«Акулы пера»

Что это было

Ток-шоу «Акулы пера», выходившее на телеканале ТВ-6, за несколько лет прошло путь от задумки Ивана Демидова до одной из самых популярных телепередач о поп-музыке в российской истории. Суть «Акул пера» заключалась в следующем: в студию приглашали, с одной стороны, разнокалиберных звезд шоу-бизнеса — от Филиппа Киркорова до малоизвестного тогда DJ Грува, — а с другой стороны, музыкальных журналистов, представлявших зачастую никому сегодня толком не известные издания вроде «Музыкального олимпа» или «Дизеля». Журналисты задавали вопросы, не смущаясь решительно ничего: ни мнимого масштаба личности собеседника, ни вероятности того, что музыкант имеет возможность накинуться на интервьюера с кулаками прямо в студии. Уравновешивал две стороны ведущий Илья Легостаев. В 1998 году программа закрылась из-за финансового кризиса, а затем, спустя более чем десять лет, дважды возрождалась на канале TV Jam. Первый раз — в 2009 году: гостями были Децл, Ноггано, Рома Зверь и другие; второй раз — в 2012-м: есть выпуски со Смоки Мо и Артемием Троицким. Войти в одну реку «Акулам пера» ни дважды, ни трижды не получилось — к тому же по ряду причин недавние попытки были совершенно не похожи на легендарную передачу 90-х.

«Я работал обозревателем «Звуковой дорожки» в «МК» и, как довольно алчный тип, в поисках второй зарплаты устроился на телевидение. Пришел на собеседование к господину Демидову, и меня взяли в «Музобоз». Там я работал корреспондентом год или чуть больше, а потом телекомпания «ВИД» стала делать программу для ТВ-6, только освободившегося от американских партнеров и заинтересованного в оригинальном контенте. На серьезные передачи у них денег не было, поэтому решили делать что-то музыкальное. Сначала были «Постмузыкальные новости» — ежедневные передачи, наполненные музыкальными новостями, сюжетами, клипами. Потом захотели сделать музыкальное ток-шоу. На поиски ведущих времени не было, поэтому взяли того, кто был под рукой.

Над названием долго думали и не придумали ничего лучше, чем своровать его у «Эха Москвы»: у них была передача, в которой клуб главных редакторов собирался в прямом эфире и о чем-то болтал. Наш продюсер честно пришел к ним и сказал, что у нас есть такая идея, — ну и как-то полюбовно договорились. Хотя те тоже его не придумали — оно, понятно, из Ильфа и Петрова. Естественно, название было ироничным. Правило любого нового телевизионного проекта — необходимо как можно громче о себе заявить. Если вы даже не акуленок, а моллюск, то лучше называть себя большой тигровой акулой — тогда всем будет страшно. Хотя бы некоторое время.

На первую съемку с Валерием Леонтьевым никто не пришел. Журналисты вообще не очень обязательные люди, а когда их позвали совершенно бесплатно ворочать языками, да еще и в субботу, откликнулись все, но пришло человек пять. На наше счастье, были инженеры, которые занимались выдачей телевизионных камер, и, более того, в здании шел ремонт, и там были рабочие. Их всех попросили уделить нам некоторое время, усадили по разным стульчикам и попросили сделать максимально сосредоточенные лица и смотреть примерно в одну сторону.

Мы четко понимали, что не все журналисты будут людьми телевизионными и не у всех, наверное, перед камерой получится задавать вопросы и быть расслабленными и интересными. Тем не менее было решено сделать набор ярких, что называется, типов из серии «этот плохой», «эта хорошая», «эта умная и красивая»… Нет, так не бывает, «эта умная и страшненькая», эта — наоборот. Потом, когда мы начали все это показывать в эфире, интерес у журналистов возник довольно серьезный. Приезжали даже из других городов и брали для этого командировочные листы. Все люди, которые задавали собственно вопросы, были для того времени значимыми. Я думаю, если бы мы сделали удостоверение «Акул пера», нас бы даже гаишники встречали более приветливо.

