«Китайский летчик Джао Да»

Что это было

Открытый в 1999 году Ириной Паперной и ее сыном Алексеем клуб в Лубянском проезде славился не столько использованием легенды о полумифическом персонаже Джао Да, сколько грандиозной для тех лет программой выступающих артистов. Несколько лет «Летчик» был без преувеличения важнейшим музыкальном местом в городе (что, разумеется, заметил основанный в том же году журнал «Афиша», по задумке Ильи Осколкова-Ценципера выпустивший впоследствии совместно с клубом два CD-сборника с разнообразными интересными артистами): финны The Cleaning Women играли тут на бельевых сушилках, захватившая на долгое время столичную молодежь харьковская группа 5’Nizza давала первый открытый концерт, Kaiser Chiefs выступали будучи еще совершенно неизвестными, Шнур пел запрещенные для живого исполнения песни, Нильда Фернандес ел блины, а Ману Чао и Эмир Кустурица подолгу и хорошо проводили время после шоу и независимо от них. В предельно демократичном «Летчике» студенты смешивались с представителями московской интеллигенции вроде Дмитрия Диброва и Бориса Акунина — собственно, и тех и других как в «Летчике», так и в «Доме Кукера» (клуб в клубе слева от входа) можно встретить и днем и ночью и по сей день, однако артисты в «Летчике» выступают теперь либо традиционно андеграундные (на этой неделе — Jah Division, на следующей — Рома ВПР), либо совсем уж малоизвестные. Несмотря на все это, мало какому клубу удалось продержаться столько лет, сохранив безупречную, в общем-то, репутацию и оставив множество славных воспоминаний.

«Мы открылись 26 августа 1999 года, то есть в этом году отметили пятнадцатилетие. Отметили фестивалем «Летчик. Танцы. Дудки», хотя особых поводов для радости сейчас нет: с одной стороны, хорошо, что дожили, с другой — это вызывает проблемы, поскольку «Летчик» стал немножко традиционным и воспоминанием о самом себе. На фестиваль нам дал немного денег наш босс, китаец Владимир Джао, — он связан с «Аэрофлотом» и вообще большой человек, чиновник, предприниматель, поэтому остается в тени. Познакомились мы с ним очень давно в ресторане «Мэйхуа» — это было первое китайское кафе в Москве, а мы жили в том же доме на пятом этаже, потом наша квартира сгорела. В «Мэйхуа» ходили и Троицкий, и Познер, и Цой, и Макаревич, и Гарик Сукачев… Тогда же китаец подружился с моим сыном — они вместе курили у заднего входа в дом. Это кафе было глотком свободы, время вообще было интересное — не то что сейчас.

В 1989 году уже дул вольный ветер, все колобродило — было больше надежды, больше наивности после Советского Союза, когда все было мрачно и не было с миром почти никакого общения, к чему мы сейчас опять начинаем двигаться. Мне уже много лет, и я так думаю — пожила 25 лет, и все немножко по-другому было, а сейчас… Короче говоря, когда подул этот свежий ветер, мы — 15 человек — ушли с музыкальным спектаклем «Твербуль» из театра Марка Розовского, где тогда работали. Это был смелый поступок, наверное. Лет пять мы ездили по всему миру, и тогда во время поездок открылся первый наш клуб, «Белый таракан», это тоже был бум. Фактически это была репетиционная студия «Твербуля». В то же время там сидели нуворишские предприниматели, Алла Пугачева, шоу-бизнес — кого только не было. Он просуществовал недолго — бандиты, можно сказать, закрыли. Потом я трудилась директором в клубе «Кризис жанра» на Кропоткинской, там же родилась группа Леши (Алексея Паперного. — Прим. ред.) «Паперный ТАМ». Еще была «Пропаганда», «Вермель», «Максим Максимыч» — но это все было без Леши, он там пел просто. А «Летчика» уже как креативщик в основном сделал он. Все было тяжело, когда «Летчик» открывался, — кризис в 1998-м, депрессии всякие, а потом родилась эта идея. Интересно, что многих клубов — более ярких, модных — уже нет. А «Летчик» все-таки продержался. Я думаю, что это не потому, что здесь все ах как правильно-правильно, а потому, что он верен себе — и ни выше, ни ниже этого. Были самые разные истории в течение его жизни — и свет отключали, и чего только не было. А он такой храбрый летчик Джао Да. Другой бы давно закрылся.

