История Олега Мельникова, освобождающего людей из рабства

Я из небольшого городка Кимры, который находится в Тверской области. Занимался бизнесом, но в какой-то момент мне стало скучно в родном городе. Сначала я несколько месяцев жил в Осетии, потом переехал в Москву. Здесь одно время работал в политической партии, но это был не лучший период в жизни: неинтересно, бюрократично, делать совершенно ничего не хотелось. Тогда же я какое-то время пытался помогать с Химкинским лесом (Олег был организатором форума «Антиселигер», который проводили в защиту Химкинского леса. — Прим. ред.). А в 2011 году один знакомый сказал мне, что его родственник находится в рабстве в Дагестане. Я в это не особо поверил, но решил съездить с ним и в случае чего помочь.

В Дагестане в рабстве находилось пять человек — две девушки и три мужчины, и один из этих людей как раз был родственником знакомого. Мы со знакомым освободили их всех. Девушки были из провинциального городка возле Нижнего Новгорода, они учились в ПТУ, и вдруг их позвали работать в одну из сетей фастфуда в Москву. Они приехали, а им ответили, что здесь мест нет, но есть вакансии в Сочи. Так они попали в Дагестан, где стали заниматься проституцией, чтобы «отработать» деньги, которые якобы были потрачены на их переезд. А мужчины работали на кирпичном заводе, но история о том, как они попали в рабство, очень похожая. С одной стороны, Дагестан — проблемный регион, но с другой, там очень отзывчивые люди, и это меня удивило. Вокруг нас собрались группы незнакомых людей, которые стали нам активно помогать. Тогда же посодействовали сотрудники полиции — с точки зрения чести и совести они поступали правильно, но где-то нарушали закон. Кстати, в Москве полицейских, которые вели бы себя так же, почти нет.

Когда мы вернулись в Москву, мы разослали в медиа штук пятьдесят пресс-релизов о том, что произошло, — но никого это не заинтересовало. И тогда возникло движение «Альтернатива» — в него вошли мои единомышленники по Химкинскому лесу и другой волонтерской деятельности. У нас было несколько поездок в Дагестан, но узнали о нас благодаря «гольяновскому делу»В 2012 году активисты из «Альтернативы» освободили из подсобки магазина «Продукты» в московском районе Гольяново 12 человек. Этот случай вызвал широкий общественный резонанс, проблемой стали интересоваться СМИ. В Казахстане и Узбекистане, откуда были родом освобожденные, завели уголовные дела, а в России ситуацию обсуждали в Госдуме и Общественной палате РФ. Однако прокуратура Преображенского района Москвы закрыла дело за отсутствием состава преступления.. После этого рабство превратилось для нас в постоянную проблему, которую мы пытаемся решить до сих пор, хотя я не собирался заниматься этим долго — я хотел просто победить и на этом закончить. А получилось так, что это растянулось уже на семь лет — за непреднамеренное убийство меньше дают, чем я этим занимаюсь.

Сейчас вместе с волонтерами мы создаем более-менее понятную организацию с разделением труда, когда каждый занят своим делом, а не всем подряд. Теперь у нас есть офис, а количество освобождений увеличилось, стало практически потоковым, хотя мы так официально и не зарегистрировались. Всего именно из рабства мы спасли примерно 600 человек, был еще обмен военнопленных на Донбассе и возвращения людей домой из других государств, это еще человек 300. Недавно мы начали открывать филиалы «Альтернативы» в других странах.

Мы тратим много денег — около миллиона рублей ежемесячно. В основном это мои личные средства (Олег занимается предпринимательством. — Прим. ред.) и деньги волонтеров, процентов пять — пожертвования обычных людей. Всего у нас работают 25 человек, и где-то 20 процентов сотрудников получают зарплату — например, штатный юрист, а также люди, которые постоянно ездят кого-то освобождать, поэтому работать больше нигде не могут. Но этого, конечно не хватает. К примеру, недавно только на спасение россиянки из Иордании мы потратили около семи тысяч долларов.

