«Я считала его алкоголизм нашим общим врагом»: что такое созависимые отношения

Около года назад я встретила человека, за которого вышла замуж, зная о его алкоголизме. У нас было много общего: он, как и я, был перспективным молодым ученым, кандидатом медицинских наук, ездил в США по престижной программе Фулбрайта и пытался строить карьеру в Москве. Я знала, что он запойный алкоголик, но он говорил, что хочет от этого избавиться. Он ходил, например, к «анонимным алкоголикам» — как потом выяснилось, для галочки. Тогда мне казалось, что я должна ему помочь.

Когда мы встретились, отношения стали развиваться очень быстро — совсем не так, как это обычно бывало у меня. Он казался таким влюбленным, говорил, что хочет серьезных отношений, — на самом деле он говорил то, что я хотела слышать. А мне очень хотелось поверить в мечту, в то, что такое и правда бывает. К тому же его семья была очень похожа на мою — такая же приятная и интеллигентная, а это для меня важно.

Мне было 33 года, я копила деньги на ипотеку, а жила с родителями. Буквально через несколько месяцев он предложил переехать к нему, и я согласилась. Однажды вечером я вернулась домой и не смогла зайти внутрь, потому что он не слышал ни телефона, ни домофона. Оказалось, что он писал статью, неожиданно захотел выпить, выпил и уснул, забыв о том, что у меня нет ключа. Я выяснила, что он был запойным алкоголиком уже 10 лет, а во время запоя начинал прятаться. У него нет особенно близких друзей, поэтому в такие периоды я могла найти его у соседей-алкоголиков.

Потом я начала узнавать о его долгах. Например, он был должен 120 тысяч рублей за коммунальные платежи по квартире. Также было много кредитных карточек, которые я требовала закрыть, но постоянно находились новые, потому что он никогда не показывал мне их все. Его не волновали такие вещи, как проценты по кредитам или деньги за обслуживание карт. Еще позднее я узнала, что 12 лет назад он оформил на себя ИП, но поскольку он не сдавал никаких отчетов в налоговую и не платил никаких взносов, там тоже набежало более 100 тысяч рублей долга. Сначала я помогала ему разбираться с долгами, но он не слушал вообще никого, а постоянное вранье было частью наших отношений — он никогда не признавался мне во всем сразу.

В какой-то момент уровень стресса в этих отношениях стал слишком высоким. К тому же я узнала, что беременна, и поняла, что не могу себе позволить так жить. Тогда я собрала вещи и вернулась к родителям. Беременность оказалась для меня спасением — потому что я начала думать о себе так, как не думала раньше, и вышла из этих отношений достаточно рано.

Наши родители пытались удержать нас вместе, я чувствовала сильное давление. Например, мой отец считает, что я сделала не все возможное. Мне кажется, я могла выйти замуж за этого человека потому, что не доработала свои отношения с отцом, который всегда меня критиковал. Сейчас я не считаю, что жизнь в одиночестве — это неудача. А еще мне помогает мысль о том, что я вышла замуж за алкоголика осознанно и выбрала этот путь сама.

Я всегда ввязывалась в отношения, где меня игнорировали, влюблялась в людей, которых надо было добиваться. Для меня любовь связана со страданиями — возможно, повлиял литературный идеал христианской любви. А, может быть, тут замешаны отношения с мамой, чью любовь надо было заслужить.

У меня были отношения с очень хорошим мальчиком, но мне стало скучно, и я ушла от него к парню, который много пил за мой счет и не работал. Примерно через месяц с начала наших отношений Сережа устроил мне первый скандал — из-за того что я была недостаточно начитанна и, как он говорил, оказалась «тупой…».

Он любил читать мне