Почему мы любим делиться на «своих» и «чужих» — и чем это опасно

Вообще-то, я не люблю писать колонки — мне больше нравится читать лекции, чтобы видеть глаза живых людей. Кажется, что во время лекции перед большой аудиторией все равно, на кого смотреть, но на самом деле это не так. Я всегда выбираю людей со светлыми глазами и говорю, обращаясь к ним. Светлые — в буквальном смысле: серые, голубые, зеленые. Давно замечено, что у светлоглазых по сравнению с кареглазыми лучше развиты эмпатия и эмоциональный интеллект: с ними легче устанавливать контакт, они охотнее дают обратную связь, лучше усваивают информацию и в целом готовы к конструктивному диалогу. Да вы сами наверняка замечали эту разницу.

А теперь — внимание внутрь. Что вы сейчас чувствуете? Ну, кроме неловкости за человека, которого попросили написать научно-популярную статью, а он втирает какую-то дичь. Это действительно зависит от цвета ваших глаз: если они темные, то в них сейчас наверняка отражается что-то похожее на обиду, гнев и прочие эмоциональные реакции, сигнализирующие о нарушении представлений о справедливости. В них так и написано: «Да что она несет?!» Если же ваши глаза светлые, то возмутились вы гораздо меньше, может, даже совсем не возмутились, хотя удивились, конечно: «Да, это как-то немного странно, но что-то в этом есть…» Удивление — эфемерная эмоция, она проходит стремительно, а вместо нее появляется уверенность — сначала теплая и податливая, но скоро она крепчает: «А в целом да, похоже на правду! Как я этого раньше не замечал? Хотя нет, замечал!»

Сейчас вы сидите перед монитором один на один с этим странноватым текстом, а его автор — просто фотография, так что излить свои эмоции вам совершенно некуда. Именно поэтому читать лекции я люблю больше, чем писать колонки: на лекции прекрасно видно, как в этот момент происходит поляризация аудитории. Сами того не желая, кареглазые начинают нехорошо коситься по сторонам, ища того, о ком можно будет подумать: «Ну и где тут эмоциональный интеллект?! Рожа тупая, как вымя!» Голубоглазые на фоне легкого чувства превосходства вдруг замечают, что кареглазые и правда смотрят на них как-то неэмпатично. А я сама, сильно упав в карих глазах аудитории, но приподнявшись в голубых, получаю в руки инструмент для манипуляции несколькими десятками незнакомых мне людей. Лекция превращается в практикум, и дальше можно с помощью нескольких нехитрых приемов оставить целую аудиторию взведенной и обиженной друг на друга и — особенно — на меня, а можно вскрыть карты и вместе поразбираться, что происходит.

Потребность объединяться в одну группу и противостоять другой сидит в нашей прошивке настолько глубоко, что мы даже не осознаем, насколько она влияет на нас и на решения, которые мы принимаем. И если бы она одна — под человеческим поведением существует мощный неосознаваемый базис: врожденный, природный, животный, генетически детерминированный. Это не инстинкты в чистом виде (у высших приматов, включая человека, их уже нет), не жесткое предписание и не приговор — это просто путь наименьшего сопротивления, привычные тропинки нейронного контура, протоптанные тысячами поколений наших предков. Благодаря им одни поведенческие схемы нам усвоить проще, чем другие: на что-то мы ведемся гораздо охотнее, что-то дается нам тяжело, а что-то будто само возникает в голове — как внутренний голос.

Все эти врожденные психологические болванки, заготовки под будущее поведение, очень помогали нам выживать в суровые доисторические времена, когда мозгов было мало, а опасностей — много. И сейчас из них можно извлечь если не пользу, то хотя бы удовольствие. Но есть и темная сторона: из-за того, что эти механизмы такие глубокие, мощные и слабо осознаваемые, они становятся идеальным инструментом для межчеловеческой манипуляции. И пользуются ими не только развлекающиеся лекторы, но и ребята с целями похуже.

