Антон Маскелиаде
Музыкант, преподаватель «Школы Маскелиаде»
Легко ли заниматься любимым делом
Все началось с виниловых пластинок Аллы Пугачевой, cказки «Рикки-Тикки-Тави», «Пети и волка» Прокофьева. Когда я слышал красивые гармонии, я чуть ли не плакал — такое удовольствие получал. Уже тогда я чувствовал, что хотел бы делиться этим удовольствием с другими.
После школы я пошел учиться в Университет управления на экономический факультет — потому что родители сказали идти туда, а я пока не знал, чего хочу. Поступил на бюджет, проучился там пять лет, закончил. От этого периода у меня не осталось ни одного воспоминания. И вот в 22 года я понимаю, что у меня теперь много свободного времени и я могу потратить его на что хочу. Я поступил в ГИТР на звукорежиссера, чтобы разобраться, как устроен звук, параллельно работая менеджером по продажам запасных частей для деревообрабатывающего оборудования. Я закончил второе высшее с красным дипломом и, кажется, за три года не пропустил ни одного занятия: кайфовал, потому что выбрал то, что мне хочется. Днем я работал, а вечером занимался музыкой: писал песни, организовывал себе концерты и снимал клипы. Зарплата была не очень большой, поэтому мне позволяли иногда брать отпуск на месяц за свой счет, чтобы я мог ездить по миру с выступлениями. Тогда музыка приносила, конечно, несущественный доход.
У меня все время была потребность в проявлении себя, в изменении мира вокруг, в том, чтобы излучать. Я писал музыку, снимал клипы, рисовал, делал арт-проекты. В 2012 году меня пригласили на американскую музыкальную программу One Beat. С 30 музыкантами со всего мира мы экспериментировали и создавали музыку. Потом сели в автобус и поехали из Флориды в Нью-Йорк, останавливаясь в каждом городе и играя концерты в барах, музеях и клубах. Это был первый опыт, когда я почувствовал себя настоящим артистом. Почувствовал, каково это, когда тебе хлопают. Я вернулся в Москву. Было очень грустно поначалу, но я понял, что пора действовать, и начал выкладывать свои треки в открытый доступ и рассказывать миру о себе. Через какое-то время я получил внимание от медиа, в том числе от «Афиши».
И все как-то пошло-поехало, я начал искать возможности сыграть на концертах, отправил, кажется, тысячу писем, получил тысячу отказов, а потом один фестиваль сказал, что у них есть один слот. Так я выступил на «Авант Фесте», это был мой первый фестиваль. Потом я решил, что хочу играть за рубежом, и начал отправлять письма агентствам, букерам, менеджерам. Опять тысячи отказов, кроме одного: я получил приглашение на шоукейс-фестиваль в Братиславе, где познакомился с менеджерами, которые помогли мне с организацией туров по Европе. Так в 2015 году я выступил на «Гластонбери». При этом я все еще работал на работе.
Об отчаянии и миссии
Конечно, иногда я испытываю отчаяние. Когда что-то не получается, я злюсь и заряжаюсь этой энергией, чтобы закончить начатое. Так получается, что когда на пути к цели начинаешь тонуть (таких моментов в моей жизни было очень много), либо у тебя вырастают жабры, либо появляется моторчик, и ты постепенно идешь наверх, чтобы набрать еще воздуха. Есть классный индикатор: когда ты видишь, что все пропало и нет сил, нужно пробовать еще, и как раз в этот переломный момент все меняется по твоим правилам. Если ты сдаешься, значит, не так сильно и хочешь. И, возможно, это не твое.
Два года назад, когда мне было 29 лет, я как-то остро ощутил, что просто не имею больше права тратить время на то, что мне не нравится. Я ушел с работы. Это был риск, потому что музыка не приносила тогда стабильного дохода. Но мой опыт показал, что как только ты делаешь шаг в сторону того, что ты хочешь, жизнь начинает тебе помогать. В итоге меня сразу завалили работой, связанной с музыкой. Я стал читать лекции на музыкальные темы, ездить в лагеря как ментор, помогать организовывать фестивали, а в прошлом году я открыл свою школу, в которой сейчас и преподаю.
