jars нужна мне, скорее всего, в качестве психотерапии. Я пою и играю о том, что меня действительно гложет, и на каждом выступлении стараюсь изгонять из себя демонов. Музыкально мы стараемся избегать каких-либо клише и намеренно неправильно организуем композицию и гармонию в песнях. Где-то в 2009 году меня до глубины души поразила финская группа Fun. В ней мне понравилось все — от дурацкого названия, которое невозможно найти в Google, до отчаянно похмельного вида музыкантов и животного, неконтролируемого рок-н-ролла, который они играли. Когда я показывал маме фото с нашего совместного концерта, она сказала, что вскоре я стану таким же, как они. Вот и стал. Нойз-рок на данный момент кажется мне лучшим способом изложения мыслей для таких ботаников и интровертов, как я. 

Играя в Jars, я увидел еще одну черту субкультуры — международную солидарность, готовность сделать концерт в своем городе самым последним придуркам. Мы побывали в двух евротурах и, надеюсь, побываем еще. Это незабываемо — увидеть все эти многоэтажные цивилизованные сквоты в Германии, сыграть в неотапливаемом ангаре на границе Польши и Беларуси, пить повсюду бесплатное пиво… Именно это сейчас мне кажется самым важным в субкультуре — сеть взаимопомощи, DIY как он есть. Punk is ok, we’re not».

«Анкылым»

Заслуженный фолк-панк-оркестр из Петербурга. Стартовав в конце девяностых, «Анкылым» развился из экспериментального нойз-проекта в активно концертирующий секстет с балалайкой и баяном. Группа привносит в местный панк то, чего ему часто недостает — юмор и самоиронию.

«C cубкультурой я столкнулся только на факультете социологии, когда узнал, что это вообще такое: до этого хватало одной музыки. В 12 лет открыл для себя тяжелый звук и стал искать все, что имело к нему хоть какое-то отношение. В этом плане я скорее теоретик: перед первым походом на концерт у меня в арсенале была мощная база в виде прочитанных книг, журналов, а также передач радио «Катюша» и телепрограмм о клубном движении. На панк-концерты ходил с 1996 года — тогда это были «Югендштиль», Tequilajazzz, «The Пауки», «Маррадеры». Ходил частенько один — послушать, посмотреть, ощутить атмосферу. Тогда же было и первое столкновение с реальностью в лице «там-тамовской» тусовки. Удивляюсь, как нам с Коляном (сооснователем «Анкылыма» и «хОСАх». — Прим. ред.) не набили лицо на «Маррадерах» в пресловутом 1996-м. 

Позже уже удавалось увидеть и массовые драки, и провокации, и прочий беспредел. Постоянное ощущение риска делало впечатление от концертов более яркими. Начали появляться знакомые, со временем это привело к тому, что приходишь на концерт и пока со всеми перездороваешься, уже половина мероприятия проходит. В общих чертах, захватила простота, непосредственность и отсутствие пафоса в людях, плюс интересная музыка. 

Переломным моментом стало нападение гопников на московских панк-музыкантов в электричке в Лобне, кажется. Тогда пришло ощущение, что следующим можешь быть ты или кто-то из друзей. Настало время делать выбор, с кем ты. Оставаться в стороне было как-то гадко по отношению к себе. Ну, и мы с Митром (будущий музыкант Dottie Danger. — Прим. ред.) и Джорджем (лейбл «Карма мира». — Прим. ред.) тогда и замутили в Петербурге концерт в поддержку пострадавших музыкантов. Это был, наверное, первый важный, осознанный шаг, имевший отношение не только и не столько к музыке и тусовке.

Мечта быть в группе у меня была с самого начала увлечения рок-музыкой, с подросткового возраста. Другое дело, что никаких идей и представлений на этот счет не было. В этом плане очень верны слова Летова, говорившего, что ты впитываешь музыку, как стакан, а когда он переполнен, ничего больше не влезает, льется через край, и приходится сочинять что-то самому. Получилось как по нотам: я слушал самую разную музыку и в какой-то момент стало чего-то не хватать. Появилась идея проекта, в котором бас был бы, как у «Югендштиля» или Nomeansno, гитара, как у Terveet Kadet или норвежских блекстеров, ритм хардкоровый, а вокал эстрадный. Ну и чтобы с юмором все было. То есть такой микс, который я и сам бы слушал. Так появился «Анкылым». 

