место работы Москомнаследие
должность советник председателя
возраст 26
образование МАРХИ, Гарвард

Еще будучи студентом, выигрывал один архитектурный конкурс за другим. Когда ему было 19, его проект отправился на Венецианскую архитектурную биеннале. Параллельно с архитектурными навыками Переслегин развивал управленческие. И к 24 годам стал советником председателя Комитета по культурному наследию города Москвы. В его обязанности, например, входит защита домов от сноса.

о воспитании Мои родители закончили архитектурный университет, моя бабушка была архитектором. Мы с отцом много ездили, рисовали разные ансамбли — храмы, монастыри. Я сначала противился тому, что любовь к архитектуре мне пытаются привить. Но подсознательно пытался это репродуцировать: строил города из кубиков или из песка. Я хорошо помню это ощущение: когда твой песочный город размывает дождь или на него наезжает грузовик, это выглядело очень печально. Если на то пошло — строительство городов было моим любимым занятием в детстве.

об образовании Могу сказать, что каждый второй выпускник МАРХИ сегодня — это, к сожалению, такой «гений». Человек, который не продумывает то, что делает, а просто рисует соплю поэффектнее и на вопрос «Почему это должно выглядеть так?» отвечает: «Я так вижу». Атмосфера в МАРХИ такая, что, несмотря на все усилия нового руководства, те амебные и старорежимные педагоги, которые принимают основные решения, заставляют нормальных преподавателей вроде Оскара Мамлеева или Евгения Асса просто уходить из института. Потому что для советского болота эти преподаватели как бельмо на глазу.

В Гарвард я попал по обмену. Не могу сказать, что меня там что-то особенно поразило. Я все-таки учился у Юрия Григоряна, и первым моим учителем был Евгений Асс, который в 2002 году отвез меня на биеннале в Венецию. Но если и можно говорить, что я там научился чему-то особенному, то это будет критический подход ко всему.

о госслужбе В первую очередь я все-таки архитектор. Если бы я был только чиновником, я бы, наверное, уже умер. Как так получилось? Когда я учился в МАРХИ, однажды меня пригласили в ректорат и попросили поучаствовать в программе правительства Москвы. Нужно было принимать участие в заседаниях, формулировать какие-то предложения (имеется в виду программа «Студенческое правительство дублеров», куда входят молодые люди, которые на один день в году заменяют реальных сотрудников Мосгордумы. — Прим. ред.). Не то чтобы я испытывал от этого какой-то особенный восторг. Но я довольно амбициозный человек и когда я вижу какой-то вызов, не могу просто взять и пройти мимо. У меня много друзей, и среди них по крайней мере на тот момент, когда я начинал, не было ни одного чиновника. Когда мои друзья узнали, что я решил поработать в Москомнаследии, многие сказали, что я просто сошел с ума. Но это был один из редких случаев, когда их мнение для меня было не так уж важно. Я внутренне чувствовал, что здесь можно что-то сделать. Либо нужно было просто уезжать и ругать издалека каких-то сволочей, которые разрушают Москву.

о городе Для меня как для москвича самое большое оскорбление — это когда смотришь на дом и не понимаешь, что хотел сказать его автор. Почему этот дом такой? Зачем он здесь? Плохой художник может закрыться у себя в плохой мастерской и показывать свои плохие картины только своим плохим друзьям. Работа архитектора видна всем и, вообще-то, формирует общественное сознание.

Есть хорошее выражение, что московская архитектура — это коррупция, застывшая в камне. Как у нас строились дома в 1990-е и начале 2000-х годов? Кто-то кого-то попросил. За Васей стоит Петя, за Петей еще кто-то. У людей, которые сначала ходили по Москомархитектуре в спортивных костюмах с пакетами чертежей, неожиданно появились деньги. Очень легко написать гневный пост в блоге о том, что не­законно снесли дом, но когда начинаешь разбираться в механике того, как все это устроено, начинаются кровь, пот и слезы. И вот это уже гораздо менее благодарная работа.

о сносах домов Для меня серьезным опытом была история с домом Кольбе, который был незаконно снесен на Якиманке. У компании не было ни одного документа на снос. Мало того, мы написали им бумагу, запрещающую этот снос. Но они ее проигнорировали. Приходилось выезжать ночью на объекты, пытаться остановить снос. Дом Кольбе пал, что называется, смертью храбрых. И именно это событие стало поводом для аннулирования всех ранее выданных разрешений на снос, а их было 209. Мы распустили комиссию по сносу. Это был такой подковерный междусобойчик из трех дедушек, которые собирались и решали, что сносить, что не сносить. Как правило, они же сами еще и являлись архитекторами на этих проектах. И «независимыми» экспертами, которые делали «независимую» историко-архитектурную экспертизу, были тоже они. Такой, знаете, «снос под ключ». За ними стояло серьезное лобби, которое не то чтобы собиралось сдаваться без боя. Мы разворошили пчелиный улей. Не могу сказать, что мы живем спокойно: нам звонят, нам угрожают. Но мы создали новую комиссию, работа которой основана на максимальной прозрачности: все заседания транслируются на сайте радио «Эхо Москвы». Приходит заявитель, говорит: «Я хочу снести». Сидят эксперты, пресса, архитекторы. Пожалуйста, пусть обосновывает и доказывает, что это можно и нужно сделать. Но выходит, что открыто своей репутацией никто не готов жертвовать. И даже когда нам звонят небожители, мы можем ответить: «Ребята, все заседания идут в прямом эфире. Там независимая комиссия. Что мы можем с этим поделать?»

о переменах Атмосфера стала меняться. Это такой пазл, который складывается из многих аспектов. Из таких социальных явлений, как Болотная, Сахарова. Раньше у нас не было гражданского общества, сейчас оно стало появляться. То же самое происходит в административной и управленческой среде. Если раньше те, кто работал в правительстве Москвы, были в основном какими-то мутантами, которые говорят на другом языке, то сегодня это часто адекватные и вменяемые люди. Старорежимные, никуда не стремящиеся тела постепенно отходят на второй план. И это не потому, что кто-то принял такое решение. Это воля самой эпохи.

о проблемах У нас в городе сделали безбарьерную среду для инвалидов. Якобы теперь они должны иметь счастливую возможность свободно передвигаться по городу. Людям, которые проектировали эту безбарьерную среду, стоит самим сесть в коляску и проехаться по Москве. По тем бордюрам, которые они сделали, ездить просто невозможно. И так много в чем. Так что если б я не был государственным управленцем, я бы стал общественным мстителем.

Государственный аппарат до сих пор во многом неповоротливый и аморфный, и меня это раздражает каждый день. Почему Москомархитектура занимает три квартала? Как такое может быть? Этот орган должен состоять из 15 человек. Чиновники не должны чертить. А в Москомархитектуре сидят пять зданий государственных служащих и чертят. Это же какой-то XVI век. Почему чиновники должны назначаться по номенклатурному принципу — кто-то там учился с кем-то в школе? Почему бы не брать свежих людей из бизнеса на ключевые позиции? Или не назначать иностранцев на позиции консультантов и советников? Я не раскачиваю лодку и не работаю в Госдепе, это точно. Петр Первый не гнушался выдергивать к нам голландцев. И ведь не скажешь, что Петр не был патриотом своей страны. Нам сейчас, вообще-то, не до жира. Назначать директоров обувных фабрик природоохранителями — уже непозволительная роскошь для государства. Мы и так очень сильно отстаем от других стран.

о привычках Я всегда ненавидел приходить на работу утром. А теперь я обязан это делать каждый день. Приходить сюда в 8 утра. Ничего, справляюсь.

Может, я как представитель государственной структуры не могу это комментировать, но я бы запретил ездить с мигалками. У меня? Мигалка? Вы о чем говорите вообще? Из всего правительства Москвы, вообще-то, мигалка положена только мэру.

Получилось так, что я и мои друзья проводим свободное время, когда оно у нас есть, в заведениях Мити Борисова. В «Жан-Жаке», в Bontempi. Историй вроде «нажрался-упал» я никогда не понимал. А когда встретились хорошие люди и выпили, что в этом плохого? Но нажираться до поросячьего визга, наверное, не надо. Чиновник ты или нет, голова наутро болеть будет.