Мы не получаем никакой поддержки со стороны. Однажды я ходил на телеканал «Совершенно секретно», и в конце интервью мне сказали: «Мы пообщались с другой стороной, следственными органами, и они заявили, что все от этого выигрывают, а Мельников получает гранты и живет на них неплохо». Я возмутился: «Какие гранты? Мы даже не зарегистрированы! Покажите тех, кто нам оплачивает гранты, они задолжали за семь лет». Я подумал, какие же дураки те, кто это говорит, — это же легко проверить.

Наиболее распространено именно трудовое рабство. Это простая схема: активные мужики из деревни едут в Москву в поисках работы, но они не понимают, как искать эту работу, и первое время живут на вокзале. Через два-три дня на них обращают внимание вербовщики, подходят и говорят: «Есть хорошая работа». Чаще всего они не сообщают, где именно, либо говорят «на юге», что можно расценить и как юг Москвы. За успешное трудоустройство вербовщики предлагают выпить, а потом люди просыпаются в Дагестане, Краснодарском крае, Ростовской области, Калмыкии, Ставропольском крае или в любом другом месте, где есть большие стройки. Работягам объявляют, что за них заплатили деньги, а документы им вернут, когда они отработают эти деньги. Обычно называют небольшие суммы, 15–20 тысяч, но их невозможно отработать, потому что рабовладельцы говорят: «За сегодня ты заработал 500 рублей, на твое питание потратили 300, а за жилье отдали 600». Так «долг» постоянно растет.

Обычно в трудовом рабстве людей удерживают простые коммерсанты, владельцы заводов, которые привыкли таким образом зарабатывать. На некоторые работы не удается привлечь людей из-за мизерных зарплат, это сельское хозяйство, строительство, кустарное производство. А за раба надо заплатить один раз 15–25 тысяч рублей. В этой схеме два человека получают деньги — вербовщик и водитель автобуса, в котором везут рабов. Кстати, знаете, как на сленге называют эти автобусы? Покеболами. А людей в них — покемонами.

Второй вид рабства — это попрошайки, профессионалы. Во всяком случае, нигде в России я не встречал непрофессионального попрошайку, это всегда рабы или мошенники. Просто так стоять и просить деньги невозможно — к тебе подойдут и будут выяснять, от кого ты стоишь. Однажды в качестве эксперимента я встал на инвалидной коляске около церкви на Таганке — и ко мне сразу начали подходить, узнавать, чей я, угрожать. Мы пытались выйти на тех, кто их крышует, но нас спалили журналисты, которые встали рядом в своей «незаметной» белой машине с надписью «Общественное телевидение России».

Рабовладельцы чаще всего молдавские или астраханские цыгане. Молдавские привозят откуда-то стариков или людей с инвалидностью и заставляют их попрошайничать, а астраханские попрошайничают сами с детьми. Откуда берутся дети — большой вопрос. Грудничков активно продают мигранты, неблагополучные семьи, студентки из других городов. Темненький младенец стоит примерно 60 тысяч рублей, светленький — около 100. Продажу детей очень сложно отследить, потому что, когда ребенок рождается в роддоме, родителям дают справку, но пока эту справку не отнесут в загс, ребенка как бы не существует. Были случаи, когда по одному свидетельству о рождении проходили пять разных детей. А ДНК-экспертизу для установления родительства можно делать только после возбуждения уголовного дела. Проблема в том, что есть статья 151, «Вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий», но груднички под нее не попадают, так как сами не просят — они просто реквизит. Как правило, такие дети живут от полутора до трех месяцев — на руках у этих «мадонн». Каждый, кто дает деньги попрошайке, должен понимать, что фактически оплачивает мучения и смерть этих детей.

С секс-работой чаще всего связано заграничное рабство. Важно, что гражданок России обычно вывозят за пределы страны, а иностранок везут сюда — у нас много украинок, вьетнамок. В чужой стране людей психологически проще удержать: они без документов, не знают, к кому обратиться, им говорят, что все везде куплено. Рабовладельцами тут могут быть кто угодно. И как ни странно, очень часто к нам обращаются клиенты и сообщают, что девушек удерживают насильно.