В какой-то момент Колян решил вместо гитары осваивать баян, а Ромик — балалайку. Так сложилась псевдофолк-основа: ведь по-хорошему, наши аранжировки и подход к музыке совершенно не фольклорные. Более того, обыгрывая стандарты и клише хардкора и прочей тяжелой волны, для меня было важно сохранить и поддерживать ироничное начало в движухе, а то слишком уж много пафоса к тому времени накипело.

У другой нашей группы хОСАх («Они Совсем ... [ведут себя возмутительно]») была примерно такая же концепция, но другая форма. Идея проекта возникла на форуме Punk.ru как ироничный ответ на закостенелость мозгов в тусовке, особенно у молодого поколения. Идею написания песен, состоявших из реплик с форума, сначала реализовали москвичи, а потом подхватили мы в Питере. Поскольку мне всегда нравился олдскул-хардкор, хотелось играть что-то максимально жесткое, агрессивное, лаконичное, но при этом сделать смешным весь этот пафос. Не обсмеять именно, а сделать такую сатиру. А поскольку берутся тексты интернет-баталий, то это ж реально голос поколения. Вообще, идея была такая, что вечером песня сделана, тут же записана и утром выложена в сеть: предельно злободневно и остро, как боевой листок.

Нам с «Анкылымом» ехать накатанным маршрутом по Европе уже скучновато: хочется играть там, где никогда не были, это как вызов самим себе. Бывают проколы, конечно, и сил тратится гораздо больше, не говоря о том, что затраты почти никогда не отбиваются, но в эмоциональном плане получаешь очень много. После того как мы съездили пару раз по Европе и выбрались в Англию, пришла в голову мысль сгонять в Южную Америку. Я вообще изначально хотел Перу и Аргентину, но ответов больше всего получил из Бразилии, ну и пришлось корректировать планы. Организация тура предельно проста: набрал в Google «Brazil hardcore show club» и по всем появившимся форумам и страницам групп начал отписывать. Нашим сказал: «Пробиваю Южную Америку, копите деньги на билеты». Ну а дальше уже организационные детали.

Для меня что «Анкылым», что «хОСАх», что другие творческие инициативы — это попытка заставить людей раздвинуть свои рамки восприятия. Думать шире, ломать клише внутри той же субкультуры. Надеюсь, что все будет развиваться по спирали: за стагнацией последуют новый прорыв и развитие. Я думаю, вернее, надеюсь, что перспективы есть и можно учитывать собственные ошибки и просчеты. Лично мне сейчас опять стало интересно следить за ситуацией».

Inducers

Авангардное серф-панк-трио, состоящее из переехавших в Москву иностранцев. Гитарист Inducers, канадец Иэн, живет в России почти 10 лет и успел поиграть в нескольких столичных экспериментальных хардкор-группах

«Музыка окружала меня с детства. Я начал учиться играть на пианино, когда мне было пять лет. У моих родителей была богатая коллекция пластинок с классической музыкой, джазом, кантри 50-х и рок-н-роллом 60-х. Я обожал в ней копаться. С панком и другой андеграундной музыкой меня познакомили старшие сестры, которым довелось побывать на концертах DOA, The Clash и тому подобных групп в начале 1980-х. Помню, как увидел Ramones в фильме «Высшая школа рок-н-ролла», который крутили в субботу вечером по телевизору. Это было самое сырое и энергичное, что я на тот момент слышал. Я был потрясен. Когда мне было 10–12 лет, вокруг царила эпоха гранжа. Спасибо Nirvana, благодаря этой команде ребята типа меня узнали о Sonic Youth, Helmet, Генри Роллинзе и других не столь известных артистах. Это послужило своеобразным ключом к пониманию хардкора 1980-х — Black Flag, Minor Threat, Husker Du. 