Какие-то девушки приезжали время от времени к студии, фотографировались и хихикали. Было несколько выездных акций ТВ-6 — в Сургуте и в Красноярске, и там происходили какие-то странные бойз-бендовые дела: мы выходили через черный ход отеля, ну черт-те что, в общем. Но меня это особенно не напрягало — я до сих пор не вожу автомобиль и пользуюсь общественным транспортом. Мое ощущение — да, некоторые журналисты стали звездами именно благодаря «Акулам пера». Собственно, когда Отар Кушанашвили решил свалить — это был вполне очевидный ход, потому что ему предложили свою телепередачу, — всем было понятно, что он уже вырос во вполне самостоятельную единицу. Нашлись и другие плохиши. Сергей Соседов не скрывает, что все его нынешние успехи на украинском телевидении во многом из тех, конечно, времен. Кстати, они-то зарплату не получали, зарплату получал один я.

Из зарубежных гостей у нас были Ace of Base, Ванесса Мэй и Pet Shop Boys. Им задавали тоже и неприятные вопросы, и какие-то еще. Понятное дело, что иностранная публика немножко по-другому на это все реагирует. В то же время они откликались с удовольствием — хихикали, рассказывали что-то смешное. Прощаясь, говорили, что все было очень здорово. Все, помню, удивлялись, что шоу-бизнес у нас такой молодой. Спрашивают: «Сколько тебе лет?» А мне двадцать пять или двадцать шесть было. Они говорят: «Вообще-то у нас только ассистентами начинают работать в таком возрасте, а ведущие — это ближе к тридцати, тридцати пяти».

Нужно признать, что у довольно внушительной части наших гостей личная жизнь гораздо интереснее, чем музыкальная. Более того, я и сейчас знаю немного музыкантов, песни которых интересно обсуждать. Тем не менее, когда приходили Кинчев или группа «Чайф», им не было задано ни одного вопроса про личную жизнь. Когда с человеком хочется разговаривать и узнавать его точку зрения именно на то, чем он занимается, проблемы гонораров, машин, жен и любовниц отходят на второй план. 

Мы стали понимать, что у нас не Великобритания и звезд не так много, поэтому старались делать передачи, посвященные индустрии. Так возникли клипмейкеры, большие музыкальные менеджеры, люди с радио — то есть те, кто тоже варился, но немножко с закулисной стороны. С точки зрения разговора эти передачи были гораздо интереснее, чем с музыкантами, потому что эти люди могли выдать массу инсайдерской информации. Игорь Матвиенко мог со свойственной ему прямотой сказать, кто сколько зарабатывает, и совершенно этого не стесняться. Еще старались брать каких-то необычных персонажей, популярных в андеграунде. Приходили люди, интересные только в пределах Садового кольца, зато они все были эксцентриками. Даже те, кто смотрел программу в регионах, наверное, сильно удивлялись, как у них все весело происходит. По большому счету мы могли приглашать кого угодно. Поэтому, когда Сергей Мазаев, который в те времена не был так щепетилен в плане собственного здоровья и вел более рок-н-ролльный образ жизни, заявился с бутылкой шампанского в соответствующем состоянии, мы выпустили все это в эфир.

Потом, конечно, пиар-индустрия подложила большую свинью под все эти скандальные программы. Тогда тоже было слово «пиар-агент», но не все знали, что это такое. Очень редко кто-либо приезжал с артистом, и уж никогда не случалось такого, чтобы был человек, который ходил и говорил: «А можно мы вот это вот…»  Все было более на таком голубом глазу, что называется. Приехали и начали соревноваться в остроумии. Все понимали, что, конечно, есть шанс выглядеть не самым лучшим образом, но консолидировались, запасались каким-то остроумием, и у многих получалось очень хорошо.