Мне очень нравится преподавать — иногда даже не меньше, чем играть концерты. Я чувствую мощную обратную связь и ощущаю большую приятную ответственность за ребят, которых обучаю. Мы становимся друзьями. Среди выпускников есть те, кто меняет жизнь, бросает работу, кто-то создает свою студию, начинает озвучивать игры и мультики или просто пишет трек для своего дедушки. И для меня это самое крутое: я пытаюсь сделать мир ярче не только через себя, но и через людей вокруг. Как Пьер Кюри, я купаюсь в радиоактивах, только у меня ноты, которые несут положительную радиацию, заражая всех вокруг. Я очень хорошо помню, как год назад в мае написал на бумаге план относительно того, что надо сделать для открытия школы: придумать название (это было самое сложное), найти помещение и так далее. У меня быстро набралось два курса на август, сентябрь, и сейчас у меня очередь на три месяца вперед. И как-то это само собой случилось.
Стереотипы — это следование каким-то ожиданиям, устойчивым представлениям, и я на самом деле не разрушаю стереотипы, я им следую. Потому что, на мой взгляд, каждый человек в первую очередь должен любить себя, и это должно быть стереотипом. Люди, которые не любят свою работу или занимаются тем, что им не нравится, как раз разрушают стереотипы, заложенные природой. В этом плане моя миссия — рассказывать всем, кого я встречаю, о том, что каждый день мы немного умираем, и неизвестно, что будет завтра. Зачем тратить жизнь на то, что не любишь? В своей школе я стараюсь не просто давать инструментарий, как пользоваться программой для написания музыки, а заряжать своих учеников энергией и уверенностью, потому что через творчество человек становится личностью и дальше имеет возможность менять этот мир, ведь все, что нас окружает, предметы и технологии, — это результат творчества.
Тахир Холикбердиев
Владелец ресторанов «Южане», «Скотина», Mr. Drunke Bar, «Пирог мясника», «Ребро Адама»
Как бросить все и открыть бар
Раньше я занимался формированием общественного мнения: мне нужно было, чтобы пресса отзывалась хорошо о телекоммуникационной компании, в которой я работал. Шесть дней в неделю я ходил в костюме и галстуке: неважно, болела ли у меня голова, как я себя чувствовал, — я всегда должен был профессионально выполнять свою работу. Меня все устраивало до одного случая. Еще со студенческих времен я хотел попасть на концерт группы Placebo. Они выступали на фестивале в Голландии, и мы с другом Сергеем Плюсниным очень долго планировали поездку туда. Я уже ехал на машине в аэропорт, как вдруг мне позвонили из секретариата и сказали: «Тебя срочно вызывает директор». — «Какой директор, я в отпуске!» — «Нет, тебе срочно нужно лететь с ним в Сочи». Я развернулся и поехал обратно: естественно, у меня не было никакого концерта, отпуска тоже.
Я вел обычную клерковскую жизнь: ходил на работу, получал большие деньги, ни о чем не беспокоился, тратил их, пропивал. Все это время я думал: «Как же круто иметь свой бар и не платить за алкоголь». У меня была иллюзия, что находиться по ту сторону барной стойки лучше, чем по эту. И после того случая с концертом я открыл бар — это было самое простое, чем я мог заняться.
Обычно я ни с кем не советуюсь, и если хочу что-то сделать, то делаю, хотя некоторые мои решения и приводят к головной боли. Например, покупка яхты. Я живу в Краснодаре, и когда я был маленьким, я сидел у Черного моря и спрашивал, что находится на том берегу. Мне отвечали, что Турция. А сколько плыть? Долго. До темноты? Дольше. А потом мы с классом поехали в Москву, и там я увидел картину Айвазовского «Синопский бой». Я посмотрел по карте и узнал, что Синоп находится напротив Новороссийска, а также прочитал, что крепость, которая изображена на картине, полностью сохранилась. У меня появилась мечта зайти с воды и увидеть ее. И я воплотил эту детскую мечту: мы с товарищем купили старую деревянную яхту, воссоздали ее, прошли Турцию и Грецию. Лодка так и осталась в Турции, потому что такой яхтой надо постоянно заниматься. Мы очень долго искали специального покупателя, который это оценит, и когда продали лодку, были счастливы. Сейчас скучаем. В общем, лучше никому не рассказывать о своих планах. За действия нужно отвечать самостоятельно.
Для того чтобы открыть бар, я продал квартиру, которая досталась мне в наследство. Было ли мне страшно? Я просто не думал об этом. Была мысль: раз я делаю это так, чтобы мне нравилось, почему это не должно понравиться другим?