о будущем Думаю, что в России нужно действовать все-таки ювелирно. Не нужно менять все сразу и рубить сплеча. У нас же есть активная прослойка, а есть огромное количество людей, которые привыкли к другой жизни. Они приходят на работу в 9 утра. Сидят целый день, бумажки перекладывают и в 6 вечера уходят домой. Они ничего не сделали, но у них есть ощущение, что живут они вроде как не зря. А если сейчас их всех взять и просто уволить, ничего хорошего не будет. Вопрос не в том, будет ли кто-то вместо Путина или будет сам Путин. Вопрос в том, как это будет. Мой способ решения проблем — участие.

Образцы для подражания

«Десять книг об архитектуре» Витрувия

Книга римского архитектора и инженера I века до н.э. Марка Витрувия, по мнению Переслегина, одна из самых важных в архитектуре.

 

Нильс Бор

Датский физик, создатель квантовой теории.

 

«Пять дворов»

Мюнхенский квартал «Пять дворов» — пример того, как торговые ряды становятся комфортной городской средой.

 

Петер Цумтор

Обладатель Притцкеровской премии 2009 года из Швейцарии — любимый архитектор Переслегина.

 

Didden Village

Didden Village в Голландии — чуть ли не лучший образчик того, как исторический фонд сочетается с современной архитектурой.

место работы пресс-служба мэра и правительства Москвы
должность руководитель отдела сопровождения пиар-программ и специальных проектов
возраст 25
образование РГГУ

Впервые попала на госслужбу студенткой — и сразу в Кремль, практикантом в Пресс-службу президента России. Там и осталась работать, в Отделе по связям с иностранными журналистами. В московском правительстве она уже глава небольшого отдела, который координирует работу пресс-служб всех московских департаментов.

о госслужбе Я думаю, у многих есть такой стереотип, что если ты госслужащий, то ты приходишь на работу в 9, уходишь в 5, носишь засаленный костюм и, в общем-то, ничего, кроме бумажек, не видишь. На самом деле это не так. Очень много молодых людей, которые хотят что-то менять, хотят что-то делать. Мне кажется, из года в год их становится все больше. В Кремле я работала в департаменте, который занимался связями с иностранными СМИ: все интервью, которые президент давал иностранцам, работа с пресс-пулами других лидеров, которые приезжали сюда, выезды за рубеж и непосредственно работа по подготовке тех или иных саммитов и визитов. Сейчас я выступаю своего рода связующим звеном между пресс-службой мэра и правительства в целом и пресс-службами департаментов. У нас их очень много, на первый взгляд, просто какое-то невероятное ко­личество департаментов и комитетов — и у каждого своя пресс-служба, что правильно, потому что каждый в отдельности в любом случае лучше знает свои узкие направления. Мы, со своей стороны, в чем-то помогаем, в чем-то направляем, где-то советуем, где-то жестче, где-то мягче — много нюансов и подводных камней. Мы такой же журнал «Афиша» — рассказываем о том, что в Москве есть полезного в каждой из сфер, при этом фильтруя самое важное и необходимое. Конечно, нельзя сказать, что за год мы успели сделать все, что хотели, мы только начинаем.

о бренде города Все знают Нью-Йорк, все знают логотип «I love NY», все знают Лондон. Я не говорю о том, что Москву не знают, но у Москвы, на мой взгляд, сегодня нет какой-то общей концепции. Мы сейчас работаем над этим, но пока о чем-то конкретном говорить рано. Я не была в Нью-Йорке, но была в Вашингтоне. Американцам удалось создать бренд для столицы — там внутренний туризм превышает внешний: людей, которые приезжают из всех штатов, больше, чем из других стран. Город не такой яркий, как Нью-Йорк и Лос-Анджелес, но очень открытый, дружелюбный, комфортный и красивый с точки зрения архитектуры. Очень много музеев, много символов страны. И, как это ни пафосно звучит, что касается развития любви к Родине — здесь Вашингтон преуспел. Эти группы школьников и студентов, которые гуськом ходят за своим экскурсоводом от одного монумента к другому, и самое смешное — они действительно заинтересованы в том, что им рассказывают. Я видела такие же группы у нас в Третьяковке, в Кремле: кто-то эсэмэсит, кто-то думает, когда это закончится, кто-то за мороженым пошел. В Вашингтоне такого нет, и это политика страны, политика властей города, и к этому надо стремиться. И говоря о брендинге, мы говорим об этом тоже, а не только о логотипе, мы говорим о взаимодействии власти с общественными советами, с инициативными группами, с самими жителями — это ведь самое важное. Любая из подобных инициатив должна идти только с согласия и при участии самих горожан.

об обратной связи Уже неоднократно говорилось, что город должен повернуться к своим жителям, как к москвичам, так и к немосквичам — людям, которые так или иначе живут в этом городе. И первые шаги были сделаны именно в этом году — я имею в виду активное внедрение систем обратной связи. Так, сегодня каждый человек имеет возможность напрямую пожаловаться на качество уборки в своем дворе, на ремонт подъезда. Кстати, мэр отчетливо понимает, что, когда он выезжает в тот или иной округ, он так или иначе все равно видит вычищенный двор и подъезд. Это Россия. А имея доступ к прямому общению с людьми, ты можешь получить объективный взгляд на то, что происходит. Москвичей больше всего волнует ЖКХ, потому что это лучше всего видно: снег убран, но насыпали реагент — плохо. Подъезд не отремонтирован — плохо. Отремонтирован, но отвалилась дверь — еще хуже. Это нормально, люди жалуются на то, что они ­видят. Сложно жаловаться на систему здравоохранения в городе, если ты здоров и не ходишь в больницу и не знаешь, как она работает. А тут ты с этим сталкиваешься каждый день. Вы знаете, мне приходится оправдываться практически каждый день, потому что я встречаюсь со своими близкими людьми, ближе некуда, и они говорят: «Степочкина, вот это что? А вот здесь? А когда?» Посмотрим, что будет дальше. Я верю в то, что что-то будет сделано: что-то быстрее, что-то дольше.

о коллегах Первое время было сложно работать. Я думаю, что мои первые пару недель в мэрии — это был какой-то кошмар. Вот вы когда в лифт заходите — вы здороваетесь с людьми? Заходишь в лифт, и там стоят люди — ты им говоришь: «Доброе утро! Здравствуйте!» А в ответ — непонимающие взгляды или еще хуже — гробовое молчание. Кроме того, когда я пришла, где-то были люди значительно старше меня. И тут им звонит «девочка, которой 25 лет», и она чего-то хочет и к тому же считает, что она может указывать, как надо работать. Первое время было сложно, было тяжело. Но сейчас уже работа выстроена, мы друг друга услышали. Кто-то сменился, кто-то нет. Со всеми работаем достаточно конструктивно, поэтому мне кажется, что сейчас мы пришли к согласию. Тем более что ни от кого не просишь больше, чем он должен сделать.

о работе с журналистами Нужно четко понимать, чем каждое из подразделений будет жить в ближайшие три месяца, каковы основные направления работы. Открывают перехватывающие парковки, делают еще одну выделенную линию, запускают проект «Такси»? В этом надо разбираться, и дальше соответствующий пресс-секретарь департамента должен выбрать три-четыре медиаплощадки и туда отвести руководителя: это может быть пресс-конференция в РИА «Новости», это может быть онлайн-интервью в «Газете.ру» или «Ленте.ру» — вариантов масса. Если выбрана правильная площадка и есть интересный повод — уже полдела. Вот когда открывались новые ветки метро, то собирали за неделю ребят с телевидения, пишущих журналистов, возили, показывали новые вагоны, показывали все аспекты и нюансы. Ведь журналисту нужно дать одно — полную и правдивую информацию, которая бы его полностью удовлетворила. Все. Рецепт довольно прост. Если же это еще сдобрить красивой и интересной подачей той самой информации — получится еще более правильная история. Конечно, замечаешь, что чаще думаешь обо всем как об инфоповоде. Я уже не думаю о детях, которые пойдут в детский сад, я думаю о цифрах — сколько построят садов, какой длины очередь сейчас и что мы увидим в сентябре. Конечно, сейчас приходится отчитываться и за некоторые пережитки прошлого — но это тот багаж, с которым как раз и надо справиться в первую очередь. Не мне судить, но мне кажется, нам это удалось. Хотя бы с точки зрения выстраивания работы с прессой. Или ваши коллеги жалуются?