Пару лет назад одна интернет-платформа решила сделать несколько подобного рода передач с ограниченным количеством журналистов — и они позвали почти всех тех, кто был тогда. Мы записали небольшой пакет, все, в общем, поняли, что живы-здоровы, никто не сошел с ума. Мы уцепили эту новую волну хип-хопа: к нам приходили и Гуф, и Ноггано, и все-все-все, кого не зовут в большие передачи, но с кем интересно поболтать. Они все, как и ожидалось, оказались вполне интересными ребятами. Но на телевидении ничего похожего больше не происходило. Другое дело, что сейчас, мне кажется, телевидение-то такое не очень нужно. Сейчас нужно, чтобы были крики, драки, чтобы было какое-то серьезное движение, вскрывались социальные язвы, чтобы была кровь в эфире, что называется. «Акулы пера» все-таки, на мой взгляд, — это передача для людей, которые любили музыку. Тогда музыка была субстанцией, которая всех интересовала, всем нравилось в этом вариться. Это было общее ощущение страны — хоть и поздно, но мы сели в последний вагон поезда, который поехал в правильном направлении. Потом вагончик отстегнули — но это уже не наша заслуга».

«Я месяцев пять дозванивался, чтобы меня взяли в «Акулы пера». Работал тогда в газете «Российские вести». Писал не только о музыке — и об архитектуре, и о здоровье, косметике, медицине. «Акулы пера» мне были интересны тем, что… Ну, я увидел там себя. Увидел, что могу быть интересен именно в качестве интервьюера. Я думал, что мои вопросы — и то, как я буду их задавать, — будут замечены. До «Акул пера» я в 1992 году участвовал в программе «Тема» — ее вел Влад Листьев. Меня показывали постоянно. Потом мне дали понять, что я очень часто появляюсь у Листьева, — как мне сказали редакторы программы, «могут подумать, что вы подсадная утка». Так что я знал, что в «Акулах» буду принят на ура: так, как я умею задать вопрос, не сможет больше никто. 

Я взял на себя роль именно музыкального критика, который оценивал работу артистов с точки зрения музыкального качества. У всех нас ведь были разные задачи: Отар Кушанашвили говорил о личной жизни, о скандальных вещах. Кто-то задавал светские, легкие вопросы, ни к чему не обязывающие. У некоторых были неинтересные вопросы — глупые или примитивные, вроде «Кто вы по знаку зодиака?». Такие вырезались из программы, а те, кто их задал, больше в ней не появлялись. А я взял на себя роль именно музыкального критика.

Ничего нам не платили решительно. Я возмущался и просил, чтобы платили 10 долларов хотя бы за вопрос. Но нам говорили: вы работаете на свое имя, мы вас раскручиваем… Ну, в принципе, так оно и оказалось. «Акулы пера» дали нам крылья — именно они открыли меня, Отара Кушанашвили, Остудина, Капу Деловую, других… А титр с названием издания под именем журналиста был чистой формальностью. 

На моей памяти было два ухода из программы. Первый — Наталии Медведевой, ею же и срежиссированный. Она ждала, готовила этот уход. Второй уход — группы «На-На». Они ушли после появления журналистки Алены Снежинской, которую очень не любили, — она писала о них очень острые, неудобные вещи. Увидев ее, они убежали. А я никогда ни с кем не ссорился из-за вопросов. Более того, никогда не было никаких скандалов после программы. Наши гости, когда выключались камеры, были совершенно мягкие, дружелюбные. Они благодарили журналистов. Конфликтность была только на экране. Порой музыканты готовились даже к какому-то худшему для себя варианту! То есть они говорили: «Вы знаете, мы думали, тут у вас вообще будет мясорубка, бойня». А оказалось, что все очень мягко, нас еще и благодарили, что все прилично. Ну мы-то, конечно, старались не выходить за рамки приличий; иногда, может, только Отар Кушанашвили переходил эти рамки.

Помню, мы были совершенно восхищены Александром Градским — мы открыли его совершенно с другой стороны. Мы думали, что это такой сноб, такой гений высокомерный, думали, что он будет грубить даже. А он был совершенно открыт и общался очень по-свойски. Он был для нас как старый знакомый. Мы были покорены свободой, легкостью, и я считаю, что съемка с Градским — одна из лучших программ «Акул пера».