О трудностях, которые меняют
Сложнее всего было найти сотрудников высокой квалификации. Что касается рынка HoReCa, то здесь никакого образования нет. Кто угодно может стать официантом, это воспринимается как способ подработать. У меня на кухне работали в основном сотрудники из ПТУ, которые поступили туда, только потому что в другие места их не взяли. И получилось так, что сначала я очень долго общался с людьми, которые хотя бы читали Теодора Драйзера, а потом с теми, кто об этом даже не слышал. Со временем все, конечно, поменялось. Ты начинаешь разбираться, обрастать связями и брать на работу людей, которые соответствуют твоим требованиям.
В первые полгода после того, как я открыл бар, я сам ездил за закупками, каждые выходные диджеил, пил, но ничего толком не делал. Сначала я относился к этому как к отпуску — мол, отдохну и буду что-то еще делать. Возможно, мне так казалось, потому что бар с первого дня был очень успешным, он быстро окупился. Тогда была эйфория, какой-то сон — без последствий, без проблем. Потом я начал понимать, что есть, например, определенные сложности с едой на кухне, пытался вникнуть в это. Я поехал в кулинарную школу Le Cordon Bleu в Лондон и увидел, что стандарты любой кухни берут начало от французских традиций. Я решил попытаться сделать так же у себя и открыл кафе «Жан Поль». Там использовались французские технологии, но мы готовили из местных продуктов. По воскресеньям мы ездили на рынок и придумывали отдельное меню на день. Там был свой погреб, свой гараж, где можно было делать все заготовки, маринады. В итоге французская кухня через призму кубанских продуктов хорошо себя зарекомендовала.
Тогда я осознал, что нужно относиться к этому делу не как к бизнесу, а как к ремеслу. И когда встал вопрос, что делать дальше, я понял, что хочу заниматься продуктом, который лучше всего потребляют и который я люблю больше всего, — мясо. Я ездил по Краснодарскому краю и видел, что у нас много пастбищ, а на них — совсем небольшое количество пасущихся животных. А кроме того, есть старые коровники, откормочные площадки, которые остались еще с советских времен. Мне хотелось сделать не просто стейк-хаус, чтобы продавать там 3–4 стейка из Америки или Австралии, а заморочиться с производством скота, разобраться, как получается вкусное мясо. Однажды мой товарищ в шутку предложил название «Скотина», и я решил, что оно крутое. От идеи до реализации прошло почти три года: надо было найти стадо, понять, где его разместить, вырастить, разобраться в технологии. К сожалению, я не могу по-быстрому делать рестораны, которые откроются, соберут все сливки, а через два года закроются. Сейчас «Скотине» пять лет, и ресторан растет.
Как развивать мясную культуру в России
Сначала у нас было 500–600 быков и коров, готовых к забою, и мне казалось, что этого мяса хватит на год, но прошло несколько месяцев, и осталось всего 80. Мы не понимали толком, что будем делать, а от концепции локальности отходить было нельзя. В один момент в ресторан пришел человек, мы с ним познакомились, и он сказал: «Что это за быки?» — «Герефорд, шароле, ангус». — «О, у меня тоже такие породы, но их невозможно есть». Я спросил, сколько их, и мне ответили, мол, сейчас не много, 10 тысяч голов. У меня округлились глаза. Другой человек сказал, что ему за долги достался цех, но он не знает, что с ним делать. В общем, так вышло, что гостям, которые ходили в ресторан, оказалось интересно войти в эту индустрию. Так начал развиваться наш кооператив. Сейчас там порядка 60 различных производителей — от кормов до птицы и сыра. Все это люди, которые могли и хотели делать качественный продукт, но не знали, где его реализовать. Я не стал бы говорить, что все сообщество собралось вокруг меня. Просто люди увидели, что так можно сделать в своем направлении. Я думаю, мы занялись развитием мясной культуры, а ресторан «Скотина» по-прежнему единственный в своем роде в России.
А потом я открыл в Москве «Южан» — взяло верх тщеславие. Представьте: сидишь в Краснодаре, читаешь интервью с известным московским ресторатором, а он говорит про вещи, которые ты делал три года назад, а журналисты и критики соглашаются, что это впервые в России. На самом деле просто Москва живет своей жизнью, а Россия — другой. И наступил момент, когда я понял, что можно попробовать сделать то, что делал три года назад, и быть в очень большом тренде.
Наталья Забелина
Кузнец-оружейница
Зачем идти работать в кузницу в 16 лет
В юношестве я профессионально занималась легкой атлетикой. Сначала, конечно, хотела стать олимпийской чемпионкой, потом тренером. Но не сложилось ни то ни другое. Во времена развала Советского Союза нам перестали давать форму и обувь, исчез профессиональный подход, и мы все себя попортили — ноги, колени. В 11-м классе у меня начались проблемы со здоровьем: спорт мне бросать совсем не хотелось, и я решила, что летом отдохну, подлечусь и продолжу заниматься.
