Ifwe, Sonic Death, «Есть Есть Есть» и другие петербуржцы

Михаил: Моя первая работа, когда я еще жил в Череповце, — продавец дисков (я имею в виду компакт-диски). Отовсюду увольняли — то на рабочем месте усну, то еще что-нибудь. Продавец я был не самый лучший, зато в чем-то разбирался. Сейчас мы с братом работаем в одном месте на одинаковых позициях.

Александр: Сначала сюда случайно попал я. Наткнулся на сайт какой-то веб-конторы, мне понравились у них некоторые проекты, и я написал: «Хочу у вас работать». Пригласили пообщаться, затем предложили попробовать. А потом уже я предложил подключить своего брата, потом друга Рому…

Михаил: В Петербурге мы все время играли музыку, а параллельно перебивались с одной работы на другую. Было кошмарно — например, какое-то время я печатал для натяжных потолков.

Александр: Сначала никто не знал ни о моем образовании, ни о том, что я играю в группе. Не требовалось никаких подтверждений знаний и способностей — все сразу строилось на доверии и симпатии. Об Ifwe здесь все узнали немного позднее. Были приятно удивлены, слушали наши песни.

Михаил: Обещали прийти на концерт, но никто так и не пришел.

Александр: У нас семейная обстановка. Нет иерархии, поэтому мы тоже никакие не руководители — и слава богу. Чем именно мы занимаемся? Есть клиенты — агентства (например, BBDO или Leo Burnett), которые заказывают у нас проекты. Мы за эти проекты отвечаем — общаемся с командой разработчиков, пишем техзадания, показываем заказчику тестовые версии дизайна. Проекты у нас разные. Что нас объединяет — мы оба очень не бюрократичны, у нас нет никакого ежедневника. Все таски летают в голове или существуют где-то около. Такой порядок вещей приемлем — раз все работает, значит, все хорошо. Еще один из плюсов — можем отпроситься ради концерта или гастролей. Офис у нас отличный, на Рубинштейна с PlayStation и теннисным столом.

Михаил: Еще сейчас мы берем уроки немецкого. Расставили приоритеты — надо выучить.

Александр: Не всю же жизнь петь на русском! В идеале, конечно, мы бы из России вообще уехали. Еще я диджею, но это не заработок, а приятное времяпрепровождение. Все равно у нас никогда нет денег — не было, когда мы не работали, и нет сейчас. На этой неделе вот дадут зарплату, к ней у меня нулевой баланс. Как будут деньги, надо положить их на кредитку, потому что мы купили PlayStation 4.

Михаил: Половина зарплаты уходит на оплату аренды квартиры, другая — на билет за границу. Я не знаю, на какие деньги купил это пиво.

Александр: Попросим бармена, чтобы записал на наш счет.

«Я работаю с сознанием руководителей российских корпорпаций, иначе говоря — занимаюсь обучением и развитием взрослых людей. Пример: есть большая промышленная компания, руководители которой понимают — если оставить все как есть, можно погибнуть или меньше заработать. Нужно изменить подход, сделать так, чтобы директора и сотрудники приходили в офис и не два часа пили чай, а работали. Наша задача в этом случае — помочь всем сотрудникам разобраться, зачем нужны изменения и в чем их долгосрочный смысл. Специфика здесь в том, что наши клиенты обычно уже устроены в жизни и имеют большое влияние и, как следствие, формулу успеха, поэтому идея развития, изменения себя им может не сразу казаться рабочей.

На этой работе я уже девять лет, мне здесь интересно — я общаюсь с людьми, которые состоятельнее, успешнее и умнее. График 24/7 — последнее письмо могу отправить в четыре утра, а потом встать в восемь и заниматься делами. Дважды из-за работы я отменял концерт и дважды из-за концерта — поездку по работе. Когда я не занимаюсь бизнес-консультированием, занимаюсь музыкой — воспринимаю это как точно такую же работу, которая требует такой же включенности.

