История менеджера Шкулева и Порошенко, который купил летную школу во Флориде

Андрей Борисевич, 35 лет 

Кем был: медиаменеджер

Кем стал: владелец летной школы

---

«Я всю жизнь мечтал летать. Я родился в Минске и почти каждый день бегал на местный аэродром, а под окнами у нас стоял старый Ту-134 — в нем было детское кафе, где продавали глазированные сырки. Когда Советский Союз развалился, самолет закрыли — мы много лазили по нему, выковыривали куски двигателя, обшивку.

В 12 лет я пошел в аэроклуб «Чкаловец», потом в школу с авиаконструкторским классом. Когда деньги у государства начали заканчиваться и наш класс стал медленно, но верно загибаться, я увлекся программированием. В середине 90-х, когда передо мной встал выбор, что делать дальше, я выбрал интернет, потому что с авиацией тогда был совсем швах. Хотя, что такое интернет, мало кто тогда понимал.

В 2003 году я уехал в Москву, сначала занимался веб-дизайном, а в 2006-м попал в «СУП». Это был период расцвета «СУП» — с Эндрю Полсоном, Антоном Носиком. В 2008 году я стал директором по развитию бизнеса в России и СНГ.

В 2010 году меня переманили в Украинский медиахолдинг UMH. Нынешний президент Украины Петя Порошенко был одним из моих боссов (Порошенко был одним из акционеров холдинга, владевшего изданием «Корреспондент» и украинским «Нашим радио». – Прим.ред.), а непосредственным начальником — Боря Ложкин, нынешний глава администрации президента. В UMH было 6 радиостанций, 20 изданий, весь глянец — передо мной же стояла задача сделать из UMH еще и лидера на интернет-рынке. За год мы купили три крупнейших интернет-портала в стране, но за это же время я окончательно понял, что Украина — это не мое.

Мы в Москве привыкли общаться по бизнесу, а там, на Украине, до сих пор в почете кумовство. Говоришь Ложкину, что у нас не решается какая-то проблема, а он в ответ: «Сейчас я Пете позвоню, Петя позвонит Васе, а Вася позвонит Коле. Ты потом набери Коле, скажи, что ты от Пети и от Васи, и все решится». К тому же я все время мотался туда-обратно между Киевом и Москвой, за 9 месяцев совершил порядка 50 полетов.

Поэтому, когда меня позвали обратно в Россию, я обрадовался. Я возглавил интернет-департамент в Hearst Shkulev Media (издают Elle, MAXIM, Marie Claire, «Антенну Телесемь» и другие. – Прим. ред.) , помогал Шкулеву (главе Hearst Shkulev Media) завоевывать региональный рынок. Многие меня упрекали, что это олдскул, спрашивали, зачем ходить в регионы, а я считаю, что мы тогда всех победили, потому что такого покрытия регионального, как у Шкулева, в итоге больше ни у кого нет.

Все то время, что я работал в медиа, я не прекращал мечтать о полетах. Году в 2005-м я оказался на египетском курорте, занимался дайвингом. И вот я сижу, рассказываю ребятам, с которыми мы ныряем, о своих экстремальных увлечениях — альпинизм, горный пешеходный туризм и так далее. Пацаны мне отвечают — да ладно альпинизм, вон у нас Дашка на самолетах летает. А Дашка — такая девочка-одуванчик с голубыми глазами. Я заговорил с ней, выяснилось, что Даша летала в аэроклубе в Ступино. Я не мог поверить, что это может быть так просто. Я был уверен, что людей учат летать только в академиях и училищах, но не в каких-то там частных клубах.

Я приехал в Ступино и попросил, чтобы меня сразу взяли на высший пилотаж. Они сначала отказывались — мол, новичков на высший пилотаж не берем, но я сказал, что иначе не полечу. Мне очень повезло: моим пилотом была Света Лупанова, многократная чемпионка Европы по высшему пилотажу, с кучей регалий. Мы сделали несколько петель, бочек, и вдруг Света говорит: «Хочешь сам поуправлять?» Я говорю: «Конечно». — «А что ты будешь делать?» Я говорю: «Бочку». Она говорит: «А ты умеешь?» Я говорю: «Ну я хочу». Бух, и я сделал бочку. «Окей, а что еще можешь сделать?» — «Петлю могу сделать». — «Как ты ее можешь сделать, ты же никогда не летал?»

Я действительно знал только теорию, я летал только на компьютерах, на джойстиках. Пилоты же презирают всех, кто летает на джойстиках, потому что это симуляторщики, которые не имеют ни малейшего представления о реальной жизни. Но я скрутил петлю, криво-косо, но как-то скрутил, и Света снова обалдела. Мы еще пару бочек и петель сделали. Приземляемся, Света говорит: «Ты меня обманываешь, я знаю, что ты летал». А я первый раз вообще внутри такого самолета был. Меня после этого полета накрыло, я просто стоял минут пять, держась за борт.

