«Можно шутить даже про болезнь»: как работают больничные клоуны в России

Если в палату к тяжелобольным детям в США или Европе зайдет пара клоунов в костюмах, гриме и с красным носом, вряд ли кто-то сильно удивится. Больничная клоунада существует в мире около 30 лет. В России она появилась гораздо позже — чуть больше десяти лет назад. Клоуны договариваются с главными врачами больниц и по графику навещают детей в больнице.

В 2008 году появился благотворительной фонд «Доктор Клоун», который занимается развитием больничной клоунады в России. Сейчас в фонде работают около тридцати клоунов: они регулярно навещают детей в 17 отделениях Российской детской клинической больнице (РДКБ). А еще при фонде есть Школа больничной клоунады, где бесплатно учат всех, кто хочет тоже стать доктором-клоуном. Мы поговорили с одним из создателей фонда, докторами-клоунами с многолетним стажем и врачом о том, зачем нам нужна больничная клоунада и над какими вещами нельзя шутить.

Я всегда хотела всерьез заниматься благотворительностью. Еще я мечтала стать актрисой, но родители были против, и окончила я не театральный, а журфак МГУ. В 2009 году мне попалось объявление о наборе в школу больничных клоунов. Тогда не было строгих требований и брали всех подряд. Обучения как такового не было, и большинство быстро отсеялось: работать доктором-клоуном оказалось сложно — многие не выдерживали. А потом нас позвали на международную конференцию больничной клоунады в Израиль. Там я поняла, что все это можно перевести на другой уровень: не бесплатно волонтерить, а сделать из доктора-клоуна полноценную профессию, как в других странах.

Доктор-клоун должен быть немного актером, психологом, разбираться в диагнозах, понимать, о чем можно шутить, а о чем нельзя. Артистизм на самом деле не главное. Главное — не навредить. Раньше попасть в школу больничной клоунады было проще, а сейчас появилось много жестких требований. Например, мы не принимаем людей младше 24 лет. Когда приходит 20-летний человек, полный энтузиазма и с желанием спасти мир, ничего хорошего, скорее всего, не выйдет. Чем человек старше, тем лучше он может сформулировать, почему он хочет помогать. Хочется, чтобы клоуны приходили к нам надолго, а не на пару недель. Сейчас у нас больше тридцати докторов-клоунов: у каждого три-четыре выхода в месяц. Раньше они работали бесплатно, а с осени мы стали платить вознаграждение: сначала 1000 рублей за выход, а сейчас перешли на 2000 рублей.

Доктора-клоуны должны быть стрессоустойчивыми. Работать с больными детьми эмоционально тяжело. В прошлом году пришло 150 анкет от желающих стать клоунами. Из них мы отобрали около 80. После прослушивания с психологом из 80 человек только 20 прошли дальше. Окончили обучение 10 человек. Доктора-клоуны — люди особенные, их не может быть много. На всю Францию, например, около 100 докторов-клоунов, хотя они получают хорошее вознаграждение за работу. И требования там круче: выше возрастной ценз и обязательно должны быть своя семья и дети.

Моего клоуна звали Пупоня. Я тогда часто путешествовала по основной работе и придумала ему образ моряка-путешественника. Быть клоуном и быть больничным клоуном — не одно и то же. Я ходила в тяжелые отделения, где дети лежат годами. А иногда дети менялись каждую неделю. Не потому что их куда-то перевели — они уходили. Кроме телевизора (и то не везде), мамы, врачей и медсестер они ничего не видят. Можно с ума сойти! Клоуны для них — единственный источник радости. А когда видишь результат, например, у ребенка не было аппетита, а после посещения клоунов он попросил принести ему поесть, все трудности отходят на второй план.

Был один мальчик, с которым я познакомилась в первый день его госпитализации в онкологическом отделении. Ему только-только поставили диагноз, он ничего не понимал и выглядел здоровым ребенком. Через год он был неузнаваем. А однажды я пришла на работу и выяснила, что его перевели на четвертый этаж НПЦ «Солнцево», где на тот момент (до открытия хосписа «Вера») был детский хоспис. После этого я поняла, что больше не могу ходить в больницу. И стала помогать детям, занимаясь организацией работы фонда.

Больничная клоунада — это особый вид благотворительности, который развивать в нашей стране сложно. Мы, по сути, изобретали велосипед. Приходилось всем доказывать, что это тоже важная работа. Врачи возмущались: «Что вы вообще здесь делаете? Тут не цирк, и клоунам в больнице не место». В нашей стране нет уважения к смерти, что говорить про клоунов в больнице. Только несколько лет назад построили полноценный детский хоспис в Москве. Фонды обычно занимаются спасением детей: собирают деньги на лечение, реабилитацию и так далее. А мы помогаем детям преодолеть сложный период жизни через игру и общение.

