«Дети чувствуют себя британцами, а я нет»: как устроена жизнь приезжих в Лондоне

«Я курд, приехал сюда в 1989 году нелегально из Турции. 28 дней ехал через Европу на перекладных. Получил туристическую визу на три дня в Югославию и приехал в Боснию. Дальше мы заплатили агентам по переправке мигрантов. Я отдал 6500 долларов, чтобы они отправили меня в Англию. Мы пересекли несколько границ, иногда было очень тесно, многих из нас арестовали в Италии.

После того как мы наконец прибыли в Англию, мы часа три-четыре ждали в машине, потому что боялись, что мы можем выйти, а нас встретит полиция. Потом мы все-таки выбрались наружу и дошли до какой-то железнодорожной платформы. Было шесть утра, там был только один служащий, мы у него начали спрашивать: «Лондра, Ландон, Лондон», и он нас понял, показал нам, чтобы ждали у вон той платформы.

Мы сели на поезд и приехали прямо к Лондонскому мосту, тогда, правда, не знали, что это за мост. Так как было очень рано, никого не было на станции, никто не проверял билетов, не платил денег. Когда мы вышли на улицу, увидели вывеску турецкого банка Северного Кипра. Они говорили по-турецки, и мы пошли к ним. Потом я связался со своими родственниками, у меня в Лондоне уже был двоюродный брат. Он уже жил в Англии около года, и у него были кое-какие связи в ресторанах. Он нашел мне там работу помощником на кухне. У меня не было никаких документов, никакого разрешения на работу.

Через три недели я подал прошение об убежище. Мне нашли адвоката, я заплатил, чтобы сделали все бумаги. Ему сказали, чтобы он привел меня в полицию. После этого меня арестовали и посадили под арест как нелегала на восемь дней. Потом отпустили, но в Министерстве внутренних дел в просьбе об убежище мне отказали. Сказали, что теперь надо идти в суд. Все время, пока ждал суда, я работал нелегально, получал небольшие деньги в разных турецких или курдских ресторанах. Как правило, мне платили меньше, чем обычным работникам, из-за того что не было никаких документов. Я не мог поэтому пожаловаться полиции на работодателей, у меня не было прав. Каждую неделю ходил отмечаться, что я по-прежнему нахожусь в Лондоне.

Суд назначили через шесть месяцев. Пока что я жил со своим двоюродным братом. Мне давали также небольшое пособие от государства, пока дело в суде еще шло, но денег не хватало. Суд поверил тому, что я говорю, и мне дали право жить в Англии, но Министерство внутренних дел Турции подало апелляцию на решение суда. В министерстве говорили, что экономическая ситуация в Турции в порядке и никакой курдской проблемы не существует, если я поеду домой, со мной все будет нормально. И через год дело перешло в Высокий суд, и он уже принял окончательное решение, что я могу остаться жить тут.

После этого я получил разрешение на работу и смог устроиться в службу доставки на 3–4 месяца, а потом выучился нормально на повара и начал делать кебабы. Через пять лет я получил гражданство, паспорт и смог перевезти сюда свою семью из Турции. Мои дети уже чувствуют себя британцами, а я нет».

«Я приехал сюда в 2001 году, еще до событий 11 сентября. Приехал и сразу подал документы на статус политического беженца. Из-за войны в Афганистане будущего не было, домой я не мог вернуться, они сразу приняли. Добираться сюда, правда, было сложно, наземным путем. Пришлось платить агентам, которые перевозят нелегально. Везде у них были люди, которые помогали перейти границу, еще тогда мне пришлось заплатить где-то 7000 долларов.

Я тогда английский не очень знал, просто первого полицейского, которого увидел, попросил — они мне помогли сразу, повезли в полицейский участок. Там мне дали переводчика, я официально подал на убежище, потом отправили меня в тот же самый день в гостиницу. В гостинице, за которую платило государство, я провел где-то месяц. Потом прошел интервью, сказал, что на родине у меня проблемы и мне угрожает опасность. Они, в принципе, много не спрашивали, им, главное, надо было узнать, что я из Афганистана, что моя жизнь и жизнь моих близких находится под угрозой. Работу мне найти не помогли, но помогли устроиться в колледж, чтобы выучить английский.

Сейчас это намного сложнее, потому что увеличилось количество мигрантов. А если приезжают с семьями, с детьми, то власти решают очень долго, давать статус беженца или нет. Приходится ждать от года до трех лет, может, больше. Некоторые из-за страха депортации скрываются от властей, живут и работают нелегально. Какое-то время я не работал, где-то месяцев семь-восемь, жил на пособие по безработице. Только учился. Но на эти деньги особо не разгуляешься. Потом переехал в Лондон и уже начал работать.