о ритме жизни Встаю я рано, поскольку живу в городе Видное. Чтобы выехать из города Видное и попасть на работу, нужно выехать рано, а встать — часов в шесть утра. Если я не проспала и успела выехать до пробок, то ехать где-то час-полтора. Потому что пресс-служба работает с восьми утра — уже начинаются какие-то звонки. Приезжаешь и читаешь все, что вышло с утра, что еще в ночи было, — и дальше день течет своим чередом. А последний звонок от журналистов может быть и в два ночи. Можно, конечно, идти сложным путем: когда звонит журналист, ты говоришь ему в ответ дежурную совдеповскую фразу: «Ну, дорогой мой, пиши бумагу, за подписью на имя, шли факсом». И она будет рассмотрена, кажется, в течение трех дней — по законодательству. «По истечении положенного срока мы свяжемся» и так далее и так далее. Но мы этим не занимаемся и прекрасно понимаем, что сегодня это актуально, а завтра уже нет, и стараемся максимально быстро реагировать. Хотя от бюрократии никуда не деться, бумажки все равно приходится писать, и к нам они приходят из параллельных структур, и мы им пишем немало… Полгода — и начинаешь уже на автомате клепать письма казенным языком, но это тот атрибут, который, надеюсь, скоро отомрет.

Образцы для подражания

Сеул

В Сеул Евгения Степочкина ездила в составе большой делегации Московского правительства — знакомиться с местной транспортной системой.

 

Гульнара Пенькова

Руководительница Пресс-службы мэрии Москвы Гульнара Пенькова тоже пришла в Кремль, едва закончив вуз.

 

Барак Обама

Президент Обама — пример лидера, над чьим имиджем пресс-службы и пиар-консультанты потрудились особенно хорошо.

 

Ханой

Ханой, может быть, и не самый чистый и уютный город в мире, но своеобразия и энергетики ему не занимать.

место работы Сад имени Баумана
должность директор
возраст 26
образование Московский гуманитарный университет

Отучившись в Америке, начал придумывать рекламные кампании для пива, потом перешел на работу в горнодобывающую компанию «Мечел» (куда Владимир Путин обещал прислать доктора), где отвечал за связи с госорганами и организовывал спортивные турниры. В 25 лет подал резюме Сергею Капкову на должность директора Сада. На выборах 4 марта был кандидатом в депутаты Муниципального собрания Басманного района. Результаты выборов на момент сдачи номера в печать были неизвестны.

об Америке и России Когда я полтора года учился в школе в Теннесси, я посмотрел, что творится у них. Понял, что оставаться не хочу. Я посмотрел Америку изнутри, жил не в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, а на родине Jack Daniel’s, ку-клукс-клана, коров и ковбоев. Америка интересна, но скучновата, все по расписанию. По выходным обязательно была церковь, что дало мне толчок к пониманию православия. Они пытались приобщить к протестантской вере, она мне претила. Мне ведь нравится слушать колокольный звон. Я вернулся в Москву и сразу попал на знаменитый матч Россия — Япония: еще не оперившийся американский студент, который иногда даже слова русские забывал. Помню эти интереснейшие события — драки, поджоги машин, толпа в сторону Тверской. Было, мягко говоря, страшно. Вернулся из Америки и попал в нашу суровую действительность.

о связях Сразу после института я понял, что мне стоит пойти в армию. Вернуть долг родине. Сам пришел в военкомат и отслужил год в войсках гражданской обороны МЧС. Я подумал, лучше отслужить, чем три года изображать имитацию научной деятельности в аспирантуре. Я вообще тяготел к армейской службе с детства — первая книга, которую мне папа подарил, была «Книга юных командиров» про сражения. Армия дала много хороших знакомств. После нее я сразу поступил в горнодобывающую компанию «Мечел» специалистом по связям с инвесторами. Моя жизнь постоянно связана с судьбоносными событиями, видимо. В 2008 году я готовил баскетбольный турнир «Мечела», на котором собирались присутствовать Владимир Владимирович Путин и Дмитрий Анатольевич Медведев. Он должен был состояться ровно на следующий день после того, как к нам прислали доктора. Он к нам, слава богу, не пришел. Кризис пережили, а мне предложили заниматься связями с госорганами, где пригодились связи с Советом Федерации, Госдумой и МЧС: так получилось, что я успел поработать помощником сенатора Совета Федерации, который занимался оборонным комплексом. Это все было на общественных началах. Какой русский не интересуется политикой? А в «Мечеле» в это время я начал заниматься моногородами, чтобы города с нашими предприятиями в первую очередь получали госсубсидирование. Как говорится, связи у нас решают все. Меня совершенно случайно приобщили к открытию представительств компании в Китае, Японии, Индии. А дальше мне предложили подать резюме директору Департамента культуры Сергею Капкову.

о парках Честно говоря, до назначения на эту должность я не был в парках семь лет. Неинтересно было. Сейчас у меня задачи стоят вполне конкретные. Очевидно, в каком направлении парки должны развиваться. Парки нужно привести в порядок. Даже если просто сделать газоны, посадить цветники, сделать вайфай — уже будет ощущение, что здесь что-то происходит. По сути, мы ничем не занимаемся, просто переводим парк из состояния минуса в состояния нолика. Мне повезло, мне сад достался в состоянии нуля. У меня нет незаконных строений, нет публичных домов.

о будущем Сада Баумана Я был во многих парках — Лондона, Вашингтона, Парижа, Испании, Грузии, Украины. Общее представление о том, что хочется, у меня есть. Хочу сделать территорию, в которой комфортно находиться, чтобы парк был клубом. Куда ходишь, потому что тебе нравится музыка, публика. Так и здесь — хочу создать территорию, куда люди будут приходить, понимать, что им нравится и что не нравится. Нужно нести культуру в массы, как говорил товарищ Ленин. Люди хотят минимум. Пожалуйста, сделайте обновленную детскую площадку. Пожалуйста, давайте осветим парк чуть-чуть ярче. Никто не просит сделать американские горки. Те точки питания, которые сейчас в парке есть, они не отвечают современным нормам. В этих кафе я не питаюсь. Я хочу ориентировать парк на людей от 25 до 35 лет, которые были за границей. Караоке уже не та тема, шашлыки на природе с пивом и водкой — тоже не то, роллеры пусть будут на роллердроме. У меня пять гектаров исторического места. Развитие должно быть более камерное и спокойное. Мы сохраним эстраду, которая была снята в «Покровских воротах», там последняя в Москве кинобудка и киноплощадка. Будем летом это активно запускать. Договорились с ними, что сделаем мусорки для собак и души. Решили сделать клуб собаководов Сада Баумана, будут значки членские для сознательных. Они смогут делать замечания несознательным собаководам, которые отпускают собак без поводка и так далее.

о деньгах Это пошло, но первое, с чем я столкнулся, был вопрос о деньгах. Есть статья на приобретение ручек, а статьи на приобретение карандашей нет. На статью с ручками я не могу купить карандаши, перенести со счета на счет деньги практически невозможно. Теперь мы переходим в автономные некоммерческие организации, сможем сами зарабатывать. Практически все 14 парков уже перешли. Мне пригодится мой рекламный и коммерческий опыт. Я столкнулся с тем, что люди в культуре вообще не умеют зарабатывать деньги. Они думают, что нужно отдавать что-то под казино, отдать под ярмарки по продаже лифчиков и трусов, сделать парковку, распилить, приватизировать и рвануть в Мексику. Можно ведь проводить фестивали, выставки, лекции, концерты, нормальные аттракционы, книжные базары. Мы хотим насыпать песок и проводить чемпионаты по пляжному волейболу. Можно женскому.

о том, на что уходит время Тут постоянная текучка: то снег надо убрать, то кто-то фонарь снес, но в основном встречи — то с жителями, то с бухгалтерией. Я стараюсь без выходных — потому что мы работаем, когда все отдыхают. В пятницу обязательно хожу в бассейн, по средам футбол. В интернете по остаточному явлению смотрю котировки Dow Jones, на рекламные ресурсы захожу типа adme.ru. Смотрю практически все новые фильмы, ходили первого января на «О чем еще говорят мужчины» с приятелем, и правильно, потому что видели, как потом пары выходили, у девушек были лица: «Ах, значит вот вы как?» Я не могу сказать, что фанат «Звездных войн», но помню, как смотрел первый эпизод с расстояния в метр с открытым ртом. Из прессы смотрю «Москву 24», читаю «Тверскую, 13», потом «Коммерсант» и «Ведомости» на айпэде.