Купил помещение китаец (Владимир Джао. — Прим. ред.). Он был осторожен, но уже знал и про «Белого таракана», и про все остальное. Он слышал про Лешу и сказал — ну давай попробуем. Когда мы смотрели этот подвал — здесь была какая-то шашлычная, какие-то зеркала, все было безвкусно; Леша сказал: «Ты знаешь, мне кажется, это должно называться «Китайский летчик Джао Да». Китаец ему говорит: «Ты что, с ума сошел?» А Петя Пастернак, который делал дизайн, сказал: «Здесь все надо сломать». Сначала Вове не нравилось ни название, ни то, что мы все тут ломаем, — но это только сначала. 

«Летчик» очень браво пошел. Кстати, получилось, что мы фактически открылись в одно и то же время — «Афиша» и «Летчик». Мы очень-очень дружили — это сейчас у «Афиши» курс другой, а тогда Осколков-Ценципер и Леша Казаков были большими нашими друзьями. Еще нам помогал Дибров с его передачей «Антропология», Троицкий; все это и их большая заслуга тоже. Как про нас узнали? Поначалу работала цыганская почта, про Лешу и меня-то в принципе уже слышали. Как говорится, сделать день открытия — это все-таки не самое главное и не так уж сложно. А потом связи с «Афишей» и с Дибровым давали очень много пиара, то есть если группа Диброву нравилась, то он ее звал в передачу. Достижение «Летчика» в том, что Лешка не то чтобы прививал вкус, но в чем-то был первопроходцем. Была трогательная история с Пелагеей — да, она где-то появлялась совсем девочкой, но все про нее забыли. Как раз в 90-е годы был слом в российской жизни — и вот тогда она у нас свой первый концерт давала здесь, ей было 15–16 лет. Шнур здесь был, Сережа Ефременко из Markscheider Kunst, Billy’s Band, 5’Nizza… Мы не очень любили слово «формат» и даже сейчас говорим: у нас играют группы, которые нам нравятся, и мы едим еду, которая нам нравится. Была масса европейских групп, масса не совсем world music, но перекличка с этим. Леша больше любил современные, провокативные группы — главное, чтобы было талантливо и интересно. Здесь играли The Cleaning Women на самодельных инструментах, Stereo Total, Сезария Эвора у нас не пела, но музыканты ее у нас тут тоже играли.

Люди сюда всегда ходили очень разные. Мы шутили, что в «Летчике» бывают, условно говоря, мамки, дети и бабушки. Все зависит, конечно, от группы, ситуации и вечеринки, но до сих пор, бывает, играет группа, на которую приходят люди, которым и шестнадцати нет. У нас есть, конечно, фейсконтроль, но мы вообще-то против него. Мы всегда — и я, и Леша — разговаривали с охраной и объясняли, что бывают ситуации, когда приходит человек выпивший и громко ругается матом — а это заместитель главного редактора «Афиши». И что это модно! Бедные офицеры хотя быстро учатся, конечно, несколько недоумевали. Мы старались, чтобы фейсконтроля не было, но всегда говорили, что не любим людей агрессивных. Однажды был налет то ли фа, то ли антифа; играл диджей, которого они любят, шли недолетки, и их не пускали. У них были какие-то внутренние коды, они собрались, смели охрану — это был ужас. В общем, это сложный момент: в «Пропаганде» очень мягко со входом, в «Детях райка» вообще нет фейсконтроля, и там нормально. А здесь все-таки раньше была Хитровка, и ой-ой-ой какой замес. Хотя в то же время тут столько клубов пооткрывалось, и «Жан-Жак» рядом — но мы совсем про разное и друг другу не мешаем. Я человек мягкий и считаю, что надо договариваться и не нужно никакой агрессии».

«Когда мы открывали «Летчика», у всех было ощущение подъема, ощущение свободы, по-другому не скажешь. Время было трудное, но как-то казалось, что все движется в человеческую сторону, что скоро все мы начнем жить в одном большом мире. К нам приезжали музыканты со всего света, иногда выступали совершенно бесплатно, всем было интересно. «Летчик» не был калькой с чего-то, никакого формата. Европейцы и американцы говорили, что таких мест у них практически нет — или музыкальные клубы, или бары, а найти странное место, где все было бы вместе — еда, концерты, спектакли во дворе, литературные вечера, кино, вино, домино, — довольно трудно. При всей неоднозначности и трудности того времени свобода в воздухе была, Дзержинского на Лубянке уже не было и, казалось, никогда не будет. Ну и вот мы огребли все, что огребли, потому что он никуда не девался. 