Моя старшая сестра Людмила вышивала гладью, и она познакомилась с кузнецом Валерием Коптевым, которому для выставки во Франции нужна была красивая скатерть. Он заказал ее сестре, и мы пошли вдвоем относить скатерть. Валера посмотрел на меня (а я была маленькая, худая и жилистая) и сказал: «Пойдем за дом, покажу тебе кузницу». Он попросил поднять 12-килограммовую кувалду, замахнуться. И позвал работать. Я всю ночь не спала, думала. А утром пришла к Коптеву. Я решила, что больше не вернусь в спорт, потому что головой понимала, что вылечить меня, наверное, уже нельзя. Кстати, я очень долго не смотрела потом никакие спортивные передачи — трудно пережить, что ты выпала из обоймы. Тогда мне было 16 лет.
Летом родители жили на даче, а мы в городе. Им я сказала, что тренируюсь утром и вечером, а днем у меня массажи, хотя сама работала в кузнице. Так я месяц протянула, а потом они узнали. Но со мной спорить невозможно, проще согласиться. В кузнице я все очень быстро хватала, была упертой. Может быть, это как-то напугало Валеру, и он дал мне возможность развиваться дальше — несмотря на страх, что какая-то девчонка его сделает. Мы проработали вместе три года, а потом я отделилась.
Свобода в ремесле
За 23 года эта профессия не стала для меня рутинной — если бы стала, то я бы, конечно, бросила. Я не могу от звонка до звонка делать одно и то же, а здесь я постоянно экспериментирую с дамаском — и он для меня все еще секрет. Это сталь, которая состоит из нескольких однородных сталей, сваренных между собой кузнечной сваркой. Обычный подход занимает где-то полдня (это три сварки и примерно 350 слоев стали), но если ты делаешь арт-объекты или начинаешь мутить с какими-то мозаиками, срок изготовления может доходить до года-двух.
Есть два пути в кузнечном ремесле: либо вы делаете массовку и получаете за это деньги, либо вы идете по голодному пути, когда создается одна эксклюзивная вещь для коллекционеров. Такие изделия уходят в историю, и это моя цель — создать новую страницу в истории украшенного оружия.
Когда я поняла, зачем я здесь, было очень сложно: совсем не было заказов, меня не понимали и не хотели принимать. Я рыла эту новую траншею на протяжении двух лет, доказывая, что я все делаю правильно. Я жила одна, у меня была съемная квартира и помещение, а еще надо было кормить сына. Денег ни на что не хватало, был очень сложный период в жизни. Тогда мне очень помог Валера и директор тульского завода Василий Исаков, который покупал мои клинки, только чтобы я могла выжить. А потом судьба свела меня с Олей, и все пошло как надо.
С Олей мы познакомились почти семь лет назад. Она фотограф, и однажды к ней пришел коллекционер, чтобы сфоткать изделия, — и она начала потихоньку в них влюбляться. Оля стала заказывать клинки оружейникам, но они видели, что это девчонка, — и до свидания. Тогда она написала мне имейл и заказала два клинка — нашла меня по клейму на изделии. Я приехала к ней в Москву, чтобы отдать заказ, и мы договорились, что она приедет сфотографировать мои изделия. Вскоре она переехала в Тулу, и все эти годы мы работаем вместе. Оля рисует эскизы, делает рукоятки, скримшоу (рисунок по кости), все очень сложное.
О публике и выставках
Тех, кто работает как мы, всего 2–3 человека на всю страну. Когда мы приезжаем на выставки за границу, нам говорят, что русские не могут так работать, вы нас обманываете, у русских всегда что-то недоделано: допустим, идеальный клинок, все хорошо, но рукоятка недовычищена, завиточек недовит, что-то недорезано. Мы вообще ломаем стереотипы, у нас ножи очень необычные. Раньше я говорила: «Смотрите на клинки как на картину». Мы устали рассказывать, что эти ножи не должны резать, и теперь я говорю: «Не нравится — не буду объяснять, нравится — спасибо». Сейчас люди, которые приходят на выставку, заряжаются этими работами.