Потребность объединяться — самый мощный из этих механизмов и по силе воздействия, и по охвату аудитории. Собственно, способность объединяться в большие группы и сделала нас людьми. Для шимпанзе предел коллектива — примерно 50 особей, для древнего человека — уже 150, это называется числом Данбара (количество постоянных социальных связей, которые может поддерживать один человек. — Прим.ред.). Троекратное увеличение группы понадобилось, для того чтобы победить другую группу и захватить ее ресурсы: территорию, еду, репродуктивных самок. Пара миллионов лет таких практик сформировала Homo sapiens — гиперсоциальный вид с выраженной межгрупповой конкуренцией.

Общество для нас — это все. Правда, не все общество сразу, а какая-то его часть, то есть «свои». У нас есть сильнейшая потребность выделить из бескрайней человеческой массы этих самых «своих», чтобы с ними объединиться. По каким критериям — не важно. Это могут быть родственные связи, эстетические вкусы, политические пристрастия, язык, религия, территория, да хоть цвет глаз — история знала поводы и нелепее. Главное — отличать «своих» от «чужих».

Преданность своей группе мы проявляем через парохиальный альтруизм (альтруизм, направленный только на «своих». — Прим. ред.). А сплоченность поддерживаем за счет агрессии к чужой группе, особенно когда она расположилась неподалеку и явно, чует сердце, задумала нехорошее. Тут возникает интересный эффект: неприязнь к чужим заставляет лучше относиться к представителям своей группы. Возможно, раньше они мне не особенно нравились, но теперь я с радостью отдам им последнюю рубаху, и это только начало. Ах, этот окситоцино-дофаминовый (так называемые гормоны счастья. — Прим. ред.) дольче эт декорум (строка из оды Горация «Dulce et decorum est pro patria mori» на латыни — буквально «Сладостно и почетно умереть за родину». — Прим. ред.), пьянящая эйфория единения перед лицом общего врага. Я хочу обниматься и воевать, хочу братской любви, вражеской крови! Но не потому, что чужие такие плохие, а свои такие хорошие, а потому, что древние механизмы моей психики заставляют меня все это испытывать.

По сути, любой парохиальный (парохиальность — местечковость, ориентированность на свою группу. — Прим. ред.) угар, объединяющий членов одной группы против членов другой, — патриотический, либеральный, религиозный, атеистический, гомофобный, революционный, фанатский — действует на нашу психику подобно ПМС. Он плевал на факты, он презирает рациональные аргументы и потому способен так накачать вас эмоциями, что если вы не включите голову принудительно, то, неровен час, и правда можете кого-нибудь убить.

Но если вы понимаете природу происходящего, то лучше посидите, подождите, порадуйте мир желчными максимами «ПМС не портит настроение, он просто организует событийность наихудшим из возможных способов» — и все пройдет. Рефлексы защищают нас от внешних опасностей, а рефлексия — от внутренних. Люди, которые осознают, что с ними на самом деле происходит, реже совершают поступки, о которых им приходится жалеть, хуже ведутся на манипуляции, не рвутся причинять добро и карать зло, они устойчивы к пропаганде… только встречаются гораздо реже. Хотя их число растет: медленно с точки зрения человеческой жизни, но очень быстро с точки зрения эволюции.

Парохиальный комплекс «преданность своим ft. агрессия к чужакам» — древний механизм. Его придумали не мы, не наши палеолитические предки и даже не обезьяны, от которых они произошли. Он работает у всех социальных животных: собак, крыс, ворон. Даже у рыб. Поставьте зеркало перед самцом-колюшкой, и он выбьется из сил, защищая территорию от своего отражения. Но если вы поставите еще одно зеркало сбоку, он снова воспрянет, увидев, что какой-то славный парень бьется с ним плечом к плечу.

Для колюшки это совершенно нормально — ведь это просто рыба без особого самосознания. Самосознание появляется только у некоторых высших животных, которые способны узнавать себя в зеркале. У человека это происходит в возрасте около двух лет и сохраняется всю жизнь, хотя битвы в комментариях под нашими видео показывают, что взрослые люди иногда начисто утрачивают способность узнавать себя в зеркале, видимо, вместе с самосознанием. И вот тут самое время напомнить, что глаза — это тоже зеркало. И ваши, и вашего оппонента — и карие, и голубые. Давайте смотреться в них почаще и в том, что видим, стараться каждый раз узнавать себя.