Можно ли считать ноотропы наркотиками

Этот материал впервые был опубликован в июльском журнале «Афиша».

Непереносимая горечь как расплата за улучшенное внимание. Моя американская коллега, предложившая мне «умную таблетку», сказала, что ее нужно класть под язык. Мне не хватило силы воли — пришлось глотать и сразу ­запивать чем-нибудь сладким. Подозреваю, что у матерых потребителей атрофируется восприятие горького вкуса. В противном случае это поистине суровые люди.

Исторически у нейрохимических экспериментов на себе была одна-единственная цель, которую описывает классическая песня группы «Король и Шут»: «Ведь простой народ что попало пьет, если это хоть немного по мозгам дает». Мозг плюс химия — значит опьянение, эйфория и веселье.

Ничего подобного я не почувствовал.

В течение часа, впрочем, что-то стало происходить. Я почувствовал, что могу двигаться быстрее без ущерба для точности движений. Так бывает, когда выпьешь много кофе. Работа шла легко и быстро. Ощущения напоминали видеоигру, которую переключили с режима «эксперт» на режим «начинающий». Скучный эксперимент — я возился с пробирками и пипетками — внезапно стал приятным, не столько сам по себе, а именно из-за своей легкости. Не особо напрягаясь, я планировал каждое движение на несколько секунд вперед — вплоть до движений глаз.

Раньше люди принимали химические вещества, чтобы опьянеть. Теперь они их принимают, чтобы лучше работать.

* * *

Вполне логично, что мода на ноотропы, как их называют в России, или smart drugs («умные наркотики»), как их называют в англоязычной научной литературе, зародилась в США. В американском обществе самоотверженная работа, hard work, в принципе заменяет любую добродетель: ты можешь быть необразованной сволочью, но если ты трудолюбивый, тебе простят всё. Включая употребление «допинга для ума» — препаратов, не вызывающих эйфорию, как наркотики в традиционном смысле слова, а усиливающих внимание, память и интеллект.

«Существует два типа потребителей подобных веществ», — объясняет Анджан Чаттерджи, профессор неврологии в Университете Пенсильвании. В первом случае это студенты и атлеты. Они постоянно находятся в условиях жесточайшей конкуренции и охотно принимают любые вещества, помогающие преуспеть.

Вторая группа потребителей, по мнению Чаттерджи, возникла сравнительно недавно. «Я впервые столкнулся с этим явлением, когда участвовал в радиопередаче. Звонили люди со скучными и тяжелыми профессиями: например, официанты в ресторанах и люди, работающие в ночную смену. Многие из них принимают стимулянты, помогающие в такой работе». Если первая группа принимает ноотропы, чтобы преуспеть, то вторая — чтобы справиться.

Я связался с Анджаном Чаттерджи, потому что около десяти лет назад он популяризировал в серии научных статей броский термин «косметическая неврология». ­Основной посыл этих статей прост: использование химических препаратов для улучшения ума, конечно, связано с этическими вопросами, но не более, чем использование косметики для улучшения внешнего вида, лекарств для улучшения здоровья, а также кондиционеров для улучшения температуры воздуха в доме. Все эти методы так или иначе угрожают неравенством между теми, у кого есть к ним доступ, и теми, у кого доступа нет.

Среди оппонентов Чаттерджи звучат апелляции к спортивным соревнованиям. Допинг — спортивный аналог «умных таблеток». Многие химические вещества стимулируют одновременно и тело, и мозг. Если допинг — это нечестно, то, значит, и аддерол на экзамене — это нечестно.

Чаттерджи отвергает эти сомнения как недально­видные: «Сейчас в спорте существует гонка между спортсменами, пробующими новые фармакологические агенты, и контролирующими организациями, пытающимися эти агенты обнаружить. Однако уже сегодня существуют ме­тоды стимуляции, которые принципиально невозможно обнаружить: например, транскраниальная стимуляция ­постоянным током».