о политике Я помогал организовывать игры по футболу парламента с разными странами. Практически все выигрывали. Мне кажется, это говорит что-то о нашем парламенте и нашем футболе. Что говорит? Есть воля к победе. Не говорю про политические дела. Я несколько аполитичен. Я не принадлежу ни к одной партии. У меня есть листовка в муниципальные депутаты, на ней написано: беспартийный. Звали ли в «Единую Россию»? Нет, почему именно в нее? Должность как ступень в политику? Я знаю, что, куда бы ни вышел, будет семь путей. Посмотрим. Почему у меня висит портрет Путина? А почему вы не спрашиваете, почему у меня висит портрет царя Николая? Я вам расскажу историю. Один человек служил в ЧК в Карибский кризис. Была стрелочная станция, через которую проходили поезда. Махровый социализм, все дела. Этот товарищ заходит в будку стрелочника, там дед с бородой, у него висит огромный портрет государя-батюшки. «Дед, это что?» Он: «А это, сынок, мое дело, и я за него отвечу». За любой из портретов, которые висят у меня в кабинете, я отвечу.

о выборах Моя личная позиция — я за честные выборы. Как они происходят — это второй вопрос. Любят говорить, что кандидат один. По твиттеру складывается ощущение, что половина людей на выборы не пойдет, а вторая половина по приколу проголосует за Жириновского. Какой мне сделать вывод? Я ни на одном из митингов не был. Я после 2002 года на Манежной площади не был ни на одном массовом сборище. Каждый должен делать свое маленькое дело. Какой бы интеллигентной ни была толпа, я за индивидуализм.

Образцы для подражания

Москва

Несмотря на то что Жолобов объехал полмира, Москва — его любимый город.

 

ВВЦ

ВВЦ, по мнению директора Сада Баумана, нужно привести в порядок в первую очередь.

 

«Как закалялась сталь» Островского

Одна из любимых книг Жолобова.

 

«Гостья из будущего»

Для незнакомых людей Жолобов проводит тест на знание фраз из фильма «Гостья из будущего».

 

«Любэ»

«Мне нравится «Любэ», и не из-за того, что они близки к власти, не нужно искать в этом политику».

место работы Департамент науки, промышленной политики и предпринимательства
должность первый заместитель руководителя
возраст 31
образование Университет Дрексель

Успешный бизнесмен с американским образованием пошел на госслужбу, потому что увидел людей, похожих на себя: профессионалов, управленцев, готовых много работать и решать сложные задачи. Проработав пять лет в Министерстве экономического развития, он перешел в Московское правительство — в Департамент науки, промышленной политики и предпринимательства.

об Америке Я вырос и учился в школе в Магадане, в 1997 году поехал по обмену в США, где учился в последнем классе. А потом решил остаться и поступить в Университет Дрексель, который закончил по трем специальностям с отличием: финансы, экономика, международный бизнес. В школе я еще хотел стать юристом, но в Америке понял, что если изучать юриспрунденцию в США, то, скорее всего, придется и оставаться работать в Америке. А я этого не хотел. Меня часто спрашивают, почему я не остался, почему вернулся. Дело в том, что жизнь там стабильная, но скучная. А Россия — во-первых, это моя страна, я хочу здесь жить. А во-вторых — здесь огромные возможности для самореализации. Это я особенно хорошо увидел в двухтысячные, что жизнь начала меняться, что пришли профессионалы, молодые и амбициозные. Да, все еще было много проблем: коррупция, административные барьеры и прочее, прочее. Но уже появилась какая-то надежда на то, что страна начинает двигаться в правильном русле.

о госслужбе Я к госслужбе всерьез не относился никогда. В Америке я работал сначала в крупных страховых корпорациях, потом в химической промышленности, в России, когда я вернулся, я сотрудничал с несколькими консалтинговыми компаниями, начал несколько своих бизнесов — тогда как раз начал развиваться интернет, и мы консультировали частных инвесторов. И несколько месяцев меня товарищ звал на госслужбу, в Минэкономразвития, а я сопротивлялся, не хотел становиться чиновником. Просто не понимал, зачем мне это нужно. И вот летом 2006 года он позвал меня в Москву — я тогда жил в Санкт-Петербурге, приезжай, говорит, посмотри на нашу работу изнутри, встреться с замминистра Кириллом Андросовым. И мы встретились: был уже вечер, поздно, он после очередного совещания был, уставший. Мы с ним говорили всего минут двадцать, и он на меня произвел большое впечатление: я увидел человека, который хочет что-то поменять, сделать что-то хорошее. Причем очень ­грамотного человека, профессионального, опытного и разговор был очень деловым, такие можно услышать в McKinsey. То есть я увидел людей, которые говорили со мной на одном языке, у которых горят глаза. И за эти 20 минут я принял решение. Я понимал, что зарплата будет 500 долларов в месяц, а работая в Америке еще на практике в университете, я получал в 10 раз больше. Я решил, что если пойму, что просто перекладываю бумажки с места на место, — встану и уйду. Но я попробую. Сейчас, спустя несколько лет, могу сказать — да, КПД этой деятельности крайне низкий, если его сравнивать с тем, как понимают эффективность в бизнесе. Но мы действительно что-то меняем, я вижу, как много всего еще нужно менять в этой стране, и мне это все так же интересно. Сейчас люди выходят на улицу и жалуются — я их не осуждаю, каждая сторона по-своему права. Но придите и поработайте, займите любое кресло, хотите — мое, хотите — соседнее, и давайте что-то попробуем сделать. И я ни секунды не жалею сейчас о том, что я перешел на госслужбу. Тот кругозор, который у меня сейчас есть, те профессионалы, с которыми меня жизнь за эти пять лет свела, — уникальный опыт! Я сейчас понимаю, что я в принципе универсален: в любом ведомстве как менеджер я могу заниматься решением любых проблем. И это именно благодаря работе в Минэкономразвития. В том числе благодаря таким руководителям, как Кирилл Андросов и Станислав Воскресенский.

о Москве Мне хотелось поработать в регионе. Федерация — это интересно, занимаешься стратегическими вопросами, много теории, но тут ответственность гораздо выше. Каждая бумажка, которую ты подписываешь, все, что ты говоришь, влияет на жизнь большого количества людей. Цена ошибки здесь крайне велика. В Москве огромные ресурсы и возможности, но, как показывает практика, те же самые трудности, что у России в целом. Как общая проблема для России — газ, нефть, — которые мешают разглядеть новые возможности, так же и в Москве: денег много, а мысль не работает. А посмотрите на другие регионы, в которых гораздо меньше денег, но в которых активный губернатор-менеджер — Калуга или Ульяновск: и частные инвестиции там привлекаются, и административные барьеры снимаются. В Москве же до сих пор нужно доказывать, что так надо работать, что так во всем мире работают. Город привык все строить за собственные деньги, все привыкли, что инвестиции — это взять деньги из бюджета. Из них потом половина пропадет… Но мы пытаемся убеждать, что нет, инвестиции — это совсем другое, что нужно создавать благоприятные условия для бизнеса, что частные инвестиции в прозрачных и чистых условиях сюда привлекут технологии и создадут новые рабочие места.