Есть люди, которые могут про себя сказать: я музыкант, а все остальное — обстоятельства. Я так не могу. Когда смотрю на профессиональных музыкантов, думаю, что я так не хочу. Вот слушаешь нашу старую запись — она о'кей, но это не альбом Radiohead, который крутишь 400 раз. Хочется, чтобы было не стыдно хотя бы перед собой. В то же время вот мы сделали с Алексеем Помигаловым из «Есть Есть Есть» проект «МистерВолк» — на последний концерт, совместный с презентацией альбома Саши Зайцева, по билетам пришли десять человек. В общем, пока музыка приносит только удовольствие и необходимые муки творчества.

Мне повезло, что у меня в сущности нет работы — я считаю себя неотделимым от того, чем занимаюсь. Да, может показаться, что работа с корпорациями и песни «Есть Есть Есть» странно соотносятся друг с другом, но для меня противоречия точно никакого нет — здесь я никого ничему не учу, а там никому ничего не пою. Шуток по поводу моей работы внутри группы нет. Вот Миша Феничев работает арт-директором петербургских «Пирогов» — мы его и называем директором. А вообще — есть такой персонаж по имени Чендлер Бинг (персонаж сериала «Друзья». — Прим. ред.). Его друзья не понимают, кем он работает. Мне кажется, мы с ним в этом похожи».

«Мы познакомились с Аней Литоминой (второй участницей «Трипинадва». — Прим. ред.) на работе. Аня была официанткой в клубе А2, а я там же продавала билеты. Почему я работаю здесь? Люблю выпить и большую часть времени провожу на этой улице (Коломенской. — Прим. ред.). Гостила у своего друга, который живет в трех кварталах отсюда, прогуливалась, зашла в «Нико», а здесь был день рождения бармена. Она была очень пьяна, и ей потребовалась помощь. Я помогла, это переросло сразу в стажировку, а на следующий день — в работу. Меня все устраивает, разве что люди, которые приходят, рано или поздно напиваются. Зато не нужно рано вставать, можно выпивать прямо на работе, потому что это и есть моя работа. Чаще всего я пью водку — не люблю тратить много времени на то, чтобы выпить. Я, наверное, даю интервью как алкоголик, да?

Некоторые, конечно, узнают, спрашивают: ты играешь в группе «Трипинадва»? Я просто говорю «да» и не распространяюсь на эту тему. У нас есть шот-сет «Трипинадва», но я не имею к этому отношению, его администратор придумал. Разве что в него входят водка и молоко — это то, что я больше всего люблю. У нас были здесь и внезапные концерты, и организованные. Во время одного из них мой знакомый бросил помойку в окно квартиры на втором этаже.

За три года мы так и не записали альбом. Как-то звезды все не встают в нужном порядке. Но это точно не из-за того, что мы обе работаем и нам якобы некогда. У нас бывают собрания раз в месяц с нашим директором и Аней, мы ставим перед собой кучу задач, обещаем отчитаться друг перед другом в ближайшее время… Мы просто очень расхлябанная группа. Течем как река. Репетируем мы очень редко, но вообще у нас музыка такая — берешь гитару и играешь. Хотя когда у нас обеих не было работы, мы жили вместе и только и делали, что за бутылочкой какого-нибудь вина из «Дикси» за 77 рублей сочиняли песни.

Недавно мы стали принимать участие в театральном проекте — спектакле «Любовная история». По замыслу режиссера, посреди спектакля внезапно выходят девочки из «Трипинадвы», поют четыре песни и общаются с залом. Из-за металлофона нас часто зовут на какой-нибудь День защиты детей, или мы ездили в Белгород в школу. Еще я иногда по найму работаю клоуном, это мое любимое. Одеваешься в костюм, танцуешь с детьми — класс. Помню, однажды я была самым заводным мишкой. Еще пиратом — у меня была деревянная винтовка, надо было с ней бегать пугать детей. У меня это некоторое время получалось, но потом они все на меня набросились. Трое пацанов прыгали, висли, вырывали перья из моего плаща — это был ужас. Дети очень жестокие. У одного моего друга, когда он был клоуном, дети украли телефон. Представляешь? Они постоянно избивают. Или такая еще работа была: ты стоишь в надувной большой матрешке, ничего не можешь сделать. Просто стоишь в ней — и все».