За границей люди оказываются и по другим причинам, не связанным с рабством. Однажды к нам обратилась мама девушки Жени, которая несколько месяцев провела в иорданской тюрьме без какой-либо юридической помощи. Женя путешествовала по Иордании, поменяла там деньги и оплатила ими проживание в престижном отеле. В тот же день ее арестовали за то, что одна из банкнот была фальшивой. Ее посадили в тюрьму, МИД никак не вмешался, а пока она сидела, у нее копился штраф за просроченную визу. На суде ей предложили признать вину и засчитать в качестве наказания срок, который она уже отсидела. Мы приехали в Иорданию, помогли решить ей административные вопросы и отправили домой. Там же мы наткнулись на множество девушек с постсоветского пространства, которые вышли замуж за местных, — им обещали восточную сказку, но все оказалось иначе. Одной русской женщине муж отрезал палец, а потом еще и посадил в тюрьму за то, что она якобы плохо отзывалась о короле. Таким девушкам мы тоже помогаем, но проблема в том, что не всегда получается их вывезти. В декабре мы открыли представительство в Иордании.

Был случай с солдатом, который служил в Армении. Когда он уволился из армии и пошел с военной колонной, его не пропустили через границу из-за ошибки в документах. Он пошел в консульство, а там его попросили предоставить личное дело из военкомата, которое лежало в Омске. Он не мог вернуться в Россию 23 года — скитался, бомжевал. Его мать писала заявления куда только можно — и в МИД, и в полицию, нашу и армянскую. Этой женщине около 90 лет, и она не сдавалась до последнего. Российское консульство работает ужасно, поэтому такое случается с каждым нашим гражданином в похожей ситуации.

На нас выходят по-разному, но чаще всего это какие-то личные контакты. Иногда обращаются прямо из отделений полиции, в которых нас знают, а иногда нас находят родственники потерпевших. Например, в Белоруссии в разных ОВД висят наши прямые телефоны, и если пропадает человек, нам звонят. В России, правда, наши контакты нигде не висят. Бывает, что звонят сами люди, которые находятся в рабстве, или неравнодушные люди, которые что-то заметили.

Если мы узнаем, что где-то в рабстве находится человек, мы приезжаем и просто выкрадываем его, а потом возвращаем домой. Заходим внаглую, показываем любые удостоверения — они все равно туда не смотрят, а один волонтер вообще достает студенческий, — нас принимают за сотрудников полиции, и мы забираем людей. Нам приходится действовать нелегально, опасно. С другой стороны, что мы можем сделать? Бросить их? Когда мы входим в квартиру рабовладельцев, чтобы вытащить оттуда людей, мы поступаем незаконно. Если бы владельцы были с мозгами, они могли бы написать на нас заявление.

Для возвращения человека из другой страны обычно собирается группа (не могу сказать, сколько в ней людей, это секретная информация), которая выезжает на место. Мы заранее просчитываем пути отступления, стараемся минимизировать риски. Обычно за границей в рабстве находятся девушки. Их мы очень быстро выкрадываем, перевозим в другую страну (ищем, где прозрачные границы и можно пройти без документов), а в другой стране мы уже пытаемся вернуть людей через российское консульство или какое-нибудь другое. Часто сотрудники полиции не рекомендуют посещение таких непризнанных Россией республик, как, например, Северный Кипр. Получается, что мы не только нарушаем кучу законов, а еще и практически контрабандой вывозим девушек. Российское консульство всегда работает отвратительно, но, например, у нас хорошие отношения с Белоруссией — многим странам стоит поучиться у нее хорошему отношению к своим гражданам. Их консул может позвонить в любое время дня и ночи, чтобы узнать, что происходит с человеком, который попал в беду.

После освобождения мы отправляем людей домой. Если им нужно восстанавливать документы, мы предоставляем им убежище. Правда, с этим не все так просто. Однажды для этих целей мы сняли помещение в Красногорске, и туда пришли сотрудники ФМС, сначала просто выписали штраф, а через несколько дней привели полицию — и все, возбудили уголовное дело по подозрению в организации незаконной миграции. Мы объясняем ситуацию, спрашиваем, куда деть этих людей, а сотрудники органов отвечают, что закон не предусматривает такое жилье. В итоге дело ничем не закончилось, сейчас лежит в архиве.