Они позвали меня к себе в школу учиться, но четырехмесячный курс
за 15 000 долларов я никак не мог потянуть. Потом, отложив немного денег, я нашел клуб подешевле, в Кубинке, — они брали не вперед за курс, а за один полет. Я начал летать на разных типах самолетов, а уже в 2007 году попросил сделать меня инструктором. Чтобы хорошо летать, надо летать много, а единственный вариант много и бесплатно летать — преподавать. И так я почти год летал за еду, что называется. Я набил себе первые 100 часов, начал выступать на соревнованиях, как вдруг Минобороны закрыло клуб. Потом Кубинку захотел выкупить Сулейман Керимов, начались торги. В итоге клуб закрыт до сих пор — в ангарах стоят 18 законсервированных самолетов.

Раза три-четыре за свою карьеру я бросал летать. Каждый раз это было связано со смертью кого-то из близких мне людей. В основном из любителей. 2009 год был самым страшным: 16 августа, в День воздушного флота, три моих хороших знакомых разбились с перерывом в час. Тогда я сказал, что больше не подойду к самолету, — у меня только родился ребенок. Почти год я вообще не летал. Но это такая прививка, которая не отпускает. В 2010 году я начал летать на вертолетах, уже был готов сдавать экзамены, когда разбился еще один мой очень хороший друг. Я снова бросил полеты на два года.

В 2013 году Виктор Шкулев после покупки ряда региональных сайтов решил организовать поездку по России для наших американских партнеров, компании Hearst. Но Россия — страна большая, из Москвы долететь до Новосибирска еще можно, а вот из Новосибирска до Екатеринбурга нельзя — и уж тем более из Екатеринбурга в Нижний Новгород. Поэтому Шкулев арендовал бизнес-джет.

Я первый раз в жизни оказался в таком самолете. Поднимаемся по трапу, все нормальные люди уходят направо в пассажирский салон, там бегает стюардесса и разливает шампанское, а меня тянет налево, в открытую кабину пилотов. Я говорю Шкулеву: «Я сейчас приду», захожу к пилотам — и так и остаюсь с ними до конца полета. Они были не против — посадили меня на третье сиденье и рассказывали, как что работает. Во время второго полета из Екатеринбурга в Нижний Новгород я в салон даже не заходил.

Когда мы вернулись в Москву, меня пустили на руление в Домодедово. На выходе в кабину заглянул Шкулев, увидел меня за вторым штурвалом и говорит: «Ты что, всю дорогу летел?» Я отвечаю: «Да, Виктор Михайлович, надеюсь, вас не укачало?» И когда мы вышли из самолета, он мне сказал: «Знаешь, Андрей, мне кажется, ты занимаешься не своим делом. Ты классно работаешь, но у тебя на работе не горят глаза так, как здесь». И я ему до сих очень благодарен. Я и сам тогда уже чувствовал, что в медиа достиг потолка и хочу заниматься чем-то своим.

В середине 2013 года я ушел из Hearst Shkulev и отправился во Флориду. Летное образование в США считается самым качественным, но мне, правда, не везло со школами — то самолеты ломались, то инструкторы улетали куда-то, то школа вдруг закрывалась. Кончилось тем, что у меня прямо из дома украли летные книжки, самое ценное, что есть у летчика. У меня там было больше 300 часов полетов за многие годы, а для того, чтобы стать коммерческим пилотом, нужно 250. В общем, я так и не смог сдать экзамен, потому что не мог подтвердить налет. Как уехал из России ни с чем, так и вернулся ни с чем. Только минус 35 тысяч долларов, четыре месяца жизни и мои летные книжки.

Вернулся я в страшной депрессии. Идти обратно в медиа не хотел и начал работать в вертолетном клубе — придумывать и организовывать авиапутешествия для владельцев вертолетов. Облетел на вертолете всю Европу. 

До Норвегии, например, лететь не так долго: летишь до первой полянки два часа, достаешь керосинку из канистры, заливаешь. Летишь до Пскова, заправляешься, проходишь таможню, летишь до Риги. И так далее. Романтику убивали две вещи: во-первых, я получал за работу пилотом раза в четыре меньше, чем за работу в медиа. Во-вторых, я быстро понял, что мне скучно просто быть коммерческим пилотом, водить какой-нибудь аэробус «Аэрофлота». Ты водила, у которого четыре таких айпэда — самолет сам летает, а ты должен тупо смотреть на приборы. Можно, конечно, смотреть кино, но тогда ты нарушаешь авиационные правила.

Летные школы в Америке не давали мне покоя. Те, которые я видел, мне не понравились, мне хотелось сделать свою идеальную школу. Я начал рассказывать о своей школе всем — от друзей до клиентов нашего авиаклуба. Многим идея нравилась, но никто не понимал, есть ли в этом бизнес. К сентябрю 2014 года, когда случился Крым, Украина, санкции, я окончательно решил, что хочу уехать.

Дальше получилось как в кино. У меня не было денег на летную школу, но я начал просто прицениваться, подписался на кучу разных рассылок по продаже бизнеса в США. И в какой-то из них мне попалась летная школа, которая находится в том же самом городе во Флориде, где я был год назад. Я связался с брокером, подписал соглашение о неразглашении информации, и мне прислали финансовые документы. Школа оказалась не только прибыльной, но и с неплохой рентабельностью. Я стал задавать дополнительные вопросы, как вдруг брокер исчез. Просто перестал отвечать на письма.