Но «Летчик» существует, и я очень этому рад. Мама моя, Ира Паперная, никуда из него не уходила, может, поэтому «Летчик» и жив. Ее когда-то давным-давно позвали работать в клуб «Кризис жанра» (тот, старый, 1993 года), зарплату предложили, она спрашивает: «А что делать-то надо?»,  «Ничего, — отвечают, — надо просто приходить и быть». И это сработало. То же самое и в «Летчике». Есть такие люди, которым надо просто быть и все, редкий дар. 

А я отправился в странствия. Пять лед назад мы открыли с Варей Туровой театр и клуб «Мастерская». У Вари дико много энергии и способностей, «дико» — это ее слово. Она может созвать пол-Москвы на праздник, придумать прекрасный бал, фестиваль и т.д., и она гений пиара. Для меня «Мастерская» — это прежде всего театр, я и пошел в это дело в основном из-за него. В каком-то смысле это продолжение «Летчика». В «Летчике» я делал каждый год по два спектакля — на день рождения и на Новый год. Сначала это были истории про китайского летчика Джао Да, потом просто истории, последний спектакль назывался «Река». Мы сыграли его во дворе на день рождения клуба, как всегда — только один раз. И тут стало обидно. Спектакль получился живой, ни на что не похожий. Я, все участники, зрители, которые на спектакле были, хотели, чтобы он был, шел. Через год мне предложили место с театральным залом в Театральном проезде. Я собрал актеров, и старых, и новых, два месяца мы репетировали и параллельно строили клуб и театр. Вот так и вышло, что последний спектакль в «Летчике» стал первым в «Мастерской». 

Конечно, сейчас полно клубов, и все они как-то работают. Но по мне, так появилась натужность какая-то. Новой музыки стало меньше — я имею в виду новой, живой, о чем-то. Но она есть, конечно. Вот Маноцков сочинил песни на стихи Хармса, Введенского, Хименеса и записал их с Courage Quartet. Еще задолго до выпуска пластинки Варя устроила их концерт в «Мастерской», это было потрясающе. Мы изо всех сил стараемся что-то устраивать, находить, и люди приходят в «Летчика» и в «Мастерскую» на концерты, кинопоказы, лекции, игры, танцы, спектакли, и им интересно. Но все это трудно содержать — большой штат людей, которые занимаются программой, пиаром, театром, повышать цены в меню уже невозможно — никому не объяснишь, что цены на продукты, аренда и прочее — дальше некуда. Но тем не менее живем.

Мы не профессиональные клубмейкеры и рестораторы, может, поэтому все эти места очень личные, что ли, похожи на тех, кто их делал и делает — на маму, Иру Седову, Таню Ядрышникову в «Летчике», на Варю Турову, Сабу Лагадзе (он продюсер театральной площадки) в «Мастерской», ну и на меня, наверное.

Когда мы открывали «Летчика» в 1999-м, я вообще не знал, что мы открываем. Оформление делал художник Петр Пастернак, Маша Богатырь нарисовала чудесных китайцев, а Анна Томская нарисовала такое длинное, на две стены, панно про путешествие диких животных. Никакой концепции «Летчика» у меня не было. Все придумывали по ходу дела. Годар предложил Бельмондо сыграть в «На последнем дыхании», Бельмондо попросил сценарий, и Годар дал ему мятую страницу, на которой было написано примерно следующее: «Молодой человек угоняет машину и встречает девушку». Бельмондо спрашивает: «Это все?» Годар отвечает: «Ну да, а потом чего-нибудь придумаем». Мне очень такой подход нравится. Я сам давал концерты, но плохо знал, что в музыке творится. И мне очень хотелось узнать. Я нашел арт-директора Иру Седову, которая музыку очень любила, и мы вместе стали что-то делать. Плюс к этому наши друзья, Артемий Троицкий, Саша Чепарухин, Назим Надиров и много кто еще, стали приводить, предлагать разных музыкантов — короче, мы за все время «Летчика» привезли нереально много крутых музыкантов, которых раньше никто не привозил. Почему Кустурице, Ману Чао, музыкантам The Skatalites, Нильде Фернандесу так нравилось проводить в «Летчике» много времени? Здесь атмосфера была легкая. Вокруг было много музыкантов, с которыми они свободно, без всякого напряга общались, джемовали и выпивали. Никто не устраивал никаких специальных приемов. Просто здесь было весело — как это еще можно сформулировать? Никто никого не заставлял. Мы же люди простые, поэтому с нами легко общаться.