«Студийным звукорежиссером я работаю давно, концертным — не очень. Сперва занимался этим для себя — делал ужасающие записи на третий «Пентиум» со встроенной аудиокарточкой, страх смертный. Еще, когда был подростком, ходил в одну студию местного назначения — работал на кассетных магнитофонах и бобинах. Потом фриланс — лет с семнадцати периодически кого-то записывал дома и на студиях. В театре работал — очень нервно было, конечно. У тебя три проигрывателя плюс микрофоны актеров, ты, как осьминог, сидишь все два часа спектакля. А могут быть тысячные залы — если сделаешь, не дай бог, какую-нибудь ошибку, разорвут просто. 

У нас не очень большая фирма, в ней нет четкой иерархии, но один человек старше и опытнее всех, поэтому может давать указания. Есть, например, ресторан или кафе, которым выгоднее не нанимать постоянного работника. Если у них что-то ломается или им нужен звукорежиссер, они звонят нам и говорят: «Приезжайте». Система удобная, платят неплохо, и работа интересная — очень разнообразная в плане опыта. Из наших клиентов могу назвать «Счастье», клуб «Дуглас», клуб «Американо». На Конюшенной площади есть куча жутко дорогих ресторанов, в которые я раньше случайно бы и не зашел, их почти через один обслуживает наша фирма.

Зарабатывать только музыкой было бы неплохо, но в этом есть что-то пугающее. Ты начинаешь зависеть от этого, а я в определенный момент понял, что, когда делаешь все только для себя, выходит гораздо лучше, чем под заказ. Когда начинаешь зарабатывать, появляются контракты, дедлайны. Нет, я, скорее всего, соглашусь, но не могу ручаться за то, что из этого выйдет.

Посотрудничать с другими местными и в качестве звукорежиссера и в качестве музыканта (это обычно идет параллельно) я давно хочу. Планировали сделать что-то сделать с ребятами с Ifwe, несколько месяцев собираемся записать дуэт с Дашей Шульц. Но последний альбом я долго делаю — вот закончу его и ударюсь во все тяжкие. Большую часть работы над записями я делаю дома, но что-то и на студии, к которой есть доступ. А что-то — у соседа выше этажом, у которого тоже в комнате студия есть, так уж совпало. Барабаны только дома записать не могу».

«Арсений (лидер Sonic Death. — Прим. ред.) работал в баре «Север», мы стали играть вместе, я сходил туда разок в гости, а во второй раз хлебнул там пивка, перетер с кем надо… и тоже стал там работать. Потом перешел сюда. Вообще, я люблю наливать и делиться своим настроением, болтать и смотреть, как красивые люди расслабляются. Это все тут есть. На самом деле бар ― это место, где висит флаг «Зенита» и лыска льет бицепсами эль. У нас бургеры, чаек и интеллигенты, так что я говорю, что работаю в буфете.

На работу прихожу довольно-таки рано. Сажусь на стул, жду, когда придет мой босс и придумает мне какое-нибудь дело, ну и занимаюсь им до ночи. Сейчас мое начальство ― мой кореш, а мы, кореша, все друг о друге знаем, и то, что я играю в группе, он тоже знает. Бывает, что в бар приходят разные малолетки, просят расписаться им там и сям, но я вежливо отказываю.

Вообще, я клал на весь этот мир сраного потребления, мне нет до него дела. Но вмешать что-нибудь во вкусненький коктейль и порадовать друганов мне приятно. Сам я пью на работе пивко, оно у нас отличное. Проблемы с посетителями? Однажды пришли какие-то клоуны, целая команда КВН, на хрен, а я был тогда в футболке хоккейной команды «Металлург». Ну они давай ко мне цепляться, то да се, выпендривались друг перед другом, устроили конкурс капитанов, короче… А ко мне тогда как раз друган зашел. Ну мы перемигнулись с ним, выбрали самого дерзкого и напихали ему полную пачку… Помню, эти задницы тогда быстро свалили! 