о проблемах Пока что в Москве инвестиционный климат отсутствует в принципе. Огромное количество чиновников, которые мешают и друг другу, и бизнесу. Наша главная задача — ­создать благоприятную атмосферу для инвесторов. Как это сделать? Во-первых, менять систему в целом — над этим работает комиссия по административным реформам, и мы в ее работе участвуем. Но кроме того, мы сейчас создали штаб, который решает проблемы инвесторов: защищает от произвола чиновников, от коррупции, рейдерства, по­могает решить юридические проблемы. Самые больные проблемы — строительство и подключение к энергосетям, административные барьеры. Раньше бизнесу некуда было обратиться — люди писали жалобы, боролись, но потом им приходилось как-то встраиваться в систему. Конечно, никакой штаб не решит проблем всего бизнеса, но с его помощью можно показать всем чиновникам, что бизнесу всегда есть куда обратиться. Бизнес должен поверить, что им есть куда обратиться и что проблемы могут быть решены. Это же поймут чиновники и свое поведение изменят — если будут знать, что наказание неминуемо. Мы только начали работать, но уже видим другое отношение в департаментах, они уже внимательнее относятся к бизнесу. Мы должны разработать систему мер поддержки бизнеса, которая брала бы лучшее из практики российских регионов, международного опыта. Мы сейчас предлагаем закон о системе мер поддержки для создания индустриальных парков, технопарков, технополисов. Да, технопарки в Москве уже давно делают, но вопрос не в том, что делают, а в том, как делают. У нас есть один парк — там, например, сидит компания, которая занимается «инновационными» обоями. При всем уважении — это, наверное, не самая яркая история о резиденте технопарка. Но вот в Сколково разместятся офисы и лаборатории высокотехнологичных компаний — но где они будут размещать производство, ведь в Сколко­во оно не поместится? Им нужны площадки, в том числе и в Москве, и мы сейчас с ними очень плотно общаемся, встречаемся каждую неделю. Мы очень хотим показать московскому бизнесу, что такие истории могут быть успешны. Удивительно, что это хорошо понимают те компании, ко­торые находятся за МКАД. А внутри МКАД — у производственных предприятий, которые занимают многие гектары земли, с большим количеством работников, — такое понимание напрочь отсутствует. Новым законодательством, пилотными проектами создания технопарков и технополисов — мы должны показать на конкретных примерах, как можно создавать красивые и прибыльные истории из серых промзон.

о ЗИЛе ЗИЛ — это 350 гектаров в пяти километрах от Кремля. И это завод с огромным количеством долгов — все шло к тому, что он умрет, а на его месте будут реализованы какие-то девелоперские проекты. Завод мы восстановили, реструктурировали его долги, запустили производство — рабочие места есть, люди зарплату получают. Но это временное решение. А нужно комплексное развитие территории: жилье, офисы, высококвалифицированные рабочие ­места. Конечно, самое выгодное, самое рентабельное — это жилье. Но если мы сейчас там построим много жилья, то легко себе представить, во что это выльется: будет гигантская пробка. Так что мы ищем максимально полезный, долгосрочный вариант развития. Завод при этом, я думаю, должен работать — мы обсуждаем сейчас разные варианты сборочного производства. Если оно будет, то к нему сразу потянутся смежные бизнесы, в том числе и те, что сейчас не имеют рынка, стараются выжить на субсидиях и госзаказе. При этом завод почти в центре города — что не обязательно плохо: возьмите, например, Дрезден, где расположен завод Volkswagen — современная архитектура, гармонично встроенная в город через реку от исторического центра.

о будущем Я сейчас где-то между ролью менеджера и ролью политика. У меня такая должность, что я могу быть и тем и другим. И здесь, и в министерстве мы принимали участие в формировании политики государства: многие законы меняли, формировали идеи и материалы для руководства страны. В моей должности возможности для публичности широки. Но я никогда не гнался за этим, мне важнее управленческий результат.

Образцы для подражания

Technopolis

Финская компания technopolis строит технопарки не только в Финляндии, но и в России — первый открылся в Петербурге в октябре 2010 года.

 

Калуга

Умелая работа калужских управленцев выводит область в лидеры по иностранным инвестициям и темпам развития промышленности.

 

Сингапур

Сингапурцы из Jurong Сonsultants могут помочь построить и нефтеперерабатывающий завод, и целый бизнес-город на тысячу гектаров.

 

Адлерсхоф

Берлинский район Адлерсхоф с начала XX века был центром авиапрома, теперь — район высокотехнологичных производств.

место работы Мосгорпарк
должность заместитель начальника отдела реконструкции и капитального строительства
возраст 24
образование Высшая школа экономики, Robert F.Wagner Graduate School of Public Service

Окончив Высшую школу экономики, уехал в Нью-Йорк учиться на урбаниста — еще до того, как в России об этой профессии стали так много говорить. Вернулся Новиков прямиком в Институт «Стрелка». Будучи сотрудником «Стрелки», принимал участие в разработке концепции обновленного Парка Горького, потом пытался открыть собственную консалтинговую фирму, но в итоге предпочел работу в только что сформированной структуре — Мосгорпарке.

об учебе Еще во время учебы в Высшей школе экономики я начал искать магистратуру, которая бы затрагивала проблемы урбанистики. И, к своему огромному удивлению, нашел магистратуру, которая была полностью посвящена тому, что меня больше всего интересовало, — городскому развитию. Сейчас эта тема кажется очевидной, а тогда никто не понимал, о чем идет речь. Когда я своим друзьям — инвестбанкирам — говорил, куда я уезжаю учиться, они переспрашивали: «Это еще зачем?» Изначально эта школа готовила людей, которые шли работать в госструктуры: чиновников, проектировщиков. Но какое-то время назад они перепрофилировались — и теперь большинство специалистов нацелены на работу в некоммерческих организациях. Это довольно важная деталь. Потому что по ней можно судить, как в Америке в принципе устроено государственное управление: большинство городских проектов отдается на аутсорс, роль некоммерческих организаций огромна, очень многие проекты инициируются обществом, а не городской администрацией. И тех, кто идет в чиновники, учат, как с этими организациями работать. У нас пока мало кто умеет это делать. Как собирать местных людей? Как проводить с ними семинары, воркшопы и вместе решать, что нужно этому району, а что нет? Многие пытаются думать в эту сторону, но пока руку не набили.

об американском опыте Первый опыт госслужбы у меня был в Америке. Сначала во время практики я работал в местной думе. Писал проект по использованию зеленых технологий. А дальше я устроился независимым контролером действий администрации: собираешь жалобы и пытаешься их как-то решить. Кого-то выселяют из квартиры, кому-то нужен бесплатный адвокат, кому-то не оказывают медицинскую помощь, бабушки с Брайтон-Бич, которые по-английски знают только social security, жалуются на то, как их обворовали их же собственные юристы. Именно тогда я понял, что могу работать только в исполнительной власти — там, где я могу принимать какие-то решения. А не просто давать людям советы, обрывать телефоны какого-то департамента и в итоге все равно говорить человеку: «Извините, я не могу вам помочь».

о Собянине и парках Собянин еще до назначения Капкова вложил большое количество денег в парки. Но так получилось, что личный опыт Капкова плюс его общение с Ценципером и «Стрелкой», более свободные возможности использования внебюджетных средств привели к тому, что именно парк Горького стал самой яркой историей. У многих парков не было нормальной системы управления, приоритетов, а главное — действительно было такое ужасающее состояние, что все эти деньги нужно было пускать на банальный ремонт, который постороннему взгляду совсем незаметен. Одна из самых больших заслуг Собянина — то, что он везде меняет команды. И в правительство Москвы попадают люди из совершенно других сфер. Со мной в Мосгорпарке работают опытные менеджеры, ребята, которые раньше даже близко не были связаны с госслужбой. В принципе, мы идем по тому же пути развития, что и другие города мира, с той только разницей, что путь этот нам нужно пройти в очень сжатые сроки и с переломом старых стандартов.

о проблемах Когда ты работаешь в бизнесе, все устроено довольно просто: ты предлагаешь товары или услуги, и если они всем нравятся, у тебя прибыль растет. И ты понимаешь, что ты эффективен. Самая большая проблема, которую я пока что вижу в этой работе, — отсутствие критериев адекватной оценки. Как оценить, что хорошо, что плохо? Сколько и чего именно в парке нужно? Соцопросы не очень работают: не идти же к людям с вопросом «Что вы хотите?», если большинство, вообще-то, не были в хороших парках. А если бы были, то, вполне возможно, сказали бы: «Ой, нет, оставьте мне все как есть, с аттракционами». Есть ведь много людей, которые жгут в парках костры, и последнее, чего они хотят, — чтобы туда пришла какая-то цивилизация, потому что им и так хорошо. И как решить — что нужно делать, а что нет? Мне кажется, эти критерии было бы гораздо проще определить, если бы в Москве были выборы мэра.