Мои родители — неслышащие люди. Папа был артистичным и любящим детей человеком. У нас была семейная традиция домашнего театра. Когда мне было 13 лет, папа погиб. Пережить потрясение помог брат Саша, который отвлекал меня дурацкой болтовней и шутками, и я смеялась. Больничная клоунада на самом деле что-то очень похожее. Жить и радоваться, когда для радости, кажется, нет причин. Помнить о смерти, но не терять жизнь, и наполнять каждый миг смыслом и осознанием своего присутствия.

Основная моя профессия — переводчик русского жестового языка. О больничной клоунаде я знала из фильма «Целитель Адамс» с Робином Уилльямсом. Даже в голову не приходило, что такое может быть у нас. На анкету наткнулась в фейсбуке пять лет назад. Когда заполняла, ничего не ждала и ни на что не рассчитывала. Мне понравилась идея доносить через юмор и игру какую-то особенную радость до ребенка. Я сама в детстве лежала в больнице раза три и хорошо помню, каково это — ужасная пытка и мучение.

На расстоянии казалось, что все будет легко и романтично, но на самом деле клоунада — кропотливый труд. Учеба насыщенная: кроме актерского мастерства, импровизации, пластики, пантомимы и фокусов нам читали лекции психологи и врачи о правилах поведения в больнице и о том, как мы можем влиять на настроение ребенка. А потом начинаются первые выходы в больницу. Сначала наблюдателями, а потом клоунами. Работа проходит всегда в паре.

Перед каждым выходом мы берем у врача трансмиссию — информацию о состоянии здоровья детей, которые лежат в больнице. Кто за неделю добавился, кто выписался, ФИО и возраст каждого ребенка, кто с каким диагнозом лежит, кто уже после операции, находится ли ребенок в больнице с семьей или, может, родители в разводе или он сирота. Все это профессиональная тайна, которую мы не имеем права разглашать. Врачи могут сказать, что у Леши, например, нет аппетита. И мы в палате у Леши обязательно разыграем сценку о том, как полезна больничная паровая котлета и что будет, если ее съесть. В одном отделении мы проводим 2,5–3 часа в клоунском образе. Еще полтора часа до и после. Мы заполняем журнал по итогам выхода: с кем какие работы проведены и кто как отреагировал, чтобы пара клоунов, которая придет через неделю, понимала, с кем и как нужно работать.

Тем, кто приезжает в РДКБ из регионов, кажется, что к детям в больницу приехал настоящий цирк, и все готовы с удовольствием смотреть. Другие могут сказать жестко: «Слышь, иди отсюда». И к этому надо быть готовым. Помню, в палате лежала девочка с мамой. Маленькая, симпатичная, в огромных очках сидела послушно на кровати и внимательно смотрела на меня и коллегу-клоуна. И когда казалось, что она вот-вот оттает и мы ее развеселим, девочка вдруг разрыдалась в голос. Для мамы это тоже оказалось сюрпризом. Еще была бабушка, которая запрещала подходить к ее 14-летнему внуку. Уверяла, что он уже взрослый и ему неинтересно. А он на самом деле был очень рад клоунам, но бабушка запрещала.

Первый год работы был самый сложный. Ты еще не умеешь быть свободным и непосредственным, пристально следишь за собой, и сил на работу уходит много. Пропускаешь каждого больного ребенка через себя, при этом нужно оставаться жизнерадостным. Но человеческая боль в тебе все равно накапливается. И если бы не психологи, наверное, все бы давно уже закончилось.

Выгорание — это не миф. И я два раза точно попадалась. Например, вижу ребенка в тяжелом состоянии и отхожу в сторону, чтобы отдышаться, — значит, я какой-то свой ресурс израсходовала. Нужно срочно уходить в отпуск на месяц, пока не стало совсем поздно. От меня как от клоуна не будет никакой пользы, если я буду имитировать радость, веселье и удовольствие, но не испытывать его. Если ты не можешь не думать, что ребенку плохо, а тебе надо шутить, то здесь тебе не место.

Мы не забываем, зачем мы здесь: помочь ребенку отвлечься. Если ребенок включился в игру, значит, он приподнялся над своим состоянием. Был один мальчик, настоящий боец, у него был рак, и он очень долго сражался за свою жизнь. Весь медперсонал каждый день думал, что его не станет, а он в стеклянном боксе продержался больше полугода. Каждый раз улыбался нам и махал. Однажды ночью, когда ему стало очень плохо и больно, он попросил маму, чтобы она позвала его клоунов. Мы все были удивлены и очень тронуты.

