«Я не обиженная девушка. Я серьезный, старый человек»
Профессор Андрей Зубов — о своем увольнении из МГИМО, советском ренессансе и будущем Крыма.
- Сначала руководство МГИМО сказало, что увольняет вас, потом — что не увольняет. И вот наконец все-таки вас уволили. Что означает эта нерешительность?
- Я не пытаюсь проигрывать сценарий вместо них. Но мне кажется, что руководство готово было уволить меня с первого раза. Мне 4 марта позвонили из ректората и сказали, чтобы я или увольнялся по собственному желанию, или меня уволят по статье. Но в тот же день началась большая кампания в мою защиту, студенты стали собирать подписи. И, видимо, руководство испугалось скандала и решило пойти по пути наименьшего сопротивления: мне вручили заявление о том, что моими статьями возмущены, но по закону уволить меня не могут. Тогда я предположил, что они подождут 30 июня, когда истечет срок моего контракта, и спокойно его не продлят. И вдруг пришла мне вчера домой телеграмма с просьбой немедленно явиться в МГИМО, где мне было вручено уведомление об увольнении.
- Вызывать телеграммой — в МГИМО так принято?
- Нет, конечно, никто так никогда не делает. Такой, видимо, специальный формальный тон. Хотя очень вежливый: «Уважаемый Андрей Борисович…» без всяких грубостей. Вообще все увольнение было проведено крайне любезно, с сожалениями о том, что все так получилось. Ну это же МГИМО, у нас умеют действовать вежливо.
- На сайте МГИМО это решение было объяснено тем, что вы наносили вред учебно-образовательному и воспитательному процессу. ВУЗ вообще должен воспитывать людей?
- Я в этом вопросе старомодный человек и считаю, что воспитание, формирование человека — это продолжение учебы. Конечно, институт должен воспитывать. И я только этим и занимался. Но воспитывать мы можем только одним образом — на собственном примере, приучая к ответственности, человеческой, политической и гражданской. И чем я плохо воспитывал — мне никто не объяснил. Огромное количество студентов мной были довольны, и сейчас под воззванием с требованием моего немедленного восстановления в институте подписалось уже около 1200 человек, а это 20% мгимовской корпорации. Очевидно, не все согласны с тем, что я студентов растлевал.
- Когда вас первый раз собрались увольнять, студенты образовали группу поддержки и обещали призывать к стачке в случае вашего ухода. На этот раз они выполняют свое обещание?
- Мне вчера позвонил Дмитрий Быков, который тоже преподает в МГИМО. Он рассказал, что в Доме журналистов на Никитской собралось много моих студентов и они вместе обсуждают, как быть. «А что вы посоветуете, Андрей Борисович?» Я сказал, что принципиально не хочу вмешиваться в их деятельность. Они сами должны выбирать то, что согласно их совести, и то, что им по силам. Я сказал, что не возражаю против любого их действия или бездействия.
- Сами вы что собираетесь делать дальше?
- Я собираюсь отстаивать свою правоту в суде. Дело в том, что меня уволили по статье за безнравственный, аморальный поступок сотрудника педагогического учреждения и записали это в трудовую книжку. Эта статья не дает мне возможности дальше работать в учебных заведениях. Я буду требовать восстановления в МГИМО.
- У вас нет желания развернуться и хлопнуть дверью: насильно мил не будешь?
- Нет, потому что я вижу, сколько преподавателей и студентов в МГИМО хотят, чтобы я был там. Если какие-то люди, скорее всего, даже не в МГИМО, а в более высоких инстанциях, хотят моего ухода — значит, наоборот, нужно оставаться и продолжать учить молодежь. Это мой долг. Я не обиженная девушка. Я серьезный, старый человек, который последние годы жизни хочет потратить с пользой для общества.
- Когда новость о вашем увольнении опровергли, вы говорили, что эта победа — маленький пример того, что общество еще на что-то способно. Теперь выходит, что все не так оптимистично?
- Погодите, наш день только начинается. Никогда не говори «никогда» — это очень важный принцип. Будем продолжать действовать. А то, столько студентов и преподавателей меня поддержали, говорит о том, что мы бесконечно ушли от советского вчера. Когда Пастернака осуждали, все вокруг моментально исчезали и боялись ему руку подать, в глаза посмотреть. Сейчас такого нет.
- Когда «Город» проводил опросы студентов про будущее СМИ, мгимошным студентам запретили с нами разговаривать без ведома старосты. Как устроена цензура в МГИМО?