Когда у тебя есть выборы, все точно понимают, что есть реальный срок — четыре года. Сейчас старая гвардия старается все делать очень быстро, чтобы доказать начальству, что они еще многое могут. А молодая гвардия стремится все сделать еще быстрее, чтобы доказать, что это, вообще-то, они молодцы и удальцы. В итоге, вместо того чтобы сесть и спокойно распланировать что-то на конкретный горизонт, все носятся. Нервозность не очень продуктивна.

о тех, кто идет в чиновники Я раньше думал, что есть всего два типа людей, которые идут в госслужащие. Первые — это потенциальные коррупционеры, которые хотят встроиться в систему. Там деньги, там карьера, там положение в обществе. Это вообще не круто. А вторые — не от мира сего идеалисты, которые с блаженной улыбкой говорят: «Сейчас мы все сделаем для вас, для людей». Это тоже не очень-то круто. На самом деле сейчас среди молодых чиновников попадается все больше менеджеров, профессионалов, для которых это just a job. И это очень правильно. Тогда это работает. На данный момент, находясь на госслужбе, можно принимать участие в довольно масштабных изменениях. Поменять целый парк. И ты при этом отлично не только понимаешь, но и видишь, какой кусок работы в этом процессе твой. Это же просто очень приятно. Попасть в госструктуры вообще несложно. Там только рады будут. У нас вот не совсем чиновническая структура — государственное казенное учреждение. И зарплаты тут сопоставимые с теми, которые можно найти в частных компаниях. Понятно, что это не зарплата инвестбанкира, но для нормальной жизни — вполне.

о бюрократии Конечно, над нами посмеиваются. Ну мы каких-то вещей не знаем, говорим на непонятном языке. У нас, например, действует внутренний запрет — не употреблять иностранных слов. И это как раз нормально. Но есть какие-то вещи, которые меня приводят в дикое состояние. Безумный документооборот. В канцелярию на третий этаж приходит письмо, там оно регистрируется, а спустя денек, а то и два, спускается на второй этаж к начальнику. Дальше он читает и расписывает: по этому вопросу — Иван Иваныч, а по этому — начальник отдела Авдотья Петровна. Пишет. Письмо несут им, а уже только потом эта Авдотья Петровна переадресовывает его тебе. Притом что изначально было понятно, что именно ты занимаешься этой проблемой. Дальше ты должен ответить — идешь на третий этаж, регистрируешь его, и снова все по той же схеме. Даже если ты все вопросы решил по электронной почте, ты обязан написать официальное письмо — этот вопрос был решен в рабочем порядке по электронной почте. Копию прилагаю. Это пока основная вещь, которая бросает меня в дрожь. Конечно, когда люди только входят в систему, они думают: «О, мы такие молодые, мы сейчас всех победим». Но потом становится понятно, что многие истории для этой системы просто вирусные. Система испытывает к ним иммунитет, живет с ними какое-то время, а потом выплевывает. Справедливости ради — сейчас в Москве вводится система электронного ­документооборота. Скоро многие из этих проблем уйдут в прошлое.

о власти и искусстве В какой-то момент случилось так, что люди искусства и бизнеса испытали такое недоверие к власти и государственным структурам, что просто перестали туда приходить и присылать свои предложения. И что происходит дальше? Сидят чиновники с потоком каких-то диких предложений, которые невозможно воплощать. На самом деле сейчас самый лучший момент, для того чтобы реализовывать собственные проекты. Если у студентов-архитекторов, у художников есть что-то интересное, нужно просто заваливать своими предложениями и идеями разные департаменты. А сейчас это ­замкнутый круг: чиновники ждут предложений извне, а люди сидят и ждут, когда появится спрос и их наконец кто-нибудь позовет. И ничего не происходит.

о митингах Я ходил на все митинги за «Честные выборы». И мне не нужно скрывать это на работе. На мой взгляд, противоречия здесь вообще никакого нет. Мы все знаем некоторые общие принципы того, как должна быть устроена власть, пресловутая система сдержек и противовесов. Поскольку все эти митинги — они за принципы взаимодействия власти и общества, то я, находясь в департаменте, вообще-то, поддерживаю тот факт, что на меня должно оказываться какое-то влияние со стороны народа. Если я, чиновник, не достигаю тех результатов, которых вы от меня ждали, вы меня увольняете. Зато у меня есть стимул работать хорошо и эффективно. Среди моих друзей есть те, кто считает, что я занят правильным делом. Они верят в то, что пришла новая команда, которая сейчас что-то в городе поменяет. А вот люди из профессионального сообщества, и особенно мои друзья, которые занимаются бизнесом, настроены очень саркастически. Они думают, что это наивно и я зря трачу свое время. Проверить можно будет этим летом.

Образцы для подражания

Уилльям Уайт

Один из лучших исследователей общественных пространств.

 

«Смерть и жизнь больших американских городов» Джейн Джекобс

С книги Джейн Джекобс для Новикова началось знакомство с урбанистикой.

 

Михаил Блинкин

Статьи Блинкина заставили Новикова заняться транспортной проблемой и вообще городом.

 

Мобильные технологии

Новиков уверен, что именно мобильные технологии выведут урбанистику на новый уровень.

 

Бродвей

Пешеходная зона на Бродвее — один из лучших примеров общественного пространства.

место работы Музей истории ГУЛАГа
должность директор
возраст 29
образование Университет Российской академии образования

После работы на конвейере ЗИЛа выучился на клинического психолога. Параллельно с волонтерством в музеях работал с детьми в интернатах, а в 29 лет начал переделывать небольшой Музей истории ГУЛАГа в большой образовательный, культурный и научный центр.

о биографии Я после общеобразовательной школы пошел в ПТУ, потом на заводе ЗИЛ на конвейере разбирал холодильники, дальше поступил в Университет Российской академии образования на клинического психолога и начал работать в интернате. И меня поразило хамство. Меня не устраивает то, что в детских домах дети плачут, — это больно. У них, на мой взгляд, тюремные условия, потому что есть комната вроде бы красивая, шторки, кроватки; но четыре человека в маленьком пространстве даже по законам физиологии не могут так долго находиться. И это важный вопрос свободы — несвободы. Это как в том же ГУЛАГе, когда одни люди позволили себе лишать права свободы других людей. Когда у детей отнимали родителей, фамилию. Эта история продолжается, и сегодняшние детские дома, где нет ни капли любви, — это во многом оттуда. Там детям просто нужна любовь, человеческое отношение. Это отношение к детям — тоже индикатор развития общества.

о музее Капков после своего назначения через какое-то время к нам пришел, он все музеи обходил. Но не как раньше, то есть со звонком: «К вам придут, подготовьтесь». Он хотел увидеть, как обстоят дела на самом деле. Чтобы сделать апгрейд, надо понять, что есть. Пройти путем посетителя, как приходят люди сюда. Он пришел и спросил, что нам нужно, как мы представляем наше будущее. Долго слушал. И сказал: да, вам в этом здании не организовать полноценный культурный музейный центр. Нам предложили здание на выбор. Либо что-то построить, либо найти. Начали искать. Нашли рядом с Театром Российской армии на Самотечной — то что нужно. Сейчас идет разработка архитек­турного решения, концепции, считаем, какое количество метров нам нужно под что. Запустить новый музей получится через год или полтора.

Вот русский философ-космист Николай Федоров к идее музеев относился очень трепетно. Для него это некая религиозная вещь. Музей-храм, музей-школа, музей-муза. Не просто место, где все пылится. Музей может быть точкой роста района, города. Для меня почти то же музей значит. Я по ним с 1999 года хожу-брожу. До этого занимался и музыкой этнической, и живописью, фотографией, было желание как-то все это совместить. Хотелось создать полифункциональное соединение аудиального и визуального. А это возможно только в музее. Нам нужен не музей со статичной экспозицией, а музейный центр, культурный, образовательный, научный. Наша тема про сознание и осознание. Есть в обществе отношение к Сталину, что он гениальный менеджер, а есть — что воплощение зла. Нужно, чтобы люди могли коммуницировать на эту тему. Есть свидетели того времени, можно организовать встречи, лекции, мастер-классы, выставки современных художников. С конца восьмидесятых декларируется: «Главное — чтобы это не повторилось». Музейчик своей статичной экспозицией может не выстоять, если волна нахлынет на общество. Музей должен показать не только — как не должно быть, но и показать — как должно быть. Должно появиться пространство, чтобы человек мог встретиться с собой. Противостоять этой волне сможет только индивидуум состоявшийся, человек, который имеет собственное мнение и творческую составляющую.