Когда регулярно ходишь в больницу, замечаешь, насколько большинство привычных проблем, которые мы переживаем, бессмысленны. На первый план выходят другие ценности. Мне иногда кажется, что дети и родители, которые годами борются с болезнями, дают нам больше сил и заряда, чем мы дарим им радости.

Идеи быть клоуном у меня никогда не было, а помогать детям хотелось всегда. Восемь лет назад я ушел с работы и в это же время случайно познакомился с ребятами, которые искали больничных клоунов. Я долго обдумывал решение прийти на собеседование. Мне казалось, что если я решусь — это все останется со мной надолго. Так и получилось. Единственный бэкграунд, который у меня был, — большая семья, много братьев и племянников. Это, наверное, и повлияло на отношение к детям. Общаться с детьми и при этом валять дурака — то, что я люблю делать до сих пор.

У нас сильная культура клоунады, много известных клоунов: Слава Полунин, Карандаш, Юрий Никулин. Когда заходишь в отделение в больнице, еще даже ничего не сделал, а большинство детей уже тебе радуется. Клоун очень понятный и в какой-то мере беспроигрышный образ. И любое наше посещение — праздник.

Приходить детям в больницу — это гигантский труд. Доктор-клоун должен уметь все: танцевать, смешить, показывать фокусы, петь, играть на музыкальном инструменте — и все это в больничной обстановке.

Моим первым партнером была Алена Алехина, многократная чемпионка России по сноуборду. Четыре года мы работали в паре, а потом, к сожалению, она получила тяжелую травму на тренировке и проходила длительную реабилитацию. Первый наш выход был крутым. Около 30 детей вышли из палат в общий холл. Мы импровизировали и валяли дурака. Было так смешно, что мы сами с трудом сдерживались от смеха. Но нам нужно всегда держать клоунский образ. Были и провальные выходы, конечно, когда ничего не получалось и никто вообще не смеялся.

Я люблю выражение «Можно смеяться абсолютно обо всем, но не со всеми». У клоуна нет табу, ничего запрещенного. Можно даже про болезнь шутить. Дети никогда не будут возмущаться: им такие шутки смешнее всего. А вот родители воспринимают юмор тяжелее. Моя коллега-клоун была в Израиле, где больничной клоунаде уже более тридцати лет, и рассказывала, как там работают клоуны. Израильские коллеги подошли к ребенку с сильными ожогами, который сидел в коляске, посмотрели на него и сказали: «О, это же жареная картошка!» И ребенок, и клоуны, и родители начали хохотать. Но не все способны воспринимать такой юмор. Я никогда не буду рисковать и шутить, если не уверен, что родители и ребенок правильно меня поймут. Чаще всего такие шутки идут с подачи ребенка. Например, ребенок сидит в коляске и начинает наезжать на тебя, как будто на машине. Ты ему начинаешь подыгрывать: «Ой, какая у тебя коляска, тоже такую хочу», и он в этот момент гордится собой.

Я работаю в отделении трансплантации костного мозга, где дети находятся в замкнутом пространстве — боксах. У них нет контакта с окружающим миром, а если и есть, то чаще всего болезненный и негативный. А тут к тебе клоуны приходят! Врач — это менеджер по организационным вопросам. Все время думает о вариантах лечения, результатах анализов. А клоун дает возможность и пациенту, и его родителям, и даже врачу на минутку отвлечься от болезни и перезагрузиться. Одно время был такой порядок: клоунам разрешали приходить, а папам детей было не положено.

Клоуны приходят примерно раз в неделю в каждое отделение, а это не так уж и часто, чтобы говорить о каком-то целительном эффекте. Но настроение детей и мам точно улучшается. Перед каждым посещением клоуны спрашивают нас про ограничения в здоровье. Кто-то из детей плохо слышит, а кто-то не может подвижно играть. Некоторые из клоунов разговаривают с детьми о жизни, особенно с теми, кто лежит в больнице без родителей или с няней из детского дома. Дети раскрываются, радуются, и мы радуемся. Что-то вроде клоунской психотерапии. Эмоции тоже очень важны. Намного сложнее лечить ребенка в депрессии, чем ребенка, который хочет жить, смеется и улыбается.

Подать заявку в бесплатную Школу больничной клоунады может любой любой желающий старше 24 лет. Заявки принимаются до 25 августа.