В России почему-то заведено, что если ты засветишься за рубежом, здесь тебя начинают воспринимать и слышать. В какой-то момент я поняла, что если мы не будем выезжать за границу, здесь у нас не будет никакого движения. Первая выставка у нас была в Израиле, где вообще нет понимания ножа. Но в Израиле живет Дэвид Даром — дедушка, который много лет ездит по выставкам и фотографирует мастеров и их изделия. Он издает мировую книгу, и если ты напечатан в ней, то в глазах коллекционеров ты поднимаешься очень высоко. Вот и мы поучаствовали в этой книге. Потом пошли выставки во Франции, Италии, Америке.
Наши заказчики — разные люди. Последнее время и женщины стали обращаться. Мы уже приучили мужчин к тому, что мы женщины-оружейницы. Мы не набираем заказчиков, они сами появляются. Но нам все сложнее делать, потому что мы хотим, чтобы люди принимали то, что мы сделали, а не наоборот. Тут есть борьба. Когда мы делаем работу, мы впадаем в некий транс, просто пропадаем и забываем время, все на свете. По-другому не умеем, поэтому у нас есть коллекционеры, которые по два-три года ждут работу.
О трудностях и стереотипах
Я всегда понимала, что это тяжелый путь, но когда у тебя 25 раз не получается что-то одно, ты делаешь какой-то заказ, а он не выходит, и если ты не сделаешь, то не сможешь прокормить своего сына, то тебе так выламывает. Стоишь, рыдаешь, не знаешь, что сделать, ненавидишь это все. А потом проходит, успокаиваешься — видимо, эта злость необходима.
Лет 10 назад я сказала бы, что где наша не пропадала, а сейчас скажу, что это самая грязная, сложная, опасная профессия для любого человека. Пыль угля попадает в легкие, а когда работаешь на точиле даже в респираторе, на зубах все равно скрипит. Это все остается в организме. Когда куешь, от вибрации начинает ломить руки, суставы, спину. Я знаю, что надолго меня не хватит, — может, еще лет пять. Мне жалко, что я поздно поняла, для чего этим занимаюсь.
Я считаю, что мы живем в замечательном времени, когда, по всей видимости, все труды феминисток (спасибо им за это, хотя я не в их рядах) принесли свои плоды: благодаря им многие профессии, многие двери стали открытыми. Я считаю, что человек, вне зависимости от пола, должен сам решать, калечить себя или нет. Женщины сейчас, несмотря на то что во многих сферах занимают какое-то положение, все равно остаются женщинами. Они приходят домой, так же стирают, готовят, за детьми ухаживают. Ничего из этого не пропадает, а, наоборот, только усугубляется. А мужчины как-то очень ревностно к этому относятся. Но мы не хотим у них ничего отнять, мы просто хотим заниматься тем, что нам нравится, и не надо говорить, что это неженское дело.
Александр Лузанов
Художник-кукольник
Пластилиновые пассажиры
Еще в раннем детстве я много лепил, и родители со мной не знали никаких проблем: они могли меня оставить с коробкой пластилина на весь день. Иногда они ругались, говорили, мол, у тебя детства не будет, потому что ты не гуляешь во дворе, как все дети. Мне покупали машинки, как и всем мальчикам, но мне было безумно скучно играть в пустые машинки, мне нужно было, чтобы в них кто-то сидел. И я сам делал кукол из пластилина.
В какой-то момент я почувствовал, что пластилин — несовершенный материал, и стал пробовать другие. Например, стал смешивать вату с масляными красками, делал кукол из муки и соли. Потом начал шить, так как понял, что без этого не обойтись. И стал достаточно много резать из дерева, причем бритвочкой для бритья. В 15 лет я достаточно серьезно стал заниматься анатомией: понимал, что мне не хватает этих знаний для работы. Дальше я самостоятельно освоил современные материалы.
Видя то, как я орудую бритвочкой, родители настояли на том, чтобы я получил нормальную мужскую профессию: столяр — резчик по дереву. Это стало моим первым образованием, а вторым — актер театра драмы и кино. В 2006 году я переехал в Петербург из родного Томска и обнаружил, что здесь такое количество актеров и такая борьба за место, что мои навыки, связанные с куклами, гораздо больше востребованы.
Первый заработок
В Петербурге жила моя девушка, и я приехал к ней с абсолютно пустыми карманами. В первый же день на мне буквально рассыпались ботинки. До этого я присылал девушке своих кукол, и она размещала их по сувенирным магазинчикам. Мы пошли прогуляться, зашли в эти магазинчики и обнаружили, что мои куклы продались, а у меня появились деньги, для того чтобы обустроиться на первое время в Петербурге.