«Летчик» долго существует, а бесконечно в состоянии дикого возбуждения находиться невозможно. Я говорю еще и про себя, мне в какой-то момент показалось, что это немного день сурка, что все повторяется. В какой-то момент мне стало не то что бы неинтересно — я увлекся театром и другими вещами. Место не может существовать бесконечно, не меняясь. Все происходит волнами. Я абсолютно счастлив, что «Летчик» вообще до сих пор есть — это большое достижение по нынешним временам. Был тяжелый момент лет шесть назад, когда мне казалось, что он загибается и по деньгам, и по настроению, но это прошло, это просто один период закончился и начался другой. Я иногда прихожу сюда под утро в будний день, когда народу никого, и думаю — какой же он красивый. И кухня в «Летчике» отличная, в смысле, точная. Много вообще мест, где 15 лет блюда остаются в меню и пользуются популярностью? Я только «Макдоналдс» знаю и «Летчик». Ну еще шаурму на углу Шенкин и Алленби в Тель-Авиве. Ничего на свете не повторяется. Самое ужасное — сидеть и вспоминать молодость. Я очень боялся фестиваля в честь пятнадцатилетия. Юбилеи я ненавижу — это всегда немного такое: «О, как хорошо это было! Ох! Ах! А давайте возьмем и сделаем так же!» Так же, как было, не будет.

Я не могу определить, какие люди ходили в «Летчика». Я общаюсь с самыми разными людьми и снобизма не люблю. Одно время у нас был фейсконтроль, ну то есть на входе стоял специальный человек, который за секунду оценивал входящего и, если что, говорил: извините, у нас частная вечеринка. Клубов тогда было мало, люди разные заходили, мы просто не хотели пускать агрессивных и слишком невоспитанных. Но понять, кого пускать, а кого не пускать, довольно сложно: андеграундный художник может выглядеть и вести себя похлеще любого гопника. Это очень тонкие вопросы. У нас полтора года на входе стояла Таня Грицай — ее звали Таня Бэтээр, — а потом она уволилась и чуть не легла в психиатрическую больницу. Очень трудное это дело. Но сейчас уже никакого фейсконтроля нет, охрана есть.

«Летчик» мы построили очень дешево. Человек, который вложил в него деньги, Володя Джао, вернул их за месяц или около того. Когда место открывается, нужно время на раскрутку, то-се. «Летчик» сразу открылся так, как будто он всегда был. Все наши друзья пришли и не ушли.

Конечно, было очень много сложностей. Из-за каких-то технических проблем — электричество у нас отключали. Из-за больших вложений — когда надо было что-то переделать, мы поджимались. Но такого, чтобы мы были на грани закрытия, не было. Летом сложнее, чем зимой, в Москве у всех так, за исключением тех, у кого есть хорошая веранда.

В конце 90-х — начале 2000-х казалось, что все скоро будет зашибись: правильно, свободно, честно, ну по крайней мере, в ту сторону. Это и было таким попутным ветром. А сейчас против ветра, поэтому каждый шаг дорогого стоит. Может, для чего-то это и надо».

«На месте «Летчика» была столовая с бешеными зеркальными потолками. Когда я впервые попал туда, я сказал, что все надо сломать. Мы были апологетами ржавого железа и реального кирпича. В Россию тогда еще не пришла из-за границы любовь к натуральным фактурам. Конечно же, нам было понятно, что под зеркальными панелями и псевдокрасным деревом может быть как раз то, что мы все любим. Для хозяина помещения это действительно стало, наверное, некоторым шоком, потому что он считал, что зеркала и прочее наверняка можно как-либо вторично использовать. Но это были довольно бедные тогда люди, которые жалели каждый кривой гвоздик.