Такие методы предполагают вопрос: что вообще ­такое честность в спорте? «Сложно понять, что важнее для успеха в спорте: питание, тренировка или наследственность, — говорит Чаттерджи. — На мой взгляд, стимулянты — просто еще один из таких факторов. Несложно представить, что в будущем они станут частью тренировочной рутины».

Не исключено, что «умные таблетки» будут развиваться по похожей траектории. «Люди, которые принимали их в школе и университете, даже не воспринимают их как медикаменты — для них это study aids, препараты, помогающие с обучением. Мне сложно поверить, что в дальнейшем они перестанут ими пользоваться».

Не опасно ли это? Многие ученые отмечают, что долгосрочные последствия действий ноотропов до сих пор неизвестны. «У нас пока недостаточно информации об их действии», — утверждает Барбара Сахакиан, специалист по клинической нейропсихологии из Кембриджского университета, в интервью газете The Guardian.

Чаттерджи видит проблему в другом. За десять лет, прошедших с момента публикации статей о «косметической неврологии», по его словам, накопилось огромное ­количество исследований, посвященных действию ноотропов. Опасения, касающиеся опасности аддерола и риталина для здоровья, в массе остались неподтвержденными. «Больше всего меня волнует не само употребление этих веществ, а то, что заставляет человека их употреблять». По мнению ученого, в обществе, где от человека требуются нечеловеческие способности, что-то идет не так.

Элементы синапса

Нервные клетки взаимо­действуют, посылая друг другу химические сигналы. Первый нейрон возбуждается и выбрасывает в сторону второго нейрона молекулы нейромедиатора. Второй нейрон улавливает нейромедиатор специальными белками, пронизывающими его поверхность, — рецепторами. Эти рецепторы передают сигнал внутрь второго нейрона и могут его либо возбудить, либо подавить. Каждый нейрон может получать сигналы от тысяч других, и все входящие сигналы складываются между собой. Если возбуждающих нейромедиаторов на нейрон поступает намного больше, чем тормозящих, то при ­достижении порога суммарного возбуждения он возбуждается сам и передает сигнал дальше по цепи ­другим нейронам.

* * *

Особое место среди других «умных таблеток» в России занимает фенотропил, разработанный отечественными учеными.

«Этот препарат является моей собственностью от истоков и поныне, так как именно я являюсь непосредственным его и автором, и разработчиком», — сообщает Валентина Ивановна Ахапкина, директор департамента экспериментальной и клинической фармакологии ЗАО «Отечественные лекарства» и многолетний сотрудник Института медико-биологических проблем РАН.

В 80-х годах Валентина Ивановна занималась иссле­дованиями лекарств для космонавтов. «Двадцать пять лет я проработала в области космической медицины и отвечала за медицинскую безопасность пилотируемых космических полетов. Меня не устраивали уже существовавшие в мировой фармакологии препараты, поэтому пришлось заняться разработкой того, что бы устраивало меня и в части эффективности, и в части безопасности». Собственно, фенотропил был разработан в ходе этих испытаний.

Фенотропил не ноотроп, утверждает Ахапкина, а нейромодулятор. Слово «ноотроп» не на шутку задевает ­исследователя. «Я доказательно отвергаю наличие ноотропов как таковых», — категорично отрезала Валентина Ивановна. 

В англоязычной литературе слово «нейромодуляция» используют в довольно широком значении. Нейромодуляция — это когда вещество X не стимулирует нейроны напрямую, а изменяет законы, по которым те реагируют на стимуляцию веществом Y, чаще всего нейро­медиатором. Нейромодуляторами могут быть, скажем, гормоны. Серотонин — самая известная «молекула хорошего настроения» — тоже нейромодулятор. Марихуана и многие другие наркотики точно подпадают под определение. В англоязычной литературе нейромодуляция — достаточно тривиальный термин.