С головой окунувшись в эту музыку, я впитывал всю информацию о ней, которую только мог найти. В то же время через друзей я познакомился с более экстремальными вещами. Я слушал все без разбора. Вскоре начал ходить на хардкор-концерты, благо они проводились чуть ли не каждую пятницу в общественном центре рядом со школой. Тогда я понял, что больше всего меня интересует хаотичная и брутальная музыка. До сих пор она является для меня главным источником вдохновения.

В Канаде у меня было несколько групп, но из них ничего путного не вышло. Одна из них играла неплохой стрейтэдж-грайндкор, скатившись впоследствии в жуткий мош-метал. Другая представляла собой странный сладж-нойзовый проект с полуимпровизационными композициями. Мне нравилось играть в группах, но в то время учеба интересовала меня больше. 

Поступив в университет, я начал учить русский. Меня всегда интересовала история, культура и политика вашей страны. С русским панком меня познакомил преподававший у нас профессор. Он был из Омска и как-то раз записал мне кассету с русским роком. Там было много групп вроде «Кино», «ДДТ» и «Алисы», но среди них затесалась и «Гражданская оборона». Я был шокирован тем, как необычно и сыро они звучали. Когда я впервые собирался в Россию на практику, у меня не было ни малейшего представления о том, что представляет собой местный андеграунд. Кажется, я ожидал увидеть нечто авангардное. Прожив в Москве какое-то время, я понял, что здешняя сцена, в общем, несильно отличается от независимой музыкальной тусовки в любой другой стране. Есть несколько потрясающих групп, много посредственных и ряд откровенно дерьмовых. То же самое можно сказать о любой сцене в Северной Америке.

Закончив университет в начале нулевых, я стал все чаще приезжать в Москву. Я не планировал играть здесь в группе (мне хотелось работать), но в итоге не выдержал, купил гитару и начал сочинять риффы. Благодаря человеку по имени Подонок Икс, который участвовал в выпуске московского фэнзина Insomnia, я узнал о хардкор-форуме Thes1n.com и начал искать там людей со схожими интересами. 

Первая группа, которую я собрал в Москве, называлась Perth. Мы играли нойз-рок в духе проектов Стива Альбини и команд с лейбла Amphetamine Reptile. Наш барабанщик был австралийцем. Несмотря на то что он никаким боком не относился к хардкор-панк-сцене, стучал он здорово и с большим энтузиазмом. Проект просуществовал менее двух лет, развалившись из-за личных разногласий и отсутствия однозначного взгляда на то, что и как мы хотим играть. Честно говоря, у меня остались смешанные чувства по отношению к этой группе. 

Затем вместе с другом из Англии мы основали Inducers, которые сочетают энергичный серф и краут-рок. Группа по-прежнему активна, хотя из-за непростых графиков работ мы играем не так часто, как хотелось бы. Помимо Inducers мы с нашим барабанщиком и вокалистом московской группы Virulent Mass Ваней основали шумовую фаст-грайнд-группу The Urstaat. Нам удалось записать пусть короткий, но альбом. Впрочем, проблемы с семьями и работами настигли нас и здесь, так что на данный момент проект временно заморожен. Надеюсь, мы еще к нему вернемся.

Между музыкальными сценами Канады и России нет принципиальной разницы, не считая технических особенностей вроде наличия качественной аппаратуры. Впрочем, за последние годы и это перестало быть проблемой. Мне кажется, российские музыканты много теряют, не имея практически никакой платформы для представления своего творчества помимо нескольких интернет-ресурсов. В Северной Америке студенческие радиостанции сделали очень много для продвижения некоммерческой музыки. Еще в Канаде гораздо больше женских групп, чем в России.

Я играю музыку, потому что это люблю это дело. Мне нравится энергия и химия, которая возникает между людьми, создающими музыку; мне нравится, когда она получается. Она также работает как лекарство от стресса, напряжения и ненужных мыслей, возникающих время от времени. Помимо нервотрепки, связанной с жизнью и работой в большом городе, я терпеть не могу человеческую тупость и равнодушие, с которым мне приходится сталкиваться ежедневно. Мне нужна отдушина, и сочинение странной музыки в компании единомышленников прекрасно для этого подходит».