Я ничем особенно не вдохновляюсь, потому что не очень хорошо умею придумывать на пустом месте. Я работаю кем-то вроде художника-психотерапевта: слушаю, что хотят заказчики — это по большей части мои близкие друзья, которые доверяют мне и не просят ничего, что бы мне претило, — и стараюсь их понять. Леша (Алексей Паперный. — Прим. ред.) хотел, чтобы в клубе не было дешево-помпезно. Главной задачей было за две недели все сломать и пустить туда посетителей, поэтому задачи художественные были на втором месте. Украсить заплесневелый подвал какими-то картинками на стенах — это все я могу и сам. Если мне говорят: «Тут слишком страшно», я отвечаю: «Хорошо, мы здесь нарисуем карту перемещений Джао Да по всему миру». Есть такое высказывание архитекторов-интерьеристов: самый лучший интерьер в квартире — это если ты туда приходишь и видишь, что хозяева очень любят гостей и друг друга. Тогда квартира прекрасна и уютна. То же самое с кабаками. Достигается это не очень художественными средствами, хотя художественная область должна, безусловно, хозяев удовлетворять. В какой-то момент я начал считать, что я художник-психотерапевт, потому что мне всего лишь нужно объяснить заказчику, как ему понравится то, что он сам как заказчик предложил.

Историю про Джао Да и Кукера придумал Леша — он поэт, драматург, писатель. То есть легенду мне предложили как художественный проект, и это было совершенно прекрасно — заявка в такой форме куда интереснее, чем «Петя, давай сделаем что-нибудь уютненькое». Это «уютненькое» всегда ставит в тупик, потому что, по-моему, у каждого человека свое представление об уюте. А тут тебе говорят — вот прекрасная литературная канва, давай ее наполнять. Происхождение Владимира Григорьевича Джао стало двигателем литературной истории, но прежде всего он участвовал, конечно же, деньгами.

Я никогда не думал о том, долгосрочный это проект или нет — это же не от нас зависит. Я участвую в той или иной мере почти во всех Алешиных историях — в спектакльных, киношных, строительных. Последний раз до дня рождения я был в «Летчике» полгода назад — время от времени от меня там требуют какие-то полиграфические заказы, или надо что-то реконструировать — в общем, я хожу им помогать в решениях, что и как нужно покрасить или из каких материалов сделать столбы во дворе. Вообще, мне трудна клубно-ресторанная жизнь. Я не могу все время радостно улыбаться официантам, когда они мне что-то предлагают. Общепит нравится мне только в форме самообслуживания. Я очень плохо себя чувствую, когда официанты или владельцы внимательно следят, чтобы мне было хорошо. Когда я работаю над ремонтом какого-то конкретного клуба и там работникам дают сосиску с пюре — это прекрасно. Но на день рождения я, конечно, пойду — не пойти туда было бы свинством».

«Мы были начинающей группой, приехали в Москву из Петербурга, жили в сквоте и играли вообще везде — хотели понять, что нам нравится и не нравится в Москве. В итоге поняли, что нам нравятся небольшие уютные места с приятной публикой вроде «Кризиса жанра». Оказалось, что эти места делаются людьми. А кто эти люди? Ну, например, Паперные. То есть большие клубы нам было не собрать, клубы типа «рестораны-кабаки» нас не интересовали. Публика, которая собиралась у Паперных, нам очень нравилась, да и с самими ними у нас были прекрасные отношения.

Самый первый концерт наш был на открытии клуба — полно народу, все пришли, маленький подвальчик, все симпатично. Кто пришел? Представьте себе начало 2000-х, представьте себе студентов, первых айтишников, писателей — Полунина, например. Самые разные люди, главное, что минимум агрессии и максимум позитива. Сейчас это замызганное слово — а на самом деле очень трудно сделать, чтобы было симпатично, легко и чтобы сохранялось хорошее настроение. Масса приятных воспоминаний. 

Сейчас мы немножко подросли, и наш любимый «Летчик» стал маловат. Стал не вмещать всех желающих прийти. А нечестно, если человек смотрит концерт не из «Дома Кукера». Некое реальное развитие клуба мы потеряли. Но отношение по-любому теплое, и на фестивалях «летчиковских» мы играем. Люди нам говорят: «Я бы пошел, но не протолкнуться, чувствуем себя как кильки в банке». И мы стали играть в клубах побольше».

«Я жил в Финляндии полгода как студент, писал диплом и, вернувшись, обнаружил, что все мои друзья ходят в одно и то же место — подвал на Китай-городе. Более того, я узнал, что группа Cleaning Women, игравшая на сушилках для белья, уже забукирована в программу этого клуба. Тогда я понял, что это какое-то великое место. Это был конец 1999-го.