«Фенотропил — любимое средство студентов, так как обладает быстрым и выраженным эффектом, — объясняет психофармаколог Павел Романов. — По­казания у него весьма расплывчатые, так что почти каждый может найти подходящее для себя, например, «нарушение процесса обучения» или «вялость, снижение психомоторной активности, нарушение внимания, ухудшение памяти».

Ноотропы в России отличаются от ноотропов в США как по своему действию, так и по культурному оттенку. «В российских аптеках доступно множество ноотропов, но нужно приложить немало усилий, чтобы найти среди них действительно достойные. В Америке все проще: такие препараты, как риталин, адде­рол, модафинил, на порядок эффективнее любых средств, легальных в России, и их действие невозможно спутать с плацебо».

Романов считает, что доступностью тех или иных препаратов объясняется и разная мотивация их применения. Если американский ноотроп — это борьба за существование, то российский ноотроп — это попытка стать сверхчеловеком. Он требует выдержки и терпения и плохо подходит как допинг, быстрое решение перед сессией.
«Студенты перед экзаменами и школьники перед ЕГЭ ищут «волшебную таблетку», чтобы выучить все за одну ночь или даже получить высший балл, не готовясь вообще. Разумеется, даже самые эффективные ноотропы не могут помочь в этой ситуации. Эффект многих ноотропов развивается постепенно и достигает пика через 1–2 месяца. Студентов, которые спохватились за пару дней до экзамена, такой долгий эффект не интересует, и спрос остается низким». 

Такое замедленное действие «умных таблеток» боль­ше подходит другой категории потребителей: прогрессивная молодежь, гики, IT-специалисты. В английском их обобщают фразой: early adopters — это те люди, которые выстраиваются в очередь за любым ­революционным гаджетом или технологией, чтобы ­испытать их первыми.

«Это люди, которым нравится учиться, узнавать что-то новое и хочется раздвинуть возможности организма, чтобы больше и лучше все успевать и усваивать», — считает Елена Мингалеева, 30-летняя жительница Петербурга с естественно-научным образованием. Сама Елена употребляла фенибут по рецепту врача, который порекомендовал препарат как «мягкое средство, которое дают детям, чтобы они лучше спали».

21-летний Игорь Лемарков, бывший главный ­редактор интернет-издания, — типичный представитель такой категории нейростайеров. Игорь планирует рацион ноотропов заранее. За 20 дней до начала приема препарата луцетам (одно из названий ноотропила) он отказался от «всего такого, чтобы не подпортить результат». Тщательно изучив дозировки, он остановился на трехмесячном курсе по 2400 мг ежедневно. Чтобы контролировать свои успехи, он оплатил доступ к мозговому онлайн-тренажеру Lumosity. Lumosity фиксирует в количественной форме внимание, скорость, память и другие аспекты работы мозга. Показатели Игоря стабильно растут, но он признает, что эффект ноотропа сложно отделить от плацебо и простой тренировки.

Фенотропил и ноотропил формально относятся к списку Б (сильнодействующие лекарственные препараты) и должны отпускаться по рецепту. Тем не менее в большинстве аптек их отпускают свободно или «под честное слово».

«Фенотропил, фенибут и ноотропил можно легко ­купить без рецепта, потому что эти средства обладают доказанной безопасностью», — утверждает Павел Романов. Впрочем, он же отмечает, что «уровень доказательной базы большинства ноотропов находится на экстремально низком уровне».

«Полагаю, это связано с недостаточным финансированием. В связи с этим весьма непросто понять — какое же средство работает, а какое нет. А тот факт, что наиболее популярные ноотропы в России — это пирацетам, ­глицин и тенотен, указывает на то, что даже наши врачи зачастую не разбираются, какие ноотропы эффективны, а какие не обладают вообще никаким действием».

* * *

В любом обсуждении любого химического вещества с любым действием на мозг всплывают два слова: «наркотик» и «зависимость». Для многих родство ноотропов и наркотиков само по себе достаточный аргумент, чтобы обходить «умные таблетки» за километр. Для других между двумя понятиями есть четкие границы.