Cretin Boys

Московские энтузиасты исконного панка в духе Ramones, которым за 8 лет существования удалось сплотить вокруг себя достаточное количество людей, чтобы не только играть и записывать музыку, но и выпускать виниловые пластинки, устраивать концерты зарубежным группам и регулярно проводить тематические вечеринки.

«В школьные годы я жил в провинциальном городке Мурманской области. Это был второй по значимости населенный пункт в округе, северный край, 9 месяцев в году мгла (полярная ночь) и вечная мерзлота. Но очень красивая природа, а летом — головокружительные виды и настоящие белые ночи. С детства я слушал отцовские кассеты The Beatles, Элвис, Boney M, потом гранж, «Пилот», «Мумий Тролль» и прочий русский рок. В школе мне от дворовых панков перепала кассета «Пургена», а от брата подруги — сборник «Панк-революция» и куча кассет «ГО». Все это меня не очень впечатлило, я представлял себе панк-звучание по-другому. Оно должно было быть безбашенным, а все это что-то не цепляло. Я начал плотно слушать Nirvana и The Offspring. Единственным, что нравилось тогда из отечественного, были «Тараканы!».

Позже я переехал в Москву на учебу — и открыл панк-любовь всей своей жизни, группу Ramones. Для меня они стали олицетворением того, что есть панк и с чем его едят. На то, чтобы завести новых друзей, которые также шарили в музыке и субкультуре, у меня ушло ни много ни мало два года. 

Помню свой первый хардкор концерт, куда я пришел, начитавшись фэнзинов и статей в сети. Дело было в «Р-клубе». Оглянулся по сторонам — дискотека какая-то. Все курят, все в модных шмотках, стоят себе по углам и смотрят на остальных осуждающе, какой-то элитарный клуб. В отличие от концертов «Тараканов!» здесь никто не хотел дружить и общаться. Меня это, конечно, расстроило. Но потом выяснилось, что хардкор — он не весь такой, и я нашел нормальных ребят. В то же время появилось желание не только слушать музыку, но и играть ее. Уровень владения гитарой у меня был практически нулевой, но все перекрывали сильное желание и пример Ramones перед глазами.

Первые репетиции проходили смешно, без барабанщика, дома. Мы с басистом подключались через мой семейный раритет — родной радиопроигрыватель Sony, который давал очень крутой овердрайв. Одной из главных задач было абстрагироваться от русского говнопанка, псевдопанка, групп со сборников «Типа панки и все такое…», а также хардкор-клише. Еще хотелось противопоставить себя царившей в панк-сцене турбосерьезности, тем самым ребятам из «Р-клуба» со сложными щами. Ориентирами были исключительно наши собственные мировые тренды: стиль Ramones, тупые трехаккордные песни, веселье, любовные переживания, шутки про друзей, панк-рок и подвальный американский хардкор 80-х. Конечно, нас волновал весь тот ад, что творился вокруг, проблемы общества, но в музыке хотелось сделать акцент на другом.

Со временем мы начали выступать для небольшого количества друзей и знакомых, нас стали приглашали в другие города, происходило много веселых приключений. Мы сделали какую-то запись, надо было ее как-то выпускать. Я списался с западными панк-группами, игравшими в похожей стилистике, и выпустил наши песни сплитом с командами из Австрии и Австралии. Отправив им часть тиража, я припас большую его часть для России (кстати, она до сих пор пылится у меня в шкафу). В общем, так я стал владельцем лейбла.

Дальше все завертелось с невероятной скоростью — и в какой-то момент мы основали более серьезный лейбл East Beat Records, а на его базе — букинг-агентство и множество инициатив, имеющих косвенное отношение к музыке. Сейчас мы если и выпускаем что-то, то вдумчиво и на виниле, привозим зарубежные группы, делаем видеоподкаст о событиях панк-сцены, проводим тематические панк-кинопоказы и вечера панк-караоке.