Была одна программа, когда, я считаю, гости нас просто уделали. Это была передача о рейверах. Там был, в частности, редактор журнала «Птюч», знаменитый парень, полноватый такой, — Шулинский, да, Шулинский. Мы думали, что это будет легкая программа: она уже была последней, кажется, в съемках, мы уже устали, думали, что это будет довесок, не нашли звезду… А получилось, что Шулинский и другие два парня (DJ Грув и Иван Салмаксов. — Прим. ред.) стали так интересно рассказывать об этой культуре, о рейве, о новых музыкальных технологиях, так профессионально и так здорово, что мы просто заслушивались! И мы поняли, что совершенно не готовы говорить профессионально на эти темы — на темы новой музыки, новых технологий музыкальных! Беседа проходила в очень дружелюбной атмосфере, но в данном случае журналисты не то что не выглядели акулами — скорее, чувствовали себя студентами в каком-то институте современной музыки.

Последние шесть программ делались в очень узком составе — остались Илья Легостаев, Капа Деловая, Леша Остудин и я. Все ожидали закрытия, потому что канал ТВ-6 был продан Березовскому, становился политическим и начинал обслуживать политическую элиту — Ельцина, Березовского. Были закрыты многие программы, но того, что они закрылись, никто не заметил. А то, что закрылись «Акулы пера», помнят все до сих пор, потому что эту программу ждали. Это была одна из самых рейтинговых передач вообще на российском телевидении!

«Акулы пера» были малобюджетной программой. Нас снимали в очень маленькой студии. Она была крохотной совершенно, и мы сидели как сельди в бочке друг на друге. Было две камеры впереди и две камеры сзади. В 2000-х телевидение стало более ярким, более технологичным. Появились неоновые огни, большие студии. А у нас не было никаких декораций, кроме заставки «Акул пера», столика, где сидел гость, и стульев жестких. Больше не было ни-че-го! А если «Акул пера» перенести в новый формат, то уходит доверительность контакта. Артист сидел от нас в «Акулах пера» в двух метрах! Мы смотрели друг другу глаза в глаза! Невозможно встать, невозможно уйти от ответа. Все видно, это рентген, и ты острый задаешь вопрос, и тебе отвечают на голубом глазу! Льет пот, потому что жарко! А когда огромная сцена, огни — все это разрушает близость. Все уходит в шоу. Это то, что мы видим сегодня в программах «Пусть говорят» и так далее. Это массовые шоу, где много разговаривают, но каждый говорит о своем — а искренности там очень мало. Это подобие искренности. А когда вы в маленькой аудитории находитесь, ничего невозможно утаить. И если гость отвечал неискренне, все это сразу было видно».

«Когда я, к несчастью для российской культуры, приехал в Москву, я начал работать в газете «Новый взгляд». Писал заметки о культуре. Меня принял на работу Евгений Додолев и сказал: «На какую тему вы хотите писать?» Я хотел сказать: «Посмотрите на мое … [лицо], о чем я могу хотеть писать?» Я хочу кушать, дома в Грузии у меня работы нет. Я из семьи, где до последнего дня своей жизни мой папа, который ушел в восемьдесят три года, вставал в пять утра и шел работать. Я из семьи тракториста и кастелянши. Мне хочется писать на любую тему, лишь бы кушать. …, мне очень хочется кушать. Мне Додолев годы спустя рассказывал, что, когда увидел меня в первый раз, я был похож на человека, который перережет себе вены. Ну да, мне некуда было идти, я не знал, что делать. Я обещал маме и папе не возвращаться, мне папа сказал: «Не возвращайся никогда, не живи такой жизнью, какой жил я». Папа сказал: «Ты чистый придурок. Ты самый талантливый сукин сын, которого я родил. И я готов на все, чтобы ты не вел такую нищенскую жизнь, как я».

Ты формулируешь: «Что ты хочешь в жизни делать?» Ты хочешь хорошо писать. О чем ты можешь писать? О проблемах экологии? Нет. «Москульт» — единственное, что тебе близко. И ты, как грузинский Джастин Бибер, Биберашвили, говоришь: «Про шоу-бизнес буду писать». Хотя про это все хотят. Как все хотят в телевизор попасть, так все хотят писать про то, … [гомосексуалист] ли Киркоров или натурал (хотя это вопрос риторический).