Сначала были моменты, когда я на улице флаеры раздавал и все такое. А где-то через полгода состоялся конкурс на куклу в Новосибирске с большим фондом. Я выиграл его и получил деньги, на которые жил следующие полгода. Здесь же я познакомился с другими мастерами — тогда в Петербурге куклы очень активно развивались. Скоро я стал преподавать в школе авторской куклы взрослым людям. Сейчас я в основном веду занятия с детьми в Подростково-молодежном клубе Петроградского района.
Сейчас я редко выполняю заказы, потому что мне это не очень интересно, к тому же мне нечего предложить клиенту. В последнее время меня больше всего интересуют современные технологии: инженерия очень мощно выскочила вперед, появилось много технологий, которые художники вообще не используют. Поэтому сейчас я увлекаюсь 3D-моделированием и вижу в этом интересные возможности. У меня пока ничего не получается, но мне интересно — это та же причина, по которой я стал заниматься куклами вообще. Хорошо, когда финансовые и другие амбиции пересекаются и ты можешь получать деньги за то, что тебе нравится, но так не всегда получается. Чаще всего бывает наоборот: ты начинаешь заниматься чем-то, что любишь, и через какое-то время это начинает приносить тебе доход.
Как заставить Петербург бегать за куклами
В какой-то момент я столкнулся с современными уличными художниками. Меня вдруг заинтересовало все, что происходит на улице, и я решил тоже поэкспериментировать. Я искал трещины в городе, которые образовались от времени, и вклеивал туда кукол. Мне было интересно не просто замазать эту трещину и украсить ее, но и понаблюдать, что будет происходить с куклой потом: как с ней начнет взаимодействовать среда, как на ней скажется погода, как с ней будут общаться люди. Я начал проводить эксперименты вокруг своей мастерской, и вдруг кто-то из прохожих сфотографировал кукол и выложил их в фейсбуке. Фотографии расползлись по всему интернету, и, по-моему, еще неделю вся эта информация бродила по сети: «загадочные белые фигурки», «что хочет сказать автор». Многие думали, что эти куклы — протест против службы ЖКХ.
Я до последнего пытался отсидеться, потому что в тот момент еще не был готов говорить о целом проекте. Но в какой-то момент я осознал, что целый день ничего не делал, а только отслеживал фотографии, отлавливал упоминание своей фамилии и списывался с людьми с просьбой, чтобы они перестали писать, кто это делает. Я понял, что так дальше продолжаться не может, и когда журналисты обратились, согласился с ними пообщаться. Под одним из комментариев в сети кто-то пошутил, что это Pokemon Go по-питерски.
Я предложил сделать из этого квест, и мы с друзьями подготовили правила: я выкладывал куклу раз в неделю и писал подсказку под хэштегом #входчерезсувенирнуюлавку. Человек читал, находил куклу и выкладывал фотографию своей находки под этим же хэштегом. В конце мы сделали тайную выставку. На следующий год мы снова затеяли ту же игру с хэштегом #охотанакуколдва, и в этот раз удалось сделать полноценный концепт с параллельной реальностью, в которой не произошла революция, а осталась монархия — и все персонажи квеста были посвящены этой истории. С друзьями мы сняли видео, но не привлекали к нему лишнего внимания. В конце года мы подали видео Александра Гусакова о проекте на грант Комитета по молодежной политике. Выиграли и раздали его всем участникам, которые больше всего над этим работали. Там были небольшие деньги, но мы были счастливы, что можем хотя бы так повлиять на эту историю.
О стереотипах
Я ощущаю, что мне постоянно приходится ломать стереотипы. Часто возникают такие ситуации, когда ты чувствуешь, что все пространство тебе сопротивляется чуть ли не физически, и тебе приходится проламывать его насквозь. Иногда ты совершаешь какие-то шаги, и никто вокруг не может понять логику твоих действий, а ты ее и сам не можешь объяснить — просто понимаешь, что это правильно, это надо, это именно то, что нужно сделать сейчас. Например, история с куклами на улице: никто не мог предположить, что она так развернется. Мне помогали друзья, но большинству людей казалось, что это так себе затея, парень дурит. Я не сталкиваюсь с осуждением, но сталкиваюсь с непониманием.
Мне кажется, любой стереотип сидит внутри меня самого, и чаще всего мне приходится что-то ломать внутри себя, и вот это меня заботит больше остального. Если ты внутри смог преодолеть рамки, которые тебя ограничивают и ничего тебе не дают, то ты чувствуешь такую свободу, такой подъем, что тебе на все остальное становится вообще плевать.