Я мечтал стать архитектором с самого раннего детства. Вплоть до первого панк-концерта, когда понял, что значит чувствовать себя по-настоящему живым. Если надо выбирать между работой и концертом, например, я выберу музло. Оно реже случается и потому предпочтительней. На барабанах я играю лет восемь, стараюсь каждый день, не всегда получается, конечно. У меня были мысли преподавать, но никто так и не решился стать моим учеником. Есть ли у меня ощущение, что на работе я один человек, а на сцене другой? Ну хрен знает. Я за естественность, на хрен маски! На сцене потеть приходится побольше. Мой мозг так устроен, что стоит только заняться работой, как мысли сразу о музыке. Но я все идеи забываю обычно».

«Если честно, то я использовал это оборудование не только для рабочих целей. Когда есть свободное время, работаю тут над песнями. О том, что я играю в группе, ребятам рассказывал. Звукорежиссер оценил — мы с ним вообще нашли общий язык, проверяем акустику на Томе Йорке.

После факультета искусств СПбГУ я озадачился поисками работы и попытался устроиться в Мариинку. Там, правда, все очень суровые — поошивался день и решил, что это не очень крутой вариант. Здесь общение сразу пошло гораздо лучше, было больше интереса с обеих сторон. Мне все страшно любопытно, тем более опыта студийной работы у меня не было. А тут отличная видеостудия, которую используют совершенно по-разному — для спектаклей или других трансляций. Я звукоинженер. Идет, например, трансляция — мы завесили всех микрофонами, построили схему, контролируем уровень и отдаем это все на оборудование, дальше все соединяется с видеосигналом и отправлятся в интернет. Сверхэкспериментов пока не было, но сейчас репетируют перформанс, когда человеку надевается на голову специальный девайс, считывающий мозговые волны, которые генерируют аудио- и видеосигналы.

Тося (вторая участница More Oblakov. — Прим. ред.) сейчас начала преподавать, уже есть ребята, которые с ней занимаются. Еще она, кажется, хочет устроиться в какую-то музыкальную школу. Раньше состыковаться нам с ней было гораздо проще. У меня не офисная работа до семи вечера, но бывает, что затягивает и остаюсь допоздна. Альбом писать это не то чтобы мешает, но без работы было бы, конечно, быстрее. Концерты скоро наконец будут.

Хотел бы я зарабатывать только музыкой? Это было бы прекрасно, но при текущем состоянии музыкальной индустрии, особенно у нас, это кажется нереальным. То, чем я занимаюсь, мне очень нравится — я всячески развиваюсь как звукорежиссер, и просто так взять и бросить все я бы в любом случае не хотел. Но «зарабатывать только музыкой» — это, конечно, звучит как мечта. Какой-то недостижимый идеал».

«После института я сразу пошел работать по профессии — занимаюсь версткой и полиграфическим дизайном. Делаю журналы и книги. На этом месте я работаю последние девять лет. Коллеги почти все старше, в основном женщины по шестьдесят. На работе знают, что я музыкант, но я стараюсь это особо не афишировать. Подарил как-то директору два диска, ей понравилось.

Музыкой я занимаюсь обычно утром, перед работой. Ребенок встает в 8 утра в школу — и я встаю. Соседи, как ни странно, не жалуются, что я пою-играю, но я стараюсь делать это тише. Егор Летов альбомы тоже дома записывал, орал, стучал на установке. А я дома орать стесняюсь. Поорать и побарабанить к брату хожу на репточку, но это очень редко.

