Три минуты каннского кинозала «Дебюсси» во мраке. Медленно начинает звучать утробная музыка, напоминающая звуковое оформление совета племени в телешоу «Последний герой». Первые кадры — пасторальная жизнь гитлеровской Германии. В стенах Освенцима течет жизнь в живописном жанре still life«Натюрморт» в переводе с английского. : дети бегают по лужайке, супруга коменданта концентрационного лагеря Рудольфа Хесса, Хедвиг (Сандра Хюллер), следит за тем, чтобы цвели растения, а сам Рудольф (Кристиан Фридель) — чтобы за забором расцветали мечты Адольфа Гитлера.
Джонатан Глейзер — постановщик клипов Blur, Massive Attack и Ника Кейва, за 23 года киношной режиссерской карьеры снял всего четыре фильма. Во всех четырех, формально непохожих друг на друга, разные и тоже формально непохожие друг на друга музыкальные темы поддерживали визуальные идеи ритуалов: капиталистических («Сексуальная тварь» и барабаны), метафизических («Рождение» и вагнеровская «Валькирия») и трансцендентных («Побудь в моей шкуре» и эмбиент от Мики Леви).
В «Зоне интересов» Глейзер заходит дальше, как и подобает одаренному клипмейкеру, постоянно меняющему облик, словно его безымянная героиня из «Побудь в моей шкуре». Он решает воздействовать на все фибры человеческих чувств. По задумке автора, формы цифрового насилия, как и металл, должны напрочь лишить зрителя воли. Тогда он сможет беспрекословно выполнять его режиссерские команды по тренировке эмоциональной лабильностиФункциональная подвижность, скорость протекания элементарных циклов возбуждения в нервной и мышечной тканях..
Так, например, Глейзер намеренно не показывает ужасов Освенцима, но подкладывает закадровые крики на сцены мирной жизни комендантской семьи и, таким образом, проверяет состоятельность своих манипулятивных решений. В ход идут детские игры со вставными зубами погибших в газовых камерах. Распоряжение одеждой погибших чуть ли не в промышленных масштабах. А когда служанка провинится перед Хедвиг, та пообещает, что сотрет ее в порошок — и всем очевидно, что это не просто оборот речи. Глейзер делает все ради того, чтобы с каждой новой сценой захотелось воскликнуть: «Какой ужас!» Но воскликнуть хочется Глейзеру наперекор — и не один раз. И вот почему.
На предпоследних кадрах, когда режиссер наконец наиграется с негативным эффектом, внезапными красными вставками и демотивирующими звуками (имеется ввиду эмбиент. — Прим. ред.), он приведет нас в музей Освенцима. В статичных эпизодах — до тошноты пугающие детали. Тысячи чьих-то туфель, тысячи волос. И возражение от этого жестокого столкновения с реальностью возникает не только из‑за попытки Глейзера удобно апроприировать коллективную историческую память и сделать ее сильной, страшно сказать, выгодной точкой эмоционального повествования. Но и потому, что мировое кино последних лет знает более удачные примеры смен перспективы в разговоре о холокосте и его сегодняшнем отпечатке. От «Эволюции» Корнела Мундруцо, показанной в тех же Каннах в 2021 году, до номинанта Европейской киноакадемии — «Аустерлица» Сергея Лозницы.
Глейзер поступает даже в каком‑то смысле подло, используя экспрессивный образ музея как безотказный способ подтверждения любых уродств нацистского духа. Ведь если целью «Зоны интересов» было рождение стилистически осязаемого кино, словно случайно обнаруженной в архивах документальной съемки, сухого исследования натуры зла и создание арт-объекта об ужасе сожительства смерти с прекрасным садом, не обманул ли Глейзер самого себя? Что является этой самой «зоной интересов»?
И его зона интересов далеко не академическая. В погоне за созданием документа — того, что по Гуссерлю называется одушевленным настоящим (lebendige Gegenwart), то есть универсальной формой трансцендентального опыта, — Глейзер идет от ошибки к ошибке, от промаха к промаху, поскольку имеет дело не с абстрактным злом: инопланетянами, доппельгангерами, любым метаконтекстом, удобным для интерпретации. А со злом живым, страшным, не покидающим границ вселенной. Потому он не ищет сути вещей, а создает общие места. Глейзер — формалист, орудующий формальдегидом. Ему хочется дать ровно два совета. Во-первых, посмотреть «Ночь и туман» Алена Рене — возможно, главное кино о геноциде евреев. Во-вторых, аккуратно добавить: необязательно присматриваться к оружию Антона Чигура
, фантазируя в сочинении на тему «Цветы зла. Как я это вижу».
Дениса Виленкина