Додолев был соведущим «Взгляда» и сказал Ивану Демидову, собиравшемуся открыть программу, что вот есть я, необыкновенно невоспитанный грузин. Потом мне звонят, предлагают попробоваться. У меня были длинные волосы. Я себе казался обаятельным — с годами пришло понимание, что это неправда. Я казался себе неотразимым — с годами пришло понимание, что это жестокая неправда, … Ну неважно. Я приехал, мне говорят: затеваем программу, хотим по-новому выстроить отношения между артистами и журналистами. «Ублюдком будешь?» А что значит — быть ублюдком? Просто задавать немножко другие вопросы. «Вот вы поете такое дерьмо. Как вы засыпаете?» Это уже считается скандалом. И в первом же выпуске «Акул пера» я спросил Валерия Леонтьева, сосет ли он. Всех же тогда, в 1995 году, интересовало, … [гомосексуалист] он или натурал. Вот я это и оформил в вопрос. Мы так и придумали с Демидовым — припереть к стенке и спрашивать. Конечно, меня ненавидели все. Но сейчас в ресторане сидим мы с тобой, а не они, поэтому вопрос, кто победил, — риторический.

Ты не представляешь, до какой степени трепетно я вспоминаю это все. Я детей учу: никогда не открещивайтесь даже от ошибок своих, никогда не делайте вид, что этого не было. Как мог я, совершенно не похожий на Артемия Троицкого и Валдиса Пельша — в первую очередь потому, что талантливее, — оказаться в этой среде, где никто не понимал, что грузин может читать книги, изучать русский язык. Я же приехал, не зная … [ничего]! Я вспоминаю об этом времени с невероятной нежностью, с невероятной благодарностью и непониманием, почему я. Почему, …, я? Почему, …, мне так повезло, а миллионы моих ровесников лежали в гробу? Почему Игорь Сорин покончил с собой? Почему Игорь Григорьев закрыл журнал «ОМ»? Почему Гоша Куценко до сих пор считает, что он артист? Много вопросов, …

Да, это было откровением. Как сказала покойная Наталия Медведева: «Что, вы считаете меня шлюхой?» Трудно не считать шлюхой ту, которая спит в первую же ночь знакомства со всемирно известным писателем. Вы же спали с ним, зная, кто он, Эдуард Лимонов. Вы же хотите поиметь с него что-то, это же факт. Я к своей жене подбирался всю жизнь. У вас любовь была тридцать секунд, вы другие существа? Да? Значит, я неправ. Я не выносил приговоров, я подводил к ответу. По нервности ответов было понятно, что они не готовы к таким разговорам. В конце концов программа закрылась из-за того, что прошли первый список артистов, первых сто, а больше было брать некого, все обижались. Меня же трижды удаляли со съемок, понимаешь? Дескать, мы приедем при условии, если этого ублюдка не будет. Это была удивительная картина, я был популярнее Деймона Албарна, … Я был героем плебейским, знаешь, как Шнур потом. На-а-аш. Матом ругается.

За съемки денег не платили. Ну а как это работает? В понедельник выходит программа, во вторник к тебе бандит подходит на улице и говорит: «День рождения проведешь?» Хулиганов любят, а я был бэд-бой. Я был ошеломлен количеством заказов. Когда Соседова избивали, откровенного гомосексуалиста, заступался за него я. … [негодяи] вы … [чертовы], …, он самый образованный из нас всех, … Я во вторник вышел на улицу, и мне человек говорит: «Моя жена тебя обожает, Отарик. Придешь вечером?» У меня никогда не было проблемы — обезьянничать или нет, никогда не было проблем с самолюбием. У меня была другая мысль, может быть, ее осудят твои рафинированные читатели: за этот гонорар я куплю пятьдесят подарков детям. Конечно, бездарный и любимый твой музыкант Рома Рябцев скажет, что он принципиально не принимал таких предложений. А я принимал, у меня было уже четверо детей. Что такое твоя гордыня по сравнению с тем, какие подарки ты приносишь домой?