С тех пор мы действуем осторожнее. Прямо сейчас возникла проблема с одним из освобожденных: его били, поэтому из нашего секретного места, где живут бывшие рабы, его повезли в больницу. Непонятно, что делать, ведь нельзя говорить, где он находится. С одной стороны, мы нарушаем закон, а с другой, у нас живет еще пять человек, которые вот-вот должны получить документы и уехать на родину. После того как освобожденные попадают домой, мы их не сопровождаем, потому что такой возможности нет. Зато на Новый год приходят поздравления — по полсотни от неизвестных отправителей.

У нас есть кладбище из людей, которых мы не смогли спасти. Однажды нам одновременно звонили мужчины и говорили, что их вот-вот убьют; и девушки, которые находились за пределами России в секс-рабстве. Я повелся на нытье мужиков, и пока мы освобождали их, несколько девушек просто не выдержали и покончили с собой. У нас не было достаточно денег, поэтому пришлось выбирать, кого спасать первыми. Конечно, мы публиковали посты о том, что нужно срочно собрать деньги, но нам отправили тысяч семь-восемь рублей, а также триста советов обратиться в полицию.

Иногда бывают и хорошие истории. Однажды пропал Вячеслав Комаров — совершенно безобидный, хороший мужик, который после аварии был вынужден постоянно принимать лекарства, иначе ему грозил отек мозга. К нам обратились его родители, они рассказали, что их сын вышел посидеть на лавочке, а через какое-то время позвонил отцу с незнакомого номера и попросил приехать за ним на станцию Мамыри. Отец приехал туда, позвонил по этому номеру — вышла женщина и рассказала, что к ней подошел мужчина и сообщил, что его хотят увезти в Дагестан на кирпичный завод. Родители обратились в полицию, но там ответили, что быть этого не может и что через три дня он сам придет. Вячеслав пропал 1 мая, а 3 мая его близкие написали заявление, которое приняли, но на самом деле это ни к чему не обязывает, его могут просто внести в базу. Родители читали в интернете про кирпичные заводы и наткнулись на информацию обо мне. Когда мы встретились, прошло уже шесть дней, а без таблеток Вячеслав может выживать максимум месяц. Моя жена тогда была на шестом месяце беременности, но решила поехать в Дагестан со мной. Там нам помогали еще журналисты из «Комсомольской правды». Пока искали Вячеслава, мы освободили еще семь человек, но я был эмоционально измотан, так как казалось, что все прошерстили, а его так и не обнаружили. В итоге мы нашли его 23 мая на одном из заводов, он тогда уже лежал, не вставал. Тогда мне стало настолько легко морально — ведь мы его нашли. Мы вывезли его, вернули родителям, они положили его в больницу, все закончилось хорошо.

В 2014 году с Казанского вокзала на Северный Кавказ увозили очень много людей. Мы пытались понять, кто это делает, и решили провести эксперимент. Я жил неделю с местными бездомными, которые, кстати, предупреждали, что не надо ни в коем случае соглашаться ни на какую работу, потому что так меня могут взять в рабство. Обычно бездомные мало интересуют вербовщиков — они же и так без документов живут где угодно, но все бывает. Наверное, я заинтересовал вербовщика, потому что выглядел не очень спившимся, вполне работоспособным. В какой-то момент ко мне подошел человек и сказал: «Есть хорошая работа на юге, будешь получать 40 тысяч, работать надо всего три дня в неделю, а в остальное время будешь рыбу в море ловить».

Мы доехали до метро «Теплый Стан», оттуда — до деревни Мамыри, где была нелегальная остановка автобусов, которые ездили в Дагестан. Чтобы закрепить результат эксперимента, я попытался отказаться от поездки, но на это мне ответили, что за меня уже заплатили денег, теперь я им должен, а после этого налили выпить. Я написал коллегам, где нахожусь, и выпил. Меня завели в автобус, положили, шатающегося, под кровать на втором этаже — и все. Никто ничего не сделал, потому что пассажиры, наверное, решили, что я пьяный.