о сталинском наследии Тема репрессий совершенно не проработана, это наш национальный тяжкий груз, который на нас давит. Общество разделено. Друзья спрашивают: зачем тебе это надо, это ведь депрессивная тема? На мой взгляд, это нужно помнить, это история нашей страны. Кто-то отмахивается: кто старое помянет, тому глаз долой. Но есть же продолжение: кто забудет, тому два долой. На тот период исторический нужно обратить внимание, чтобы сегодня стоять твердо на ногах. Человек может забыть, что у него было в детстве, потом мучительно вспоминать, довести себя до безумия. Так же про историю — будешь вспоминать: что же там было, что же там было?! Пора включить в комнате свет. Сейчас показывают: вот так было плохо, вот так было плохо, фрагментами. Из этого получается пропаганда. Надо показать все. Даже мои родители, моя мама, хотя по линии родственники пострадали, вспоминая, плачет, а с другой, говорит, что хают Сталина и то время зазря. Такая дихотомия.

о государстве Я работал в «Современных музейных технологиях» — как раз с государственными учреждениями. Тогда стало понятно, что не все двери открыты, любого маленького шажка надо очень долго добиваться. И когда меня сюда пригласили работать как музейщика, я на собеседовании с директором понял, что у меня здесь будут возможности. Ну для начала увидел, в каком состоянии все это удручающем. Но мне никто палки в колеса не вставлял. А сейчас помогают. Госструктуры заинтересованы в том, чтобы музеи у нас были интересные. Тут же вопрос, не сколько денег дадут, а как мы используем то, что у нас есть. С теми ресурсами, которые у нас были, мы справлялись. А теперь — я даже к этому не был готов — спрашивают: что нужно сделать? как тебе помочь? То есть все кардинально изменилось. Я знаю, что Собянину недавно представляли проект, боялись, а он им: «Ребят, если вы это вот все, как рассказали, сделаете, я буду вам очень благодарен». Для меня это переворот такой значительный. До этого надо было исхитряться, искать какие-то ходы. Правда, до сих пор в некоторых музеях осталось вот это: «Нам не дают денег, мы просим». А на что? Ну просто — нам же мало денег. Я тоже просто так денег не дал бы.

о городе Мне кажется, что шанс есть. Если ты чувствуешь, что у тебя есть силы что-то сделать, ты можешь обратиться, и тебе дадут эту возможность. Если здравые идеи, мысли — почему нет? Ну то есть я не вижу препятствий. И все молодые, конечно, связывают эти перемены с Сергеем Капковым. Действительно, парк Горького — это первый такой проект, где есть видимый результат. Я слышал идею, что из ВВЦ можно бы сделать музей СССР. Но там бы сначала привести все просто в порядок, к какому-то стандарту. Я когда захожу в эти павильоны, которые и внешне уже разрушаются, а там тебе продают китайские носки… Ну это тоже отношение к истории. Нам надо выйти из этого штопора. Это какие-то пережитки девяностых. Я помню, как на ВВЦ начали открываться ларьки. И сейчас павильоны внешне разрушаются, а внутри там можно что угодно купить: мед, шкуру медведя, мебель. А потенциал — огромный. И это тоже индикатор развития общества. Мы смотрим на это и понимаем, в каком состоянии находимся, такое зеркало. Я не возьмусь сказать, какие места нужно реставрировать. Наверное, всю Москву. Вот старые переулки — я просто обожаю по ним ходить. Идешь, и вдруг кондиционер врезан. Здесь колонна, здесь лепнина на фасаде здания, и какие-то монстры вдруг, квадратные кондиционеры. Их все нужно на крыши выводить. Но я вижу, что Общественный совет, «Архнадзор» — это уже не оппозиция. А наоборот. Город становится для горожан. Это уже не баррикады, где мы боремся с чиновниками. Но вдруг оказалось, что делать сложнее, чем бороться.

о режиме Утром я проверяю почту, захожу в музей, если нет дел в Департаменте культуры. Если есть посетители, я могу, не раздеваясь, пойти и к ним поприставать. Строители приходят, обсуждаем, что и как. Свободного времени нет. У меня двое детей, мы ждем третьего. Почти все время с ними. Но все равно — постоянная переписка. Театр для меня прямо роскошь сейчас. Хожу только на выставки, в Пушкинском музее был — и то последний раз больше месяца назад. В кино на «Фауста» сходил только, и то ночью. Я даже когда телевизор включаю, все равно чтобы что-то на нашу тему посмотреть — фильмы документальные, или передачи, или какие-то диспуты. Сейчас решил Солженицына перечитать, рассказы. У меня несколько книг всегда с собой — Солженицын, «Менеджмент в музее» и «Квалификационный справочник работников культуры».

о надежде Мне митинги прямо очень понравились. У меня многие сотрудники в этом участвуют, некоторые идут наблюдателями. Мне кажется, это все правильный индикатор развития общества, мы уже перестаем просто сидеть как овощи, а начинаем двигаться вперед. Наверное, это касается и общего ощущения от Москвы сейчас. В городе поменялась власть, возможности открылись. Надежда появилась. У меня точно. Я беру и делаю то, что от меня зависит. Да, где-то бывают ошибки. Но когда ты ничего не делаешь, у тебя ничего не получается. Раньше над нами висело, что есть какой-то предел, в который ты все равно упираешься. А сейчас стало легче дышать. Музей ГУЛАГа — это мощная болевая точка, с которой надо работать. И я думаю, что маленький музейчик может попытаться изменить то, что его окружает. Как в капельке отражается океан — может быть, если эту капельку поменять, и океан поменяется.

Образцы для подражания

Храм Космы и Дамиана

«В Храме святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана можно ощутить сопричастность к истории города, страны и к чему-то высшему».

 

ГМИИ имени Пушкина

ГМИИ имени Пушкина Романов выбрал за работу директора Ирины Антоновой.

 

«Цитадель» Экзюпери

«Книга Антуана де Сент-Экзюпери «Цитадель» помогает посмотреть на сегодняшний день с иного ракурса».

 

Павел Флоренский

«Житие и философия Павла Флоренского — ориентиры в поисках идеала».

место работы Департамент культуры правительства Москвы
должность помощница Сергея Капкова
возраст 21
образование МГИМО

В 14 лет играла в ролевую игру «Модель ООН», где студенты наравне со взрослыми юристами пытаются урегулировать международные конфликты. Поступила в МГИМО, но через пару лет ушла работать в Институт «Стрелка», где познакомилась с Сергеем Капковым. Став его помощником, весь последний год занималась тем, что приводила в порядок Парк Горького и придумывала, как завлечь москвичей в музеи.

о культуре Первый рабочий день. Я спрашиваю у сотрудников: «Скажите, а вот музеи у нас есть — и до скольких они работают?» Мне начинают перечислять: одни закрываются в пять, другие в шесть, третьи в семь. Я им: «А давайте все это унифицируем. Люди ведь работают минимум до 18.00, а по выходным с детьми сидят. Им же надо когда-то ходить по музеям? Давайте сделаем поздний вечер!» Мне радостно отвечают: «Наташа, а у нас уже есть поздний вечер!» Я тоже радуюсь: «Правда? Когда же? И опять начинается: у этого музея длинный день в четверг, у этого во вторник, у того в пятницу. Но это ж удивительно! Ребята, ну сделайте один день, когда все москвичи знают, что до 21.00 открыты все музеи. Чтобы в голове у каждого человека была мысль: стою в пробке, ехать еще долго, зайду-ка я в музей. Вообще, культура — это про работу с людьми. Я так считаю: если какие-то ребята познакомились этим летом в парке Горького, поженились и родили детей, то это уже победа.