Работал в пиццерии. Потом понял, что очень сильно устаю, взял права на мотоцикл, начал развозить пиццу. Копил деньги. Потом получил права на машину. Проблем устроиться на работу не было, ее было полно. Все документы были в порядке. Если так посмотреть, я очень благодарен этой стране за то, что она меня приняла, за все эти возможности, которые она мне предоставила.

Потом в 2004 году сдал на права на такси, в Англии их два вида: черный кэб и мини-кэб. Мини-кэб можно было начать водить легко: посидеть два-три месяца над картой, сдать экзамен и все. Но тогда закон поменялся и надо было иметь трехлетний опыт вождения. Временно сделал себе еще лицензию охранника, телохранителя. Работал в ночных клубах, никого, правда, не бил. Были, конечно, проблемы с пьяными, с теми, кто устраивают проблемы. Но в клубе, где я работал, нас было 15 охранников и все друг другу помогали. За уикенд к нам приходили 500–800 человек. Если что — вызывали полицию. Проработал там три года, а в 2007-м начал водить такси.

В 2011 году начал снова учиться, прошел курсы по биомедицине и социальному уходу, по вечерам занимался математикой и английским. Сейчас учусь по специальности «психическое здоровье» на первом курсе. Только что прошел недельную практику в психиатрической клинике — меня очень интересует эта сфера. Я всегда интересовался поведением человека, как работает его ум.

Мне никогда не приходилось давать каких-либо взяток властям. Я никогда даже не слышал, чтобы кто-то так поступал. В основном все работают, но для тех, кто не работает, есть система социальной страховки, пособия.

Есть процент людей, живущих нелегально. Часто их проверяют у метро и в других общественных местах. Останавливают людей, смотрят, если кто-то ведет себя неадекватно, допустим, не смотрит в глаза, ходит туда-сюда или пытается в драку лезть. В выборе объектов для проверки, конечно, есть расистский элемент: останавливают в основном черных и азиатов. Белых останавливают где-то в 5% случаев. 

Я уже Англию воспринимаю как свою страну, очень ей благодарен. Я бы себя определил как британца азиатского происхождения. Я бываю в других местах, в Германии, в Дании, в Голландии, где у меня сейчас живут родители, там я чувствую себя иностранцем». 

«Впервые я приехал в Англию в 1992 году. Тогда отменили разрешения на получение визы, которое раньше надо было получать в Варшаве. Мы приехали в Англию на автобусе через Кале (порт на севере Франции. — Прим. ред.), а на границе стоял таможенник и говорил, можем ли мы проехать дальше. Французам было все равно, они нас пропустили. В Дувре (порт при въезде в Англию. — Прим. ред.) таможенник решал, проходим ли мы, а если нет — весь автобус отправляли обратно в Польшу. Иногда они впускали только половину, часто говорили, что «вы собираетесь остаться навсегда».

Тем, кому повезло, ставили штамп в паспорте, который давал право находиться в Англии шесть месяцев. Это было что-то вроде туристической визы, по которой работать было нельзя. До 2000 года несколько раз ездил из Польши. Первые два с половиной года я не выезжал из Англии. Тогда еще не было миграционных форм и британцы не могли как-то проверить, сколько времени я пробыл в Англии, в паспорте был только штамп на въезд без даты.

У меня тут уже жила жена брата. Она помогла найти кое-какую работу, на которую я устроился нелегально. Я как-то смог избежать проблем с полицией. Обычно ее вызывали, если были какие-то жалобы от соседей рядом с домами, где мы делали ремонт. Однажды утром я шел на работу и увидел, что полицейский фургончик стоит перед дверью, но я просто сделал вид, что иду мимо. Но я видел, что со многими другими рабочими это случалось: сразу надевали наручники, все делали без всяких разговоров, по-британски, сажали в машину, увозили в центр депортации, а дальше в Хитроу и на самолет за личный счет королевы Елизаветы. После этого визу таким не давали еще два года.

Сначала я жил у золовки. Но потом нашел комнату в общежитии, тогда их был много и вполне недорогих, было легко найти жилье с другими поляками. После двух с половиной лет я уехал обратно в Польшу, а через две недели вернулся с женой и двумя сыновьями. Человек, на которого я работал, приехал в Дувр и сказал, что мы приехали сюда, чтобы навестить его. Я остался в Англии, а жена с детьми уехала обратно в Польшу, так как сыновья были еще маленькими и им надо было ходить в школу. В следующий раз я уехал из Англии где-то через год, а вернулся со своим старшим сыном уже через Хитроу. И снова сработала та же схема: мой начальник приехал в аэропорт и сказал, что мы его гости. Сын уехал, а я опять остался и отсылал деньги домой семье. Так я и работал восемь лет.