Никогда не было такого, что я за деньги мог обосрать любого. Это очень смешная и красиво звучащая легенда. Как стендап-комики, которых я породил (я их и убью, если надо будет). Конечно, пусть говорят. Я поддерживал эту легенду ради славы. Я никогда не обижал родителей детей. Я никогда не оскорблял хороших парней. Вот какой бы пример привести… Если я вижу, как Александр Серов груб с поклонниками на выезде (или Андрей Губин, нынче ушедший из эстрады), я и без денег сделаю так, чтобы он пожалел о том, как отталкивал девочку, просившую об автографе. Я и без денег это сделаю. Но сама идея в нашей стране работает на ура — что я такой циник прожженный и так далее. И я подумал, что сопротивляться этой славе бессмысленно.

У Александра Новикова я просил денег, надо честно говорить. Было бы нелепо, если бы я не просил у него денег. Ну как можно бесплатно говорить о том, что его песни хороши? Это было начало эпохи капитализма. Что есть большая подлость: попросить денег — не попросить даже, потребовать, такое говно я рекламировать не могу — или зачитать в прямом эфире письмо, которое я ему написал? (См. ролик ниже. — Прим. ред.) Камеры держали меня крупным планом. Мне хотелось плакать, … Ты же уголовник, ты же знаешь братские понятия. Ты сдал наши личные разговоры — кто из нас большая мразь?! Ты предлагал мне за деньги работу. Я тебе написал, сколько чего. И ты читаешь это письмо, касающееся подробностей наших отношений, здесь? И ты говоришь, что ты вор в законе, …, что ты блатной? Кто ты после этого? Меня берут крупным планом. Как Отар будет реагировать? Мне монтажные, которые все мне симпатизировали, — все нормальные люди меня любят, только … [гомосексуалисты] ненавидят (моральные, не физические) — рассказывали потом. Режиссер говорит: «Возьмите грузина крупным планом». Если ты выдерживаешь крупный план больше сорока секунд — ты самый мужественный человек. Это самая подлая штука на земле. Журналу «Афиша» не понять. Если ты выдерживаешь сорок секунд крупного плана, ты ранний Николас Кейдж. Я чуть не заплакал, … Вот так люди думают, что я … [гомосексуалист], ублюдок, … Рэкетом занимаюсь: дай денег — напишу. Никогда не было такого.

Я принял решение уйти из «Акул пера», когда покойная Наталия Медведева бросила микрофон. Я подумал, что начал обижать людей ради рейтинга. Обижать, не спрашивая у них ничего. У тебя все есть уже. Ты снимаешь богатые квартиры, пентхаусы. Ты начинаешь злоупотреблять умением задавать вопросы так, как никто не умеет. Самолюбование. Я подумал о Наталии Медведевой — и вдруг у меня исчерпались вопросы к этим ничтожествам, называемым артистами. Я не знал, о чем их спрашивать, они не умеют отвечать. Я не виноват, что они тупые. Я не виноват. Но я понял, что уже стал перебарщивать. Принял решение, пошел к Демидову и сказал: «Я ухожу». Я просто не хотел стать сытым и самодовольным.

Хочу, кстати, сказать, что то, о чем вы пишете в «Афише», — это … [кошмар]. Вы пишете, что Макс Корж — наиталантливейший! Или что-нибудь типа: «Гитарные запилы напоминают о том, что в вечности все имеют одинаковую ценность». Откуда ты знаешь про вечность? Или там Горбачев пишет: «Этот меланхолический музон, который издал Вася Пидармон, самый популярный артист Румынии конца девяностых, — напоминание о том, что миллениум завершился, а сейчас простая стоянка в супермаркете». Непонятно. Я покупаю альбом… Ну, видимо, они его друзья, потому что большего говна я не слышал.

Когда меня звали в новые «Акулы пера», у меня не было денег и не было работы. Я колебался, ходил по квартире и думал, почему бы не пойти. Но вы должны понимать, что Стиви Уандер не может быть Ларисой Черниковой. Да, деньги нужны. Очень. Напиши пять раз: очень, очень, очень, очень, очень. Но из-за денег не все делается. Соблюдай принципы. Как бы я выглядел, если бы пошел на возродившиеся «Акулы пера»? Оставь людям память о тебе, каким ты был. Делай новое что-нибудь. Я не могу в этом участвовать. Опять спрашивать: «А вы сосете?» Теперь каждый так спрашивает».