- Я в своей деятельности всегда исходил из очень простых принципов. Я заключил контракт в вузом, в соответствии с которым я должен был читать определенное количество лекций и вести определенное количество семинаров, учить студентов соответствующим дисциплинам и делать это как можно лучше. Все остальное — это мои гражданские права, которые к МГИМО не имеют вообще никакого отношения. Я мог читать любые лекции, писать любые статьи и встречаться с любыми людьми. Мой принцип: я себя веду как гражданин свободной России, а какая эта Россия есть по факту — это зависит уже не от меня. Этому же я учу студентов — жить в соответствии с законами. Если эти законы не являются абсолютно абсурдными — как в случае с законом, что нельзя сравнивать советский режим с нацистским. Ученый имеет право сравнивать все со всем. А такие идиотские идеи законными являться не могут. Конечно, я не раз сталкивался с недовольством руководства МГИМО. Отдельные мои статьи, интервью и двухтомник «История России. XX век» вызывали порицания, которые, впрочем, выражались неформально. Мне звонил ректор и говорил: «Андрей, что же ты сделал?» Или один раз меня вызывал проректор по учебной работе и вежливо говорил, что не надо было этого делать. Но, разумеется, никогда и близко не шла речь об увольнении меня из института. Я объяснял свою позицию, даже шел навстречу — перестал в своих публицистических статьях указывать, что я профессор МГИМО.
- Как можно описать ваши отношения с ректором?
- Последний раз я с ним виделся и очень тепло беседовал на Валдайском форуме. Может, ректор с этим не согласится, но я считаю его своим старым другом. Мы с ним на «ты», по имени. Ректор мне очень помог, когда еще в советское время он был секретарем комсомольской организации, а меня выгоняли из комсомола за религиозные убеждения. И я во многом ему благодарен. У меня нет на него никакой обиды, я понимаю, что он был поставлен в очень тяжелое положение. Я понимаю, что поставил его своими статьями в эту нелегкую ситуацию. Но он вел себя и ведет по отношению ко мне как джентльмен. И мне легко будет при встрече не только подать ему руку, но и, если он захочет, обнять его. Но судиться с ним все равно надо. Жалко, но надо.
- Крымский вопрос расколол российское общество. А как его обсуждают в мидовском институте преподаватели и студенты?
- Позиция МГИМО совершенно неоднородна. Есть люди, которые глубоко сочувствуют Украине, возмущены оккупацией Крыма, с надеждой смотрят на то, что делается в Киеве, и очень положительно воспринимают свержение власти Януковича. А есть и люди, которые придерживаются прямо противоположной точки зрения. И когда я иду по институту, то краем уха все время слышу, как люди спорят, и «Крым», «Украина», «Янукович» все время звучат в разговорах. Почему-то эта проблема стала просто жизнеопределяющей для нашей страны. Мне даже самому это несколько удивительно. Это просто какой-то экзистенциальный вопрос сегодня.
- Почему так случилось?
- Мне кажется, что на самом деле это проблема не Крыма. Это вопрос того, по какому пути нам идти дальше. Украина пошла по пути антисоветскому — она свергает памятники Ленину и пытается из советского государства перейти в несоветское. А Россия остается постсоветским государством. И обратите внимание, как на фоне украинской революции у нас начинается мощнейший советский ренессанс. Это не случайность. И поскольку советское тоталитарное богоборческое прошлое безусловно обречено, то это какая-та последняя судорога уходящего коммунистического вчера.
- Колонка, из-за которой вас уволили, призывала власти отказаться от присоединения Крыма. Но вот Крым наш, никакое гражданское общество, о котором вы столько говорили, ничего не смогло поделать. Теперь речь уже идет о том, останется ли Восточная Украина в составе страны. Каков ваш прогноз?
- — Я бы поостерегся говорить: «Крым наш». В 1938 году казалось, что Австрия будет германской навсегда. Но сейчас это независимая страна. Казалось, что Протекторат Богемии и Моравии тоже навсегда. Но никогда не говори «навсегда». Положение Крыма сейчас очень зыбкое. Очень может быть, что уже через год мы увидим другую реальность. И дай бог, чтобы это была реальность какого-то умелого дипломатического выхода из сложившейся ситуации. Что касается Восточной Украины, то я слежу за событиями с тревогой. Каждый следующий шаг к эскалации агрессии — это шаг к гибели страны. Когда Германия ввела свои войска в Рейнскую зону в 1936 году, еще ничего не произошло. Когда был аншлюс Австрии — это тоже все съели. Но потом наступил момент, когда Германия лежала поверженная и разбитая, разодранная на куски. И я молю Бога и делаю все от меня зависящее, чтобы мы не пошли по этому страшному пути.
Интервью