Мы хотели возбудить уголовное дело и накрыть эту линейку трафика, и для того чтобы доказательная база была больше, я согласился и доехать до Мамырей, и выпить с вербовщиком. Мы привлекли к этому эксперименту журналистов и активистов, которые и нашли меня в бессознательном состоянии. Меня увезли в институт Склифосовского, где я пробыл пять или шесть дней. На следующий день, после нескольких капельниц, я пришел в себя. Я отвечал на звонки журналистов, и вдруг ко мне подошел врач и сказал: «Здравствуйте, я психолог. А вы с кем разговариваете?» — «С журналистами» — «А вы у нас президент или министр?» Потом я узнал, что в том отделении лежало много людей с психическими особенностями, наркоманов и тех, кто пытался совершить суицид.

Уголовное дело, как мы и хотели, завели. И потом отправили его в Дагестан. Оттуда — в Москву. Оно так где-то и лежит. Зато остановку закрыли, и даже вербовщики с Казанского вокзала пропали на какое-то время. Сейчас мы за ними снова наблюдаем.

Как у нас налажено взаимодействие с полицией? Никак, это просто знакомства. В отделениях полиции не всегда знают, что на соседнем заводе трудятся рабы. Убегает, например, человек, приходит в полицию, и если там знают про «Альтернативу», то, скорее всего, звонят нам.

Что касается следственной работы, то тут все сложно. У нас есть статья 127, «Незаконное лишение свободы», совершенно сырая на мой взгляд. Вот кого считать рабом? Для меня очевидно, что рабство — это когда не платят деньги, заставляют работать, совершают насильственные действия в отношении человека, угрожают. А вот для прокуратуры и следственного комитета это не очевидно. Они спрашивают: «А где цепь? Почему их не приковывали?» Также они не понимают, как доказывать состав преступления: «Почему никто не убежал, не обратился за помощью?» Только в расчет не берется, что человек мог обратиться за помощью, получить отказ и после подвергнуться избиениям. Второй раз он не станет испытывать удачу.

Могу рассказать хрестоматийный случай. Женщина сбежала из рабства в Москве. Она пришла в один участок, и ее оттуда выгнали; затем во второй; из третьего участка позвонили нам. В том ОВД сказали: «У меня полный сейф этих заявлений, а толку? Что мы дальше будем делать? Где она будет жить, пока мы будем проверять информацию? А в итоге нам скажут, что она сама паспорт оставила. Лучше просто восстанавливайте документы и отправляйте ее домой». То же самое с попрошайками — что мешает им встать и уйти? Ничего. Попрошайка встает, уходит, пишет заявление в полицию о том, что у него отняли документы, заставляли попрошайничать. Но потом ничего не происходит. По опыту судебной практики за год у нас возбуждается около двух десятков дел об использовании рабского труда, но до суда доходят единицы. При этом, по данным ООН, в рабстве находятся 46 миллионов человек в мире.

Я пытался инициировать уголовные дела в отношении рабовладельцев, но ничего из этого не вышло — заявление пинают из одной структуры в другую, и таких преступников в России не наказывают. Например, человек держит четырех рабов в квартире, а потом они убегают и пишут заявления. В этом случае рабовладелец может сказать: «Они пришли, пожили у меня, а документы попросили спрятать, чтобы не потерять». И все, не доказать. У нас однажды семь человек вместе написали заявление — и ничего.

Иногда с правоохранительными органами у нас тяжелые отношения, а иногда не очень. В «Альтернативе» даже есть волонтеры, которые являются сотрудниками органов — настоящими, не бывшими. Конечно, они это скрывают на работе. Иногда со мной официально (и не совсем) встречаются власти республик.

У нас все гораздо проще в международной деятельности: нужно встретиться с президентом Зимбабве — мы встречаемся. Недавно к нам обратилась одна из африканских стран, чтобы мы помогли освободить ей людей, которые находятся в рабстве на неподконтрольной им территории. Еще нас зовут выступать на всяких конференциях ООН, просят проконсультировать. Все европейские организации занимаются в основном реабилитацией людей, так что в этом плане у нас монополия, ведь мы их спасаем.