об учебе Я из Самары. Когда мне было четырнадцать, я попала в «Модель ООН». Это очень крутая ролевая игра, которая cуществует с 1948 года и популярна по всему миру. В то время у меня было очень серьезное увлечение Ближним Востоком, и я решила, что буду поступать в МГИМО на международное право. Родители отнеслись к этому со скепсисом. У меня очень строгая академическая семья. Папа дважды доктор наук, мама работала в Колумбийском университете. При этом оба наступившие на грабли советского времени евреи. Папу в свое время не взяли в Москву из-за происхождения. Короче, им было ясно как день, что уж в МГИМО-то я точно не поступлю, провалюсь, получу удар, вернусь в Самару и буду хорошей девочкой. Но я поступила и четыре года прожила в самом пьяном общежитии МГИМО на «Академической», куда селили одних медалистов и победительниц «Умников и умниц». Потом я год стажировалась в Университете Гумбольдта в Берлине, где моим профессором был Георг Нольте, член комиссии международного права ООН. Он всюду брал меня с собой, и у меня были большие ооновские перспективы. Но в какой-то момент я поняла, что большинство людей, которые работают в ООН, — карьеристы. Мне кажется, многие едут в штаб-квартиру ООН в Найроби только потому, что там карьеру сделать легче, чем в Нью-Йорке, а африканские женщины, умирающие от послеродового свища, их не особо волнуют. И мне, маленькой на тот момент еще девочке, это показалось неприемлемым. И я все бросила.

о начальнике С Сергеем Александровичем (Капковым. — Прим. ред.) мы познакомились в институте «Стрелка». Он пришел к Илье Ценциперу и спросил: «Посоветуйте, что сделать с Парком Горького?» И мы начали плотно вместе работать. А в сентябре, когда я уже решила, что пора уходить из «Стрелки» — все-таки я не архитектор и не дизайнер, — Капкова назначили директором Департамента культуры. И он предложил: ­«Наташ, а пойдемте со мной!» График у нас жесткий. Первые совещания начинаются в восемь утра, потом встречи с разными творческими людьми до часу-двух ночи. У нас практически нет выходных, иногда на сон четыре часа. Я-то ладно, еще молодая, но вот как функционирует Сергей Александрович, для меня загадка. Он, конечно, мой кумир абсолютный! Знаешь, каким был его первый лозунг? «Привести неформалов в формальные учреждения культуры». Если ты хочешь что-то менять, ты не закрываться должен, не говорить, что вы все уроды и я вам руки не подам, а идти вовнутрь и изнутри все менять. Любой нормальный человек с адекватной системой ценностей и организаторскими навыками может быть нам полезен. Дел непочатый край — это факт.

о госслужбе Боялась ли я, что, придя на госслужбу, погрязну в серых буднях? Не боялась. Знала, что буду делать интересные вещи, важнее которых ничего нет. При этом, несмотря на какие-то варианты работы, я не вижу иного места, где бы я могла быть более полезной городу, чем здесь.

о взятках Кто взяточник? Капков взяточник?! Я взяточница?! Вот приди и попробуй дать мне сто тысяч. Можешь дать мне сто тысяч? Не можешь. А знаешь почему? Потому что если ты попробуешь сунуть мне взятку, я с тобой больше не буду разговаривать. Мне моя знакомая, которая когда-то работала в школе учителем русского языка и литературы, рассказывала, что десять лет назад дети писали в сочинениях, что хотят стать бизнесменами и зарабатывать много денег. А сейчас дети пишут, что хотят быть чиновниками — ничего не делать и получать много денег. Так вот такие, которые хотят просто получать много денег, нам не нужны.

о сверхзадачах Мы хотим сделать так, чтобы культурные пространства возникли в парадигме каждодневной жизни человека. «Куда мне пойти? Схожу-ка я в музей или в театр». Вы знаете, что у нас 35 процентов москвичей никогда не были в театре? А теперь есть программа — на нее уже выделены деньги, — по которой каждый московский школьник должен раз в год сходить в музей и в театр. Но возникает другая проблема. Есть спектакли для маленьких детей и есть «Три сестры» Чехова. Когда тебе 13 лет, «Три сестры», допустим, смотреть еще рано, и спектакли для малышей уже неинтересно. И вот мы с «Театр.doc» запускаем проект. Даем им деньги на то, чтобы они актуализировали классику для подростков.

о взаимодействии с властью У творческой интеллигенции мысли о том, что с государством можно договориться, до прихода Капкова просто не было. И в этом его историческая роль, если позволите. Наша задача — создать алгоритм, по которому любой инициативный человек смог бы осуществить свою идею. Например, ты хочешь провести фестиваль джаза, но хрен поймешь, куда тебе заявление нести! Или, например, у тебя есть прекрасная коллекция современного искусства — и ты хочешь ее выставить. Ты идешь в замшелый музей, а тебе говорят: «Идите вы в лес, у нас тут своя коллекция». И как быть в этом случае?

о возрасте Пока что я всегда и везде самая маленькая. Многие, конечно, в шоке, когда узнают, сколько мне лет. В департаменте нашем работают люди, которым по 40–50 лет. И когда ты видишь, что человек — старше тебя по возрасту — делает что-то, как привык, то очень сложно сказать ему об этом. Наверное, это одна из самых сложных вещей в моей работе.

о Грузии Я дикая фанатка Грузии. Тбилиси вообще моя страсть. Там по улицам ходят прекрасные молодые люди как с обложки журнала «Афиша». Смотришь на них и думаешь: «Да, знаю, не все хорошо у вас в стране, но, блин, хочу быть с вами». Там люди и есть приоритет страны. К Саакашвили можно относиться по-разному, но он пришел, взял всю страну в кулак и уволил 60 тысяч сотрудников внутренних органов. Просто взял и выкинул на обочину этих коррумпированных милиционеров! И сказал, что теперь будет вкладывать в молодежь. Это круто, конечно.

о «Красном Октябре» Невозможно, делая что-то большое, не запачкаться. Приходится учитывать интересы разных сторон, идти на компромиссы, принимать непопулярные решения. Слава богу, я не делю деньги, не делю нефть, не строю дороги, а занимаюсь культурой. Тут все не так больно, как, скажем, в цветочном бизнесе, но тоже жестко. Например, «Красный Октябрь». Тут есть интерес инвестора, который, извините, владеет этой землей, интерес людей, которые там сидят, и интерес города. Ты не можешь убить инвестора или отнять у него землю, но ты можешь предложить ему помощь, например, с коммуникациями, а за это потребовать не трогать креативных людей. А если, допустим, инвестор потребует закрыть «Стрелку»? Если ему принципиально, чтобы на ее месте стоял паркинг до небес, и только в этом случае он оставит креативных людей в покое? Что тогда? Скорей всего, придется строить паркинг, и с позиции многих людей, это будет предательство. Слава богу, я не имею отношения к таким решениям! Все подписи ставят большие дяди.

о митингах Я была и на Болотной, и на Сахарова, и снова на Болотной. Только 5 декабря пропустила Чистые пруды. Я не пошла, потому что не успела спросить у Сергея Александровича и думала, что у него будут проблемы из-за меня. Очень страдала — пролежала и проплакала весь вечер. А на следующий день подошла к нему и сказала, что для меня это очень важно и я хочу обязательно пойти в следующий раз. Он ответил: «Наташа, вы с ума сошли! Идите, пожалуйста. Если вас повяжут, вы мне скажите — приеду вас спасать».

о себе Друзья, конечно, дуются, что я не хожу с ними по ночам в «Маяк»: «Наташа, тебе сколько лет?! Ты должна плясать на столе пьяной!» А я вот не могу себе этого позволить. Конечно, есть опасение, что в тридцатник мне ударит в голову, что я недогуляла. Это, кстати, действительно может произойти, да? У меня нет ощущения, что я не на своем месте. Вот рожу детей, тогда посмотрим. Много детей хочу — минимум троих. И вот тогда я всем скажу — простите, друзья, но у меня дети. А пока мне двадцать один, и терять мне особо нечего, я полностью подчинила свою жизнь тому, чтобы помогать Сергею Александровичу. Этим, собственно, пока и живу.

Образцы для подражания

Транспорт в Берлине

В Берлине, где Фишман провела целый год, очень продуманная транспортная система. ночью с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье уличная железная дорога и метро — S-Bahn и U-Bahn — работают круглосуточно.

 

Пекарни в Берлине

В Берлине с раннего утра работают кафе-пекарни, продающие свежевыпеченный хлеб Sonnenblumenkernbrot.

 

Brick Lane

Лондонский блошиный рынок Brick Lane. Когда-то и в Москве были такие рынки — и дай бог опять появятся уже этим летом в районе Китай-города.