В 2000 году оказалось, что по закону можно получить бизнес-визу, которая бы давала право работать. По той схеме, которую мне предлагали, получалось, что мы должны были открыть счет в банке и доказать, что мы можем зарабатывать как минимум 14000 фунтов в год. Когда я подписался на эту правительственную схему, я просто клал на счет 1000 фунтов, потом через какое-то время снимал 500 или 800 и потом снова клал их на счет, и тогда получалось, что оборот в год составлял необходимую сумму, так делали все.

С тех пор я живу здесь, но так и не получил британское гражданство. В 2004 году все ограничения на труд и визы вообще отменили. Мне скоро на пенсию, и язык учить тоже поздно. Британцем я себя как-то не чувствую. Я поляк».

«Когда я приехал в 1961 году, у большинства белых было отношения к нам, что мы как будто люди из джунглей. В те дни практически все рабочие были белыми, а здесь в Саутхолле (западный пригород Лондона. — Прим. ред.) не было ни одного индийского магазина. Я приехал без всякого приглашения или визы, тогда этого не требовалось, просто сел на самолет из Дели.

Начал работать кондуктором в даблдекере. На эту работу белые шли неохотно, она была довольно тяжелая, надо было постоянно ходить по ступенькам вверх-вниз. Так я проработал три года. После этого я устроился на работу в почтовое отделение в Лондоне, сортировал письма. После этого еще где-то 25 лет занимался небольшими приработками, работал в аптеке, на фабриках.

В то время отношение к тем, кто приезжал, было очень негативное. Они говорили, что мы забираем их работу. Они нас ненавидели, было много драк. Меня постоянно оскорбляли на улице, говорили: «Почему бы тебе не убраться туда, откуда ты приехал?» Когда мы между собой говорили на панджаби или хинди в автобусе или в ресторане, это их раздражало, они кричали на нас: «Говори по-английски!»

Здесь в Саутхолле были погромы году в 1964 или 1965-м, убили какого-то новозеландца, я уже забыл его имя (вероятно, речь идет об убийстве антирасиста Блэра Пича во время этнических погромов 1979 года. — Прим. ред.). Сюда из других городов, из Бирмингема, Ливерпуля, начали съезжаться агрессивные люди. Они шли в районы, где мы жили, поджигали дома. Конечно, все очень боялись. Полицейские всегда обходились с нами вежливо, но реальной помощи не оказывали, внутри они были расистами. Чиновники тоже всегда заступались за белых.

Здесь должны играть роль СМИ, рассказывать, развеивать страхи. Правительство всегда говорило, что мы хотим контролировать миграцию, но я скажу правду: они никогда ничего не контролировали, им надо было, чтобы приезжало больше людей из-за дешевизны нашего труда. Местные не хотели работать в субботу и воскресенье, отказывались работать сверхурочно, они хотели получать больше денег.

В 1980-х тоже были погромы, не везде, но было страшно (в 1981 году прозошли столкновения на расовой почве в Брикстоне. — Прим. ред.). Тем не менее жизнь все равно продолжалась, и надо было дальше ходить на работу. Я мог получить гражданство Великобритании когда угодно, но итоге это произошло только в 1974 году. Теперь у меня только одно гражданство — английское, но я прежде всего сикх и индиец».

«Я приехал в 1973 году, но больше знаю о тех, кто переселился туда раньше, в основном с Карибских островов. Большинство мигрантов первой волны поселились здесь, в Кенсингтоне, так как они не могли найти жилье в других частях Лондона, квартиры черным просто не сдавали. Многие люди помнят Эноха Пауэлла (консервативный политик, прославился речью «Реки крови» о проблемах миграции. — Прим. ред.), откровенного расиста, хотя именно по инициативе таких, как он, правительство Великобритании рекрутировало на работу с Карибских островов на малопрестижные профессии медсестер, работников транспорта. Особенно требовались люди для работы в метро.

Расизм существует в Великобритании и сегодня. На мой взгляд, его стало даже больше, чем раньше. Когда первые мигранты приехали в Англию, они подвергались постоянным атакам на улице. В окнах домов висели таблички «Никаких черных, никаких собак, никаких ирландцев». В 1950-х годах это было в Кенсингтоне повсеместно, хотя по закону многие мигранты были гражданами Британского Содружества, формально для них не было никаких ограничений по передвижению, при приеме на работу.

В 1959 году здесь был убит человек по имени Келсо Кокрейн. Его убили белые тедди-бои. Это вызвало ответную реакцию со стороны карибцев. До этого случились погромы в Ноттинг-Хилле и других частях Великобритании. Все они были вызваны расовой ненавистью. Я не думаю, что правительство старалось как-то предотвратить происходящее, была реакция только в церковных общинах. Единственной идеей, которую тогда подали власти, была: «Давайте проведем карнавал, чтобы объединить белое и черное население!» Первый карнавал прошел после погромов в Ноттинг-Хилле.