В Москве есть разные сегменты клубов. Для читателей ранней «Афиши» на тот момент «Летчик» был местом, отвечающим мировоззрению. Почему важен «Летчик»? Эти люди открыли вседоступное, всем открытое место не потому, что их не пускали в другие миры: у них общие корни с клубом «Белый таракан», и с «Джусто», который прекрасно существовал в Москве в то время. «Летчик», несмотря на то что выходил из этих же кругов, был совершенно открытый и демократичный. У «Афиши» и «Летчика» был большой взаимный профессиональный интерес. Такой просветительской миссии, как «Летчик», никто не выполнял. Важно, что это была не только площадка, но и семья. Это был живой организм, который постоянно что-то генерировал. Туда, естественно, и иностранцев водили. Я помню, ко мне приехали друзья-итальянцы, и мы их повели на концерт группы Tequilajazzz, потому что ничего круче, естественно, не было. Такое происходило постоянно.

Я мониторю ситуацию сейчас не так активно, но с точки зрения живой музыки она, кажется, довольно кризисная. Москва в конце 90-х была жутковатым местом, где менты любили проверять регистрацию, и если иностранец не мог предъявить билет, что он прилетел и вылетает из Москвы в течение трех дней, то это был повод развести его на бабки. С моими гостями это несколько раз случалось. Политически не было такого ужаса, как сейчас, но в остальном мест было совсем, на мой взгляд, немного. Куда, опять же, можно было бы привести своего коллегу по университету, заезжего берлинского диджея или художника? Можно было отвести в тот же «Джусто», в какой-то момент стало модно ходить в клуб «Б2», который был совсем модный в самом начале своего пути. Был еще «О.Г.И.», но для меня, поскольку я в большей степени тяготел к музыке, а не к литературе, предпочтительнее был «Летчик». «О.Г.И.», на мой взгляд, был довольно брутальным, а «Летчик» какой-то универсальный, что ли. Плюс 24-часовой режим — московская прекрасная история. Ну и при всей моей любви к «16 тоннам», вряд ли вы там часто проходите рядом. А мимо «Летчика» — вполне вероятно, так же, как мимо «Солянки».

Кто туда ходил? Вот в пятницу я оказался в «32.05». Мне кажется, это те же самые люди, которые ходили в «Летчика», в «Б2», может быть, даже в «Икру» — приятная сторона мейнстрима. Мне кажется, более интеллигентная, пьющая, угарная, может, менее красивая публика ходила в «О.Г.И.», а чуть более нарядная — в «Летчика». Совсем нарядная ходила в «Пропаганду» — это из важного на той оси координат. «Летчик» смог привести каких-то знаковых московских людей — например, была история с почтовым ящиком: вы могли оставить записку Алексею Казакову, редактору «Афиши», или Ману Чао. И эти люди там действительно появлялись. Поскольку мест было не так много, все через них проходили.

Почему «Летчик» так долго держится? Для начала посмотрите контракт аренды. Мне неизвестны их арендные отношения, я немного знаю о профиле владельца, он вам может рассказать сам. Насколько я понимаю, это заведение находится в такой ситуации, что оно может существовать, пока не надоест. Более того, там открылся в какой-то момент China Town, который успех «Летчика», может, не повторил, но за ним стояли одаренные, талантливые и профессиональные люди.

Я не знаю, почему они перестали активно втапливать, что произошло и что делают Таня Ядрышникова и Миша Рябчиков. Это вопрос к ним, они и так выжили нечеловеческое количество времени — клубы так долго не живут. Живет «16 тонн», и, хотя они тоже большие молодцы, это в первую очередь история про площадку и собственность. В остальных случаях клубы очень долго не выживают. В 2005 году, когда я уходил из «Афиши», «Летчик» еще прекрасно себя чувствовал — не знаю уж, что у них происходило в бухгалтерских отчетах».

«Камерных клубов в 1999 году в Москве особо не было, или они были рассчитаны на более взрослую публику. То есть, по крайней мере, моя студенческая компания не могла себе позволить пойти в клуб «Армадилло», потому что там был дорогой вход, дорогой бар и так далее. В «Летчика» меня позвал московский директор группы Markscheider Kunst Илья Ермаков — сказал, что открывается новый клуб и что он собирается забивать концерт для группы на открытие. Я услышала название клуба и подумала — как вообще смешно звучит. А спустя неделю-другую московский директор другой питерской группы — S.P.O.R.T. — Наташа Аксельбант тоже позвала нас в «Летчика» на их концерт. Это был мой первый концерт в «Летчике». 