Молодая бизнес-леди А., с которой я разговаривал на условиях анонимности, употребляет пирацетам (ноотропил) в больших дозах: «Грамм по 6–8 в сутки, если это может пригодиться, месяцев 5». Тем не менее А. ощутимо напряглась при упоминании наркотиков: «Я против наркотиков, от них ты тупеешь, а с ноотропами мысли четкие, ясные и глубокие, не местечковые». 

Чем отличается ноотроп от наркотика? Распространенный критерий — зависимость, но и это слово требует определения. Большинство людей понимают под словом «зависимость» любое ухудшение работы мозга при абстиненции. Фраза «X вызывает зависимость» в таком понимании означает, что если перестать употреблять X, то мозг некоторое время будет работать хуже, чем до начала употребления X.

Но научное определение зависимости гораздо более узкое. «Сам факт, что кто-то употребляет наркотик (слово drug в английском языке означает и «наркотик», и «лекарство». — Прим. автора), даже регулярно, ничего не гово­рит нам о том, есть ли у него зависимость», — объясняет психолог Карл Харт.

Харт, по собственному признанию, — бывший наркодилер, державший пистолет в бардачке машины, а ныне профессор психологии и психиатрии в Университете Колумбии, специалист по наркозависимости и известный разрушитель мифов о наркотиках.

«Согласно наиболее распространенному определению зависимости в учебниках по психиатрии, чтобы считаться зависимостью, употребление вещества должно ­нарушать важные жизненные функции: родительство, работу, интимную жизнь. Оно должно сохраняться, несмотря на продолжающиеся негативные последствия и попытки завязать, занимать много времени и умственной энергии».

Кофе, например, вызывает «зависимость», выражающуюся в сонливости при абстиненции. Но эта сонливость исчезает за несколько дней без особых усилий и стра­даний. Кроме того, кофе не вредит работе и семье, а в последние годы медицинская литература склоняется к тому, что его употребление в целом полезно для организма. С научной точки зрения зависимости от кофе не существует.

«Наука не делает различий между легальными и нелегальными наркотиками при определении зависимости, равно как и организм. Эти различия делаются обществом в силу политических или социальных причин», — считает Карл Харт.

Критерий зависимости с научной точки зрения крайне зыбкий, как и граница между ноотропами и наркотиками в принципе. Судьбу «умных таблеток», считает ­профессор Харт, решают не ученые, а общество и закон. От них, а не от врачей, зависит, какие вещества считаются хорошими, а какие — плохими.

«Для большой срочной работы взял у знакомого что-то, что мне назвали как риталин в порошке», — рассказал редакции журналист М., пожелавший остаться ­неизвестным. После того как риталин закончился, он попросил у того же знакомого еще. В этот раз порошок был другого, желтого цвета.

«В тот же день по дороге домой меня совершенно ­случайно тормознули». Полиция нашла у М. желтый порошок. «Анализ показал, что амфетамин, причем сделанный кем-то в гараже. Сильно меньше грамма, но все равно 228, штраф до 40 тысяч или от года до трех, реального или условного».

С химической точки зрения амфетамин — это то же ­самое, что популярный американский ноотроп аддерол. Видимо, знакомый М. просто посчитал риталин и аддерол взаимозаменяемыми веществами, что в общих чертах соответствует правде.

Но химическое строение — только одна из переменных в этом уравнении, и зачастую куда менее значимое, чем культурный контекст. Под словом «аддерол» имеют в виду «умную таблетку», которая действительно помогает некоторым людям работать и концентрироваться. А под словом «амфетамин» подразумевают наркотик, действительно способный привести некоторых людей к зависимости. Если вы живете в США и ваш врач прописывает вам аддерол, произведенный фармацевтической компанией, то вы повышаете себе внимание и память. Если вы живете в России и ваш друг дает вам амфетамин, сваренный в гараже, — то вы наркоман, опасный для общества.

Для мозга же «ноотроп», «наркотик» и даже «нейромодулятор» — просто слова на букву «н».