Когда был не женат, вообще не работал. Денег хватало, родители давали на еду, запросов никаких не было, мог на одних макаронах жить. Тогда как раз играл целыми днями на гитаре. Но не могу сказать, что песни получались лучше, чем сейчас. А потом ребенок завелся — надо уже прокармливаться, пришлось устраиваться на работу. Ему сейчас одиннадцать, к моим занятиям музыкой он относится иронически. Жена не против моей музыки, всячески поддерживает.

Музыка для меня не хобби. Как можно называть хобби дело, в которое ты вовлечен 24 часа в сутки? Ходишь, едешь в метро — думаешь, ночью проснулся — текстик написал, даже во сне мелодии крутятся. Бывают и в песнях какие-то мотивы, связанные с работой. Второй альбом называется «Шрифт». Есть песня «Корректор» — про корректора и наборщика. Песня «2 по 100 и 2 огурца» про то, как человек выходит с работы и идет в разливуху. Потому что мозг и нервная система так устают после офисной работы, что без 50–100 грамм в нормальное русло не войти.

Поскольку музыка моя достаточно некоммерческая, нет особой надежды, что она будет приносить какой-то доход. В нашей среде все музыканты где-то работают. Даже Машнин из «Машнин-бэнда» работает в одном журнале — я пришел как-то туда устраиваться, а там мой кумир сидит, я даже оторопел».

«Мой псевдоним связан как раз с работой: я не регистрировался во «ВКонтакте» и на фейсбуке под настоящим именем — ходили слухи, что начальство и служба безопасности смотрят аккаунты сотрудников в социальных сетях. Мне это показалось не очень приятным: я не употребляю, пью редко, но хочу иметь частную жизнь вне банка. Поэтому-то и назвался Святозаром Черноусовым.

Банки привлекают меня определенной культурой, тем, что стиль одежды и ценности у них всех примерно одинаковые. Что на бумаге, то и на словах — если запрещено пить на рабочем месте, пить не будут, и праздники не исключение. Я обзваниваю базу наработанных клиентов, поздравляю разных начальников, чтобы они про нас не забыли, занимаюсь текущей работой. Еще обедаю, конечно, ведь обед для менеджера — один из самых важных моментов: как ты еще можешь развлечься в течение рабочего дня. В какой-то момент жизни все это интересно. Но сейчас я собрался уходить — после формализма хочется немного отдохнуть. Сегодня ходил на собеседование в магазин одежды на должность стилиста. Это шоурум, в котором можно взять на себя разные обязанности. Наверное, банка мне будет не хватать, но всегда можно вернуться.

Забавно, что сейчас я веду двойную жизнь: днем все прилично, а вечером, например, концерт. Я выхожу из банка и превращаюсь в Святозара Черноусова. Это магия! Сценический образ — это то, что мы есть, все-таки мы не работаем над ним нарочно и не выступаем в костюмах. Мне кажется, в Петербурге важна естественность, без этого никуда. У местной музыкальной тусовки есть определенный образ жизни: ты работаешь, потом играешь. Конечно, на нормальную работу устроиться сложно, когда ты в группе. Но это же дает нам невероятную независимость: в рок-музыке достаточно профессиональных музыкантов, которые начинают зарабатывать деньги, играя что-то коммерческое и выступая на корпоративах. Мне кажется, что это не очень хорошо.

Музыке мы уделяем очень много свободного времени. Когда вы после работы идете в боулинг, мы идем на репетицию. Я верю, что группа «Электрофорез» будет жить вечно. Себя я без нее не вижу ― эта часть в моей жизни неизменна так же, как в ней неизменна жена. Раньше я, помимо прочего, по воскресеньям занимался знаменным распевом в церковном хоре. Не знаю, можно ли это отнести к работе, как и то, что я снимался за свитшот для лукбука. За музыку же тоже иногда платят, хоть и не очень большие деньги. Планы записать новый альбом у нас, конечно, есть. Но на что ты будешь записывать, если не будешь работать? У нас нет другого источника дохода, обеспечиваем мы себя сами. Нет другого выбора.»