Спустя какое-то время та же Наташа, с которой мы тогда работали вместе в пиар-отделе фирмы грамзаписи Feelee, сказала, что в «Летчике» требуется арт-директор, и предложила мне сходить — мол, давай, свои люди нам нужны. Я тогда только закончила журфак, у меня была небольшая подработка в Feelee, отпали другие работы журналистские, я была относительно свободна и подумала, что вот, пока не нашла серьезной журналистской работы, могу себе позволить месяцок-другой перекантоваться в клубе. Подумала, что на первое время мне и хватит. И пошла на собеседование к Паперному. Беседа была дружеская — он спрашивал, какое отношение я имею к музыке, каковы мои музыкальные вкусы, чем я могла бы быть полезна клубу, какие есть навыки общения с музыкантами, прессой и так далее. За полчаса до встречи со мной он собеседовал другого человека — впоследствии, кстати, музыканта одной из групп, которая в «Летчике» играла. Я не знала, что, когда меня собеседовали, за моей спиной через несколько столиков сидит молодой человек, который уже тоже собеседовался. Леша ему говорит: «Присядь, угощайся, закажи что-нибудь по меню». И собственно, человек сидел и угощался за счет заведения. После того как Леша поговорил со мной, он тоже сказал: закажи что хочешь, угощаем. И я, в общем, не поняла, угощают или нет, и довольно скромно попросила уже не помню что — грубо говоря, чай с тортом. Уже потом Паперный рассказал, что этот молодой человек, который собеседовался до меня, заказал в меню пять блюд, а моя скромность Паперного так поразила, что это стало решающим фактором в выборе моей кандидатуры.

Первое время на работе было совершенно ничего не понятно, кроме того что Алексей Паперный раз в неделю выступал с «Паперным ТАМ». Из регулярных музыкантов был Анатолий Герасимов, ныне покойный. Друг Паперных — его тоже можно было просить довольно регулярно играть. Были несколько регулярных проектов каждую неделю плюс стали приносить демо, но они были непонятно-сумбурные; привлекались всякие знакомые, которые имели доступ к интересным коллективам. Очень помогал Троицкий — и какие-то российские группы предлагал, и всегда знал, кто из иностранцев проезжает близко к Москве. Потом появился музыкальный продюсер Александр Чепарухин, который тоже стал подкидывать интересных артистов. Ну и еще кто-то что-то советовал, мы обросли какими-то связями, стали следить за музыкантами, набралась какая-то база артистов.

Я, честно говоря, побаивалась своих рок-друзей туда предлагать, потому что казалось, что это слишком громко, слишком агрессивно, что клуб не рассчитан на такие группы, как Tequilajazzz и «Кирпичи», — что спустя годы оказалось совсем не так. Но на тот момент мне казалось, что нужны группы типа «Паперный ТАМ» и джазa. Я, честно говоря, не очень такую музыку любила и в этих группах совершенно не разбиралась, но все приходит с опытом. Совершенно случайно Алексею Паперному пришла в голову идея: а давайте найдем Олега Анофриева и попросим его спеть нам песни «Бременских музыкантов». Это как раз было в первые месяца работы клуба, и казалось, что вообще идея нереальная, — но каким-то образом нашелся Олег Анофриев, который долго упирался, ему все это не нравилось, однако Леша предоставил ему своих музыкантов, все выучили программу, и два раза с огромнейшими аншлагами Анофриев выступил в «Летчике» с программами «Бременских музыкантов» плюс еще какими-то песнями из мультфильмов, которые все знают, и это было, мне кажется, вообще самое яркое событие за 15 лет.

Так же, попивая чай, Паперный придумал фестиваль уличных музыкантов: соберем всех, кто играет, и чего-нибудь найдем. Это был из самых успешных проектов первого года жизни «Летчика» — он громко прогремел в Москве, и в телике его поддерживали Дмитрий Дибров, и Олег Нестеров был в жюри, и так далее. Моя личная инициатива? Однажды Паперный сказал: давайте найдем такую историю, что-то интересное, что еще ни у кого не было. Вот что, Седова, тебя в последнее время больше всего поразило? Я говорю: видела на канале «Муз-ТВ» клип украинской группы «Танок на майдані Конґо». Клип меня зацепил — вроде рэперы, а вроде не рэперы; в общем, какие-то украинцы. Ну и Паперный говорит — вот тебе задание: найти и привезти в «Летчика» эту группу. Они не хотели приезжать, потому что там они были уже звезды, а тут им маленький клуб не нужен, я им делала пять концертов в разных клубах, селила их в однокомнатную квартиру моей бабушки, которая была на даче… В результате все закончилось шикарно: они стали близкими друзьями и потом еще несколько раз приезжали к нам в Москву. Это история показательная: Паперный ставил все время какие-то запредельные цели, задачи и мечты, и мы каким-то образом их все реализовали.