Дело было еще в условиях проживания. Сразу после того, как отменили контроль за арендой, один делец польско-еврейского происхождения по фамилии Ракман начал скупать всю собственность в этом районе, сдавая ее приезжающим с Карибских островов. Он, с одной стороны, помогал переселенцам найти жилье, но, с другой стороны, он брал слишком дорого. Условия были трущобные, но местные винили в антисанитарии и прочем чернокожих. Ракман, насколько мы знаем, действовал в связи с местными властями.

Другой мерой, чтобы защитить карибцев, стало назначение на должность в муниципальный совет чернокожего, Перси Джеффри. К нему могли обращаться с жалобами на случаи расовой дискриминации, на действия полиции. Напрямую к полиции тогда было невозможно обратиться, но они слушались Перси, так как он действовал от имени совета Кенсигтона. Подавляющее большинство полицейских были валлийцами или ирландцами, все они были очень расистски настроены.

Бытовой расизм стал причиной принятия Закона о взаимоотношениях между расами. Белое население не пускало нас в определенные части города, и так образовывались гетто: сикхское в Саутхолле, карибское — здесь на юго-востоке Лондона. Чуть выше по нашей улице, где мы сейчас говорим, жил руководитель британских фашистов Освальд Мосли, который устраивал свои марши в этом районе.

Белые очень негативно относились, когда видели белых женщин с черными мужчинами, они говорили: «Как она посмела пойти к черному?» И когда чернокожие приходили на танцплощадки, это приводило всегда к хаосу и дракам, собирались банды погромщиков.

До сих пор британское общество во многом настроено негативно к мигрантам. Большинство приехавших в первую волну ощущали себя гражданами Великобритании, но не англичанами. Для них быть британцем было естественно, такими они выросли на Ямайке и в других местах, которые, когда они приехали сюда, по-прежнему оставались колониями».

Что российские власти делают не так

«Ситуация, которая сегодня создалась в России, во многом схожа с той, которую мы наблюдали в Соединенном Королевстве в прошлом. По аналогии с жителями Средней Азии в России, в Великобритании сильны антипольские настроения. Существует представление о том, что поляки отбирают работу у британцев. Но статистика говорит, что большинство выходцев из Восточной Европы на самом деле — временные наемные работники. Причина возникновения большого числа временных рабочих мест — экономический кризис, после которого постоянные рабочие места стали временными. Выполнив свою работу, большинство уезжает домой. Но люди не видят на улице «временных рабочих» — они видят «поляков».

Что касается тех мер, которые сейчас предпринимают или собираются предпринять российские власти, то давайте пройдемся по ним по пунктам. Например, квоты на трудовые разрешения на работу для мигрантов — это не очень хорошая идея. Если вы пытаетесь регулировать рынок труда в стране с помощью регулирования миграции, эта схема никогда не работает. Все, что вы можете добиться таким образом, это создание определенной группы людей, над которыми работодатели имеют дополнительные механизмы контроля. За счет мер такого рода рабочие становятся более, а не менее желаемыми на рынке труда. Таким образом, они не защищают ваш рынок труда. Рабочих-россиян может защитить скорее регулирование трудового, но не миграционного законодательства.

Разбитый этим летом лагерь для депортации мигрантов в Москве, где содержались в основном нелегальные мигранты из Вьетнама, — это символический жест и чистой воды популизм. Политика создания символов борьбы с миграцией может выйти властям боком. Как только вы создаете подобного рода символ, он может быть использован, например, для того, чтобы продемонстрировать, что ваш рынок труда, к примеру, полностью контролируется теми же вьетнамцами. По сути это манипуляция.

То же касается последней инициативы московских властей по созданию центров содержания нелегальных мигрантов, строительство которых как бы должно ответить на общественное беспокойство о проблеме миграции. Тут мы имеем дело с подменой понятий: общество обеспокоено не мигрантами, а социально-экономическим вопросами. Подобные меры служат целям популистской политики, которая пытается сделать мигрантов предметом общественного беспокойства. Это замыкает круг имеющихся проблем, но не предлагает их решение.

Стоит ли вводить визы со странами Центральной Азии? Визы никогда не приводили ни к какому результату, не решали ничего. Это только ухудшит ситуацию, приведет к усилению коррупции. Визы не могут заставить людей отказаться от миграции. Даже если подумать о границе России со «-станами», ее довольно легко пересечь, и существует масса способов это сделать, и люди будут это делать, подвергая себя еще большей опасности. Это станет проблемой не только для мигрантов, но и для российских властей».