Мы — единственная организация из России, которая вышла без спонсорства за пределы страны и с которой считаются в мире. Но России это неинтересно. Я бы с удовольствием поделился нашими достижениями, если бы к нам пришли сотрудники МИДа и сказали: «Вот деньги, инструменты, прославляйте страну».

Однажды мы искали человека в Волгоградской области и приехали в местный полицейский участок. На нас посмотрели как на дураков, и один сержант, улыбаясь, сказал: «О, вы, наверное, на грантах сидите». Даже объяснять ничего не хотелось. Люди не верят, что мы делаем это бескорыстно, потому что так им легче оправдать свое бездействие. Продолжать сидеть на диване и думать, что есть какой-то тайный замысел.

Конечно, мы несколько раз пытались получить гранты. Один раз подавались через союзную нам организацию, но в итоге денег дали на какой-то крестный ход по России. Еще были соискателями премии губернатора Московской области, но в итоге тоже ничего не получили. Видимо, есть вещи поважнее — например, высадить деревья где-нибудь. А проблема рабства очень далека от людей, 95% россиян никогда с ней не столкнутся. Мы занимаемся отталкивающей деятельностью, я и сам не могу читать наши посты, если честно. Людям проще откупиться от своей совести, дав денег попрошайке на улице, чем нам. И точно так же думают люди, которые дают гранты. Я дружу со многими депутатами Госдумы — все сочувствуют, но на этом все. Детей всем жалко, у всех есть дети, поэтому по телику им собирают деньги. А представляете, если наша компания будет так собирать деньги? Какой это политический удар по МВД!

Почитайте комментарии в нашей группе, там постоянно пишут: «Обратитесь в полицию». Черт возьми, вот оно что! А мы не знали! Есть еще одно гениальное умозаключение: «Если человек в рабстве, он должен убить рабовладельца или покончить с собой — иначе такие люди нам не нужны». Типа естественный отбор. Таким комментаторам даже не пытаемся что-то объяснять.

С дальними друзьями я редко обсуждаю тему рабства — зачем? А почти все близкие сами в «Альтернативе». Мама меня поддерживает, а жена — главный волонтер, она очень плотно занимается этим проектом, несмотря на то что у нас двое детей. Ее бабушка была моим главным фанатом, не пропускала ни одной передачи на радио, собирала все публикации, вырезки. К сожалению, она умерла, но поддерживала нас сильно. Конечно, тяжело переживать трудные моменты по работе, когда занимаешься этим вместе с женой, но мы всегда приходим к консенсусу. Был тяжелый момент, когда не было денег, нечем было платить за квартиру, я хотел выйти на обычную работу. Тогда жена сказала: «Ты че, дурак совсем? Кем ты пойдешь? Эта деятельность сейчас не оценена, но когда-нибудь ее оценят». Она умеет подбодрить.

Спустя все это время я перестал так остро реагировать на некоторые события, как раньше. Сейчас мне проще свыкнутся с мыслью, что где-то умирают люди. К сожалению. Раньше казалось, что можно сворачивать горы, а сейчас я могу использовать только холодный расчет: делать то, что делаю, и делать это лучше. Почти все, с кем я начинал, уже перегорели. Мне тоже в голову приходят мысли, что пора уходить. Я бросаю, но проходит две недели — и все становится на свои места. Работаем дальше. Я надеюсь, что однажды мы все соберемся и поймем, что больше не нужны. Да, это утопия, но помечтать иногда стоит.

Прямо сейчас своей очереди на освобождение ждут несколько человек, оказавшихся в рабстве, и спасти их может только «Альтернатива». Движение постоянно работает над тем, чтобы дать нормальную жизнь как можно большему числу людей, но, к сожалению, средств на это часто не хватает. Вы можете помочь «Альтернативе», переведя любую посильную сумму удобным для вас способом. Реквизиты и отчеты о поступлениях средств можно найти в сообществе «Альтернативы» в «ВКонтакте».