С Украиной у нас очень тесные связи получились: и «Грузовики» — одни из наших флагманов, и «Бумбокса» мы по сути были первооткрыватели, потому что их никто не знал, я же нашла диск среди демо и стала каждые два месяца приглашать-приглашать. Как правило, путей для узнавания музыкантов было два: либо через знакомых, либо через принесенные диски. Диски тоже могли быть от знакомых; но вообще — ставишь пластинку, и на первой минуте понятно, стоит оно дальнейшего прослушивания или нет.

Нам все время хотелось нести какую-то образовательную функцию, поэтому даже если было понятно, что это музыка странная и непонятная, но ее делают талантливые и интересные люди, то мы ее ставили. Бывало, что народу не было совсем, но при этом мы все равно гордились: опять же Александр Чепарухин предложил нам сделать концерт группы из Бразилии под названием Mestre Ambrósio, которая мимо проезжала, и было понятно, что в следующий раз они будут проезжать мимо через 10 лет. Мы согласились, хотя рекламы не было и был какой-то приличный гонорар; мы сделали им концерт, хотя было очень мало народу, но при этом мы зафанатели, и много лет их слушали, и вспоминали концерт, потому что группа спустя несколько лет распалась, а мы их видели, и фиг с ними с деньгами — все равно это было приятно, и это был какой-никакой имидж и статус для клуба.

Конечно, бывали всякие проблемы. То есть у нас первые годы была отделенная от бухгалтерии жизнь творческой группы — жили на самоокупаемости, то есть деньги, которые зарабатывались концертами, мы могли, не ставя в известность финансовое руководство, вложить в завтрашний концерт, на котором будут деньги потеряны. А потом в каком-то году ситуация изменилась, мы пришли к общему знаменателю, и барные заработки, и заработки от билетов, и нашу творческую группу — я прежде всего имею в виду Паперного, Паперную и себя — стали как-то контролировать более высокостоящие руководители клуба. Частенько были, конечно, и конфликты, что группу дорогую привезли, а денег не отбили со входа, и многие группы нам запрещали привозить — в смысле, из-за того что это будет нерентабельно. Но со временем все равно появлялись какие-то спонсоры, которые поддерживали концерты, ну и иногда все-таки получалось на каких-то группах хорошо заработать, а на каких-то — совсем немножко прогореть.

Мало кто из клубов 1990–2000-х так продержался. Вроде постоянно сталкивались с проблемами: и пожарные вечно проверяли, и угрозы какие-то были. И вроде бы место — с одной стороны, центр, а с другой… Пытаюсь перебирать в голове, что же сыграло роль. Как пела группа «И друг мой грузовик»: «Заходишь ли в «Китайский летчик Джао Да», потому что это в центре и рядом?» Наверное, должна быть какая-то удача, должны сойтись в одном месте несколько факторов: чтобы и люди были правильные, и расположение правильное. В общем, объяснения у меня скорее нет, чем есть.

Я работала с 1999-го по 2009-й, и у меня ощущение спада стало появляться, только когда Паперный стал отвлекаться на другие свои проекты — клуб «Мастерская», что-то еще. Он немножко забросил, так сказать, «Летчик»; конечно, мы старались работать — и я, и после меня Таня Ядрышникова, и сейчас Миша Рябчиков — но все равно без Лешиных идей, без Лешиной заинтересованности все стало немножко по-другому. У меня такое ощущение — что-то стало не так. Все связано с Паперным. Он придумывал какие-то истории, которые он мог себе позволить придумать и воплотить.

Связано ли это с самой музыкой? В смысле, мода пошла на музыку, которая не очень подходила для «Летчика»? То, что мы всяких хипстеров не ставили… Может быть, и поэтому — сменилась эпоха, и музыка, которую проповедовал «Летчик», отошла на второй план. Ну как отошла на второй план — те, кто ходил в «Летчика» в самом начале, хоть им уже не 18 лет, все равно в него ходят. 40 им, 50 или сколько… Я не знаю — может быть, если сейчас поставить какую-то современную молодежную модную группу в «Летчике», тоже придет толпа народу. Но хочет ли «Летчик» таким путем оставаться на плаву? Все-таки это изменит немного атмосферу, и хоть это и не предательство будет, но такой конформизм, который «Летчику» все-таки несвойственен».