Недолго думая я полетел во Флориду, приехал в эту школу под видом обычного студента. Начал их тестировать изнутри, смотреть на инструкторов — мне все нравилось. В итоге я сдал там экзамен на коммерческого пилота, с уже восстановленными в России книжками. Как-то я начал выпытывать у своего инструктора — кто владелец, как развивает бизнес? И тут он говорит: «А что рассказывать, вон Алекс стоит». Нас знакомят, и я говорю: «Алекс, у тебя есть пять минут?» Мы выходим на улицу, я достаю его бизнес-проспект и говорю: «Это твое?» Он прямо посерел: «Где ты взял эти намберс?» — «Спокойно, Алекс, я потенциальный покупатель». — «Школа не продается». — «Алекс, если у меня в руках есть этот проспект и я знаю цену, значит, она продается». — «Это не я продаю, это брокер продает, он хочет заработать денег. Я ничего продавать не буду». Я тем не менее уговорил его на ланч на следующий день, и за ланчем Алекс вдруг сказал: «Я школу продавать не хочу, но за Х денег, может быть, и продам». Я говорю: «Окей». Мы сошлись на том, что я вернусь к нему с конкретным предложением.

Вернувшись в Москву, я занялся поисками инвестора — пара людей из клуба проявили интерес, мы договорились лететь во Флориду 17 марта. И тут один мой друг связал меня со своим знакомым, Антоном, — ему тоже, дескать, интересны летные школы. Я пригласил его лететь с нами. Как вдруг 6 марта мне внезапно предложили перегнать джет из Риги в США. Я прилетел в США и выяснил, что Антон тоже в этот момент находился там. Мы взяли напрокат вертолет и улетели во Флориду. Антон посмотрел на школу и сказал: «Ну что, берем». Я говорю: «Но там же пацаны 17 марта прилетят». — «Пацанам можешь сказать, что сделка уже закрыта». Я даже не стал возвращаться в Москву: опыт у меня большой, я понимаю, что сделка может рассыпаться на любом этапе. Алексу кто-то сделал бы предложение более щедрое, и он бы нам отказал. Три недели я жил на адских нервах, снова начал курить, перестал есть, проверял все документы. Через три недели, 8 апреля, мы закрыли сделку.

В итоге школа обошлась нам примерно в миллион долларов. Это немного. Летная школа только звучит круто, а на самом деле даже в США это маленький бизнес, почти семейный, — там всего порядка 10 сотрудников. Но при этом бизнес серьезный, потому что это самолеты, топливо, аэродром, безопасность. С Антоном мы соинвесторы — у меня доля больше 25%, но меньше контрольной. Пришлось продать наследство — квартиру бабушки и папин дом. При этом я управляющий партнер, это было мое главное условие. Антон работает на финансовых рынках, ему нужно только, чтобы школа приносила доход.

У нас амбициозный план: мы хотим сделать супершколу. Все американские школы летают на старых самолетах конца 70-х. Принято считать, что это нормально, потому что если студент расколбасил твой самолет, он стоит всего 30 000 долларов, купим следующий. У нас позиция другая: мы обновляем флот в школе, самый старый самолет сейчас там 2001 года. Две недели назад я купил самолет 2005 года за 145 000 долларов.

Кроме того, у нас собственный флот. Многие школы в Америке арендуют частные самолеты — это маленький бизнес, они не могут себе позволить вложить много денег в покупку самолетов. И вот вы приходите в школу, хотите летать, но самолет принадлежит Пете, а Петя сегодня с семьей улетает на нем на рыбалку. У нас сейчас четыре собственных самолета, летом будет шесть, и пока мне этого хватает. По американским меркам это уже среднего размера школа. Самая крупная школа во Флориде владеет 40 самолетами. Помимо того, у нас во флоте будут и вертолеты, что для Америки тоже редкость — вертолет там стоит от 400 000 долларов.

Мы планируем в том числе ориентироваться на русских. У нас есть русскоговорящие инструкторы. Хотя я запрещаю инструкторам работать на каком-то языке за исключением английского, продать полеты человеку проще на его языке. В Майами огромная русская диаспора, и у нас уже четыре русских кандидата на поступление в школу.

Я снял квартиру, получил местные права, купил машину. Семья пока остается в Москве — хочу дать себе время на то, чтобы обустроиться. К тому же купленный бизнес — это все-таки кот в мешке. Надо убедиться, что все хорошо. Сейчас приходится очень много работать. Потом, когда все устаканится, перевезу их, конечно.

В этой новой жизни я чувствую себя прекрасно. В Америке мне очень комфортно. Мне кажется, она очень похожа на Россию, даже раздолбайством. Если же мне становится совсем скучно, я иду в русский ресторан или играть в «Русскую мафию». Диаспора помогла мне решить все бытовые вопросы, от машины до квартиры. Наши умеют быстро работать, как ни странно. Это понимаешь только на контрасте. То, что американец будет три дня делать, раскачиваясь, наши сделают за три часа. Да и погода здесь прекрасная».