Эксплуатировать из года в год одни и те же образы, характерные для Ramones-панка, мне совершенно ненапряжно. Данная стилистика — настоящий кладезь, в ней можно копаться и копаться. Основная проблема — это, конечно, время и средства. Профит от большинства наших затей минимальный (случается, что и в минус уходим), но за счет проведения вечеринок удается создать некую подушку безопасности, чтобы не так больно было падать. 

Очень важно, чтобы все не скатывалось на уровень потребительства; чтобы у всех людей, вовлеченных в музыку, был общий вектор развития. А то некоторых начинают терзать противоречия, когда они заканчивают университет и устраиваются на статусную работу. Такое ощущение, что у многих в головах происходит щелчок: «А теперь все». Пожалуйста, занимайтесь так называемой взрослой жизнью, занимайтесь развитием во всех планах, но если у вас есть какая-то страсть и любовь — не теряйте ее, вы будете жалеть об этом!»

Totoro

Отчаяанная эмо-постхардкор-группа, собранная бывшими и нынешними участниками важных для инди-сцены нулевых групп «Маршак» и «Фиолетовый пес».

«В школе мне было трудно найти единомышленников в плане музыкальных вкусов. Мои одноклассники были увлечены «Ласковым маем», «Миражом» и Nautilus Pompilius. В один прекрасный день ко мне попала кассета Sex Pistols, и, как и у большинства, именно с нее началось мое увлечение панком. Я заучил эту запись практически наизусть. Тем не менее меня всегда тянуло к чему-то более тяжелому. Однажды я познакомился с ребятами из андеграундной дет-метал-тусовки. Они меня просвещали, я начал ездить на Горбушку, где в те времена можно было купить и записать практически все что угодно. Тогда же, в конце 1990-х, начали появляться первые рок-магазины и рок-журналы. Там писали, что хардкор — это панк и металл, замешанные на агрессии и мощной энергетике. Именно этого мне тогда и хотелось. 

Однажды на репетиции в подвале на «Планерной» я познакомился с парнем по имени Дима, у которого, помимо металлической, была и хардкор-группа. Которая искала вокалиста. Так я стал участником своей первой группы Beavis and Butthead Tendencies. Жуткое название. Впоследствии выяснилось, что она даже не была хардкором, хотя мы искренне в это верили. Потом мы узнали о стрейтэдже и поняли, что уже давно живем согласно этим принципам. В поисках единомышленников мы вышли на тусовку групп Distemper и Skygrain. И вот это был прорыв! 

На меня обрушился просто-таки огромный поток музыки, настоящего хардкора, панка и эмокора. Я был счастлив и впитывал все, как губка. На концертах Distemper я познакомился с парнями, которые впоследствии собрали команду Unconform. Там я тоже начал петь. Вообще, вторая половина 90-х была очень интересным и насыщенным периодом. Можно сказать, что именно тогда в нашей стране начала формироваться настоящая независимая DIY-сцена, осознанная и идейная. Москва, Питер, Волжский, Киров — такие вот были очаги активности. Потом появились новые группы, зины, лейблы и дистро. В общем, понеслась!

Когда я только оказался внутри всего этого процесса, меня сильно увлекла атмосфера дружбы и достаточно тесных взаимоотношений между людьми. Ты приходил на концерт и знал всех в зале лично. Ну или, по крайней мере, в лицо. На мой взгляд, это было очень круто, такая большая семья. Но естественно, все это сообщество состояло из отдельных людей, и все они были разными, а со временем их становилось все больше и больше. Хотя я не тот человек, который помнит плохое. Свое недовольство я выражал в текстах песен, и, как выяснилось спустя много лет, они повлияли на многих людей, хотя у меня и в мыслях не было поучать или влиять на кого-то. Я просто выражал свои чувства и свое отношение к какой-то волновавшей меня теме.

С появлением интернета все стало развиваться еще быстрей, сцена резко увеличилась. Все последние годы я по мере своих возможностей и интереса принимал участие в нескольких группах и в выпуске зинов. Уже несколько лет у меня есть собственные лейбл и дистро. Сейчас мы с друзьями играем в группе Totoro. Это не панк и не хардкор, по крайней мере, с точки зрения музыки. Наверное, нашу группу можно охарактеризовать как эмо/инди-рок, но мне трудно судить со стороны. Мы просто придумываем музыку, которая нам самим нравится. 

Со временем мое отношение ко многим вещам, которые являются обязательными для данной субкультуры, изменилось. Произошла переоценка ценностей. Но для сцены характерно постоянное обновление — подрастают новые поколения, вновь становятся популярны старые группы и шмотки, которые модно было носить 10 лет назад. Меня все это уже не волнует. Мне интересны конкретные люди, интересно делать то, благодаря чему я чувствую, что живу, а не существую. Сейчас я понимаю, что именно это было самым важным на протяжении того времени, что я нахожусь внутри сцены и субкультуры. Я просто нашел место, где мне хорошо. И я не представляю себя без всего этого».

Bluesbreaker

Одна из самых известных и активно гастролирующих украинских панк-групп, которая смешивает боевой хардкор с блюзовыми риффами и элементами стоунер-рока.

«В году 2002 я резко понял, что вырос из тусовок в родном дворе и на районе. Необходимо было что-то менять, прорываться в дивный новый мир. В противном случае я рисковал на всю жизнь остаться в компании аптечных наркоманов. Приблизительно в то же время я перестал увлекаться спортом и переключился на музыку. После непродолжительного путешествия по субкультурным мирам города Киева я познакомился с милыми ребятами из местной хардкор-панк-сцены. На тот момент я уже знал, что такое стрейтэдж, и понимал, что хардкор — это не Korn, Slipknot и Limp Bizkit, как думали многие мои сверстники. Хардкор — это Black Flag, Minor Threat и Bad Brains. 

Осенью 2005 года я попал на свой первый хардкор-концерт. На нем играли Ray из Москвы и несколько киевских групп. В зале было не более 30 человек, но атмосфера была очень приятной и непринужденной, я чувствовал себя в кругу хороших знакомых, которые любят веселиться и позитивно проводить время. Постепенно я начал врубаться в идеологический и социальный подтекст панка. Мысли о соответствующих проблемах посещали меня и раньше.

Мы в Bluesbreaker никогда ни на кого не ориентировались, а просто играли так, как считали нужным. Этот подход, как ни странно, не был идеальным. Порой он заводил нас в тупик. Раньше я из-за этого переживал, но со временем понял, что все идет именно так, как должно идти. Мы существуем уже 4 года, и в конце мая отправимся в свой пятый по счету тур. Я думаю, что возможность совмещать путешествия, музыку и дружбу и является целью нашей деятельности. 

Туры для панк-групп — это одновременно вознаграждение, праздник и каторга, ведь все организационные вопросы ты решаешь сам, зачастую не имея никакого опыта в этом деле. Таким образом, ты влетаешь на кучу денег, но получаешь незабываемые впечатления. В прошлом году я отправился в европейский вояж сразу с двумя своими группами. За 16 дней мы дали 32 концерта, это было очень тяжело со всех точек зрения. Вторая группа, в которой я задействован, называется Sike. Это своего рода попытка отдать дань хардкор-классике 80-х и нулевых, стрейтэджу и молодежной дерзости. Посещая панк-концерты в других городах и странах, я постоянно знакомлюсь с новыми ребятами. С некоторыми из них я дружу уже много лет. Мне кажется, что это главная ценность панк-сообщества в моей жизни. Я сомневаюсь, что встретил бы такое количество интересных и разнообразных людей, не попади я в сети панка в свое время. 

За годы, которые я живу хардкором, мое отношение к нему не ухудшилось, несмотря на все проблемы, которые присутствуют в сцене. А их немало. По сути это все тот же социум, в котором есть все негативные аспекты отношений между людьми. Но позитивная составляющая перевешивает все плохое, для меня уж точно. Я все так же готов попадать на деньги, делая концерты для друзей и малознакомых ребят, просиживать часы на репетиционных базах, платить из своего кармана за запись новых песен, убивать отпуск на туры. Многие из моих старых приятелей уже давно забили и занимаются какими-то другими делами. Но и новые ребята постоянно появляются. Они несут в себе какие-то новые мысли и идеи, которые в итоге толкают сцену на дальнейшее развитие».