«Да здравствует равноправная женщина СССР!»: как родился, жил и умер советский феминизм

Философ Август Бебель в работе «Женщина и социализм» писал, что в капиталистическом обществе женщина угнетена дважды: она подчиняется капиталу как рабочий и мужу как жена. Такое положение Бебель считает прямым следствием капитализма: система просто рассчитана на угнетение одних другими на основании того, у кого оказалось больше ресурсов.

Следовательно, марксисты считали, что отдельное решение «женского вопроса» не требуется: если уничтожить частную собственность, исчезнет повод для любой дискриминации. И во многом поэтому, как считали теоретики, женщины должны включиться в борьбу за социальную справедливость.

Важной фигурой в марксистском феминизме была Александра Коллонтай. При этом Коллонтай не считала себя феминисткой: в ее понимании феминизм был буржуазным течением, которое борется с последствиями угнетения, а не с его причиной. По ее мнению, при капитализме равенство было невозможно.

В 1913 году Коллонтай пишет программную статью «Новая женщина», в которой излагает свой взгляд на то, какой должна быть эмансипированная гражданка. «Новая женщина» умеет контролировать свои эмоции и обладает самодисциплиной. Ее интересы выходят за рамки семейных и любовных переживаний. Это полноценная личность со своими мечтами и увлечениями, которая активно вовлечена в общественную жизнь и обладает такой же сексуальной свободой, как и мужчина.

С точки зрения марксистов, буржуазная семья — экономическая сделка, и поэтому в таком браке не может быть равных, гармоничных отношений. Владимир Ленин в статье «Великий почин» (1919) пишет, что главный враг женщины — домашнее хозяйство, которое ничего не производит, не оплачивается и не приносит пользы обществу. Коллонтай в статье «Семья и коммунистическое государство» (1918) пишет, что брак — «товарищеский сердечный союз двух свободных и самостоятельных членов коммунистического общества», а женщина должна быть свободна от быта.

В вопросах равноправия полов молодое Советское государство было самым прогрессивным в мире. Первая советская Конституция 1918 года законодательно закрепляла равенство мужчин и женщин, в 1919 году был создан Отдел по работе среди женщин — Женотдел ЦК ВКП (б), а в 1920-м Советская Россия стала первой страной, легализовавшей аборты. В 1926 году браком стал считаться только гражданский союз, а не церковный. Также предусматривалась простая процедура развода лишь по желанию одного из супругов — в таком случае второго, не явившегося в ЗАГС, уведомляли о расторжении брака по почте.

Образ «новой женщины» становится пропагандистским штампом в культуре и, в частности, в прессе. Идеологами женского движения выступали убежденные марксистки: Александра Коллонтай, Надежда Крупская, Инесса Арманд, Людмила Сталь. Их Женотдел развернул полноценную систему печати для женщин, а ведущим журналом становится «Коммунистка». Женские издания рисовали образ сильной, устремленной в будущее труженицы, которая активно вовлекается в общественную жизнь и осваивает «мужское» производство. Согласно пропаганде, только приобретя экономическую независимость, женщины могли достичь равноправия и «освободиться от кухонного рабства». Так государство, потерявшее рабочие руки в ходе Первой мировой и Гражданской войн, привлекало новые силы.

«Освобождение» нашло отражение в концепции «Нового быта»: идее отказа от частной квартиры как буржуазного пережитка и переустройства домашней рутины. Предполагалось, что советский человек будет свободен от стирки, уборки, приготовления пищи и воспитания детей — при коммунизме все это будет делать за него государство. Эти идеи частично воплотились в жизнь — в 1920-е годы шло строительство домов-коммун с системой общих столовых, прачечных, библиотек, яслей и т. д. Например, московские Дом на набережной и Дом Наркомфина.

Коллонтай продолжала настаивать на том, чтобы «избавиться от буржуазного собственничества» и отказаться от традиционных сексуальных отношений. В статье «Свободу Эросу!» она пишет, что чувства слишком «многострунны», и разные виды любви можно испытывать к разным партнерам одновременно. Однако такие взгляды Коллонтай часто критиковались.

Тем не менее подобный свободолюбивый социальный эксперимент нашел отражение в фильме «Третья Мещанская» (1927). По сюжету молодой печатник Владимир приезжает погостить к своему фронтовому товарищу Николаю в Москву и оказывается неравнодушен к его жене Людмиле. Девушка, соскучившаяся по ласке, отвечает ему взаимностью. Все герои запутываются в своих чувствах и решают жить втроем. В итоге Людмила беременеет, но, так и не выяснив, от кого, бросает обоих мужей и уезжает из Москвы.

Несмотря на громкие лозунги в прессе и яркие картины в кино, вовлечение женщин в экономику происходило довольно медленно. А после возвращения мужчин с Гражданской войны женщины и вовсе столкнулись с безработицей. Освоение «мужских» профессий тоже проходило не так активно, как на это рассчитывали, — количество женщин от общего числа учащихся в школах фабрично-заводского ученичества в 1926 году составляло 31% и заметно увеличилось только после массовой индустриализации в 1939 году.

Феминизм в советской России пробивался в законодательство не «снизу», как, например, в западных странах, а «сверху». В решении «женского вопроса» власть руководствовалась не интересами самих женщин, а скорее государственными нуждами. По мнению исследователей, насаждение равенства «сверху» было преждевременным: несмотря на прогрессивное законодательство, по факту женщины все еще зарабатывали меньше мужчин, были менее образованны и больше заняты домашним хозяйством. И они далеко не всегда осознавали свое положение.

Уже ко второй половине 20-х годов становится ясно, что ресурсов на то, чтобы строить «Новый быт», у государства недостаточно. Первая мировая и Гражданская войны, коллективизация, голод и репрессии привели к демографическому спаду: рождаемость снизилась почти в два раза. А поскольку государство не может взять на себя бытовые обязанности, нужно вернуть их обратно — в семью.

При Иосифе Сталине во всех сферах жизни начинается консервативный поворот, и на смену «свободной любви» приходит «крепкая советская семья». В 1936 году сталинская конституция торжественно провозглашает: «В СССР решена задача огромной исторической важности — впервые в истории на деле обеспечено подлинное равноправие женщин». Параллельно выходит постановление ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов…». За 6 лет до этого, в 1930 году, был упразднен Женотдел ЦК ВКП (б) и закрыт ведущий журнал «Коммунистка» — приказом сверху стало считаться, что женский вопрос в стране решен.

В прессе штампы «новая женщина», «труженица» и «работница» сменяются «воспитательницей нашей молодежи» и «матерью». По мнению исследователей, при внешней декларации равенства и свободы к 1930-м годам сложилась особая гендерная система в виде советского патриархата. По отношению к женщинам государство занимает патерналистскую роль: за материнский труд оно окружает их заботой и покровительством, беря на себя роль «мужа». Только теперь женщина должна быть не только матерью — но и активным участником производства.

При Сталине государство стало требовать от женщин всего и сразу. Ответственная советская гражданка должна быть не только успешной карьеристкой и труженицей, но и самоотверженной матерью и женой. При этом материнство расценивалось не как личный выбор, а как долг каждой женщины перед государством.

Такой женский образ активно внедрялся через массовую культуру — особенно через развитый кинематограф. Например, в фильме «Женщина» (1932) четыре героини проходят ряд испытаний, чтобы занять место в обществе наравне с мужчиной. Две из них — Машка и Анька — мечтают стать трактористками. Трактор в сталинском кинематографе часто будет символом индустриализации и будущего. Женщинам приходится отстаивать право на работу перед семьей и патриархальной деревней. Муж Машки даже демонстративно сжигает перед ней учебник по механике со словами: «Знай свое дело бабское — хозяйство да роды!» А вдова Ульяна создает колхозные ясли, чтобы Машка и Анька могли спокойно работать.

Если 20-е в кинематографе были праздником чувственности и внутренней свободы, в 30-е становится ясно, что «в СССР секса нет» (хотя крылатая фраза родилась только в 80-е). Женщина на экране — это не женщина, а «товарищ». Например, в фильме «Член правительства» (1939) чем дальше главная героиня Александра продвигается по карьерной лестнице, тем более строгими становятся ее костюмы, а характер — более «мужским». А в фильме «Трактористы» (1939) Марьяна, бригадир женской тракторной бригады, оценивает своего жениха не по личным качествам, а по трудовой удали. Личные отношения становятся не местом для любви, а партийным заданием.

Вторая мировая война значительно сказалась на численности населения. В 1946 году женщины составляли 56,4%, а мужчины — 43,6%. Такая диспропорция сохранялась и в 1950-х годах. За время войны участие женщин в тяжелой промышленности выросло до 56%, в легкой — до 90%. При этом правительство стремилось стимулировать рождаемость: в 1944-м было введено звание «Мать-героиня», которое давали за рождение десяти детей, увеличивались социальные выплаты и поддержка матерей-одиночек, была ужесточена процедура разводов — появились знаменитые народные суды, где решение о разводе обсуждалось на общем собрании. А также именно в годы войны был введен налог на бездетность. Репродуктивное и трудовое давление на женщин только усиливалось.

Гендерная исследовательница Элла Россман в предисловии к книге «Феминистский самиздат. 40 лет спустя» пишет, что военный период сильно повлиял на отношения полов. Женщинам пришлось переосмыслить свою роль в обществе и столкнуться с беспрецедентным уровнем сексуализированного насилия — как со стороны немецких, так и со стороны советских солдат. Изнасилования — часть любой большой военной кампании.

Некоторые исследователи считают, что положение тружениц в тылу в 40–50-х годах можно назвать эксплуатацией. Государство использовало женщин, чтобы заткнуть брешь, оказавшуюся на месте мужчин, при этом заставляло их рожать. Советская власть полагалась на самоотверженность женщин, их полную самоотдачу и лояльность во имя высокой цели, игнорируя их усталость. Таким образом оно компенсировало пробелы в здравоохранении, в сфере услуг и рынке товаров, которые могли бы облегчить участь работающих матерей.

После войны девочки воспитывались с установкой, что самое главное для них — это семья или общественная польза, а ценность их состоит в «родильной» или «общественной» функции. При этом их внутренний мир считался не таким важным. Ценность мужчин самих по себе при этом возрастала в разы, поскольку их стало намного меньше.

Таким образом, именно в этот период в обществе особенно закрепляется миф о «суперженщине», которая успевает все. При номенклатурном равенстве, как отмечают исследователи, сохранялся гендерный разрыв в оплате труда: женщины получали в среднем меньше, чем мужчины, занимали более низкие должности, не могли осваивать многие профессии и сталкивались с дискриминацией при приеме на работу. Тем не менее подобные притеснения трактовались как «забота» государства о своих гражданках.

Агрессивная пронаталистская политика не принесла особых результатов: всплеска рождаемости не последовало, а женщины продолжали прерывать беременность, только делали это подпольно. В 1955 году, уже после смерти Сталина, женщинам вернули право на аборт, заменив политику запрещения политикой разъяснения. Однако средств контрацепции практически не было, и в СССР сложилась «абортная контрацептивная культура» — когда прерывание беременности стало единственным способом предохранения. К середине 60-х число абортов в стране достигало 7 миллионов в год.

Исследователи Анна Темкина и Елена Здравомыслова считают 1960–80-е годы периодом довольно стабильной государственной гендерной политики. Сохранялись меры поддержки матерей, доступность абортов, система детских садов и продленок. В 1965 году 8 марта, прежде «день восстания работниц против кухонного рабства», становится выходным и начинается трансформироваться в «праздник весны и женственности». Иногда вводились отдельные консервативные меры — например, список запрещенных профессий в 1974 году.

Параллельно с кризисом коммунистических идей советское общество переживало и кризис гендерных ролей. Женщины были активно вовлечены в экономику и ощущали себя членами «коллектива», однако домашний труд и воспитание детей так и оставались их негласными обязанностями. Освободиться от такой нагрузки было невозможно, поскольку на одну зарплату советская семья выжить не могла. В советском обществе также сохранился бытовой сексизм, который мешал женщинам продвигаться по службе: в высших эшелонах власти женщин было очень мало.

Кроме того, как отмечает Россман, на советских женщин еще накладывалась «третья ноша» — постоянная потребность в уходе за собой. И хотя в СССР не было таких жестких стандартов красоты, как, например, в США, от женщин все равно ожидалось, что они будут ухоженными и привлекательными — стоит вспомнить, как в «Служебном романе» (1977) Верочка учит Людмилу Прокофьевну «быть женщиной». В условиях перегруженности на работе и в быту, дефицита средств гигиены, косметики и одежды соответствовать всем стандартам было непросто.

Параллельно с этим мужчины столкнулись с кризисом маскулинности. Для поколения 50–60-х идеал мужественности был вполне понятным: это герои Великой Отечественной войны, сильные духом, «отважные летчики и моряки». К 70-м образ теряет актуальность, а нового советская пропаганда не предлагала. Поэтому кинематограф 70–80-х пестрит образами инфантильных, потерянных мужчин и уставших женщин: «Служебный роман» (1977), «Афоня» (1975), «Любовь и голуби» (1985), «Москва слезам не верит» (1979).

В 1979 году в «Литературной газете» состоялась любопытная дискуссия между авторами на тему кризиса семейных отношений. Лариса Кузнецова в статье «Кто глава вашей семьи?» рассуждает о том, что при переписи населения люди не знали, что отвечать на этот вопрос. В попытках понять, как так получилось, она пишет, что в послевоенный период женщинам пришлось взвалить и работу, и хозяйство на себя, чтобы просто выжить. И что советские женщины, может, и рады были бы положиться на мужчин — только мужчины не вызывают доверия.

В одном из последующих выпусков газеты Владимир Война отвечает Ларисе в статье «Да убоится муж…». Он считает, что в советском обществе власть давно в руках жен и тещ: и зарплатой управляют они, и в доме главные они, а мужчинам ничего не остается, кроме как сидеть у телевизора, чтобы не слушать бесконечные вопли и претензии. А из семьи мужчины уходят, по его мнению, потому что не в силах терпеть такое унижение. И в том, что мужчины «обмельчали», виноваты женщины, которые забыли о своей «слабости».

В 1979 году в Ленинграде вышел первый номер феминистского самиздата «Женщина и Россия» — альманах из статей, зарисовок из жизни и стихов советских феминисток. Его основала журналистка и диссидентка Татьяна Мамонова. Также к ней присоединились журналистка Татьяна Горичева, писательницы Наталья Малаховская и Юлия Вознесенская и другие литературные деятельницы.

В альманахе авторки делятся болью, которая накопилась у советских женщин. Они пишут об акушерском насилии в роддомах и абортариях, бытовом сексизме, безотцовщине и безразличии мужчин к детям, о жестоких женских тюрьмах, о бытовой усталости и о том, как с треском провалилась советская эмансипация. Например, Малаховская в статье «Материнская семья» подробно расписывает, почему с нагрузкой, с которой сталкивается женщина, практически невозможно справиться. Мамонова описывает свой опыт родов и абортов и говорит о жестокости врачей. А Вознесенская рассказывает о жизни в женской колонии и милицейском насилии. По словам Горичевой, для своего времени их альманах был почти экстремистским: до сих пор о проблемах женщин так никто не говорил.

Как пишет Анна Нижник в предисловии к переизданию альманаха, феминистское диссидентское движение чувствовало себя очень одиноко: с одной стороны их преследовало КГБ, с другой — отталкивало сообщество диссидентов-мужчин, считая, что женские проблемы не заслуживают такого внимания. Однако отмечает, что выпуск получил большое признание у французских феминисток.

Деятельность Мамоновой, Горичевой, Малаховской и других авторок альманаха привлекла внимание КГБ. Их вызывали на «профилактические беседы», проводили обыски, прослушивали телефонные разговоры. Тем не менее журналистки не прекратили работу — продолжением «Женщины и России» стал журнал «Мария», также выходивший в самиздате. Редакция проводила конференции и устраивала женский клуб, а также выступала против войны в Афганистане. Однако журнал также продержался недолго: в 1980 году Малаховская, Горичева и Мамонова эмигрировали из страны. Татьяна Мамонова продолжала свою активистскую деятельность во Франции.

В эпоху перестройки государство теряет контроль над частной жизнью граждан и возможность устанавливать эталонные представления о мужчинах и женщинах. Появляется место для дискуссии, а также публикуются многие неизданные ранее материалы. Однако вплоть до распада СССР гендерный порядок остается без изменений. По мнению Россман, провальный проект эмансипации — одна из причин, по которой современные российские женщины настороженно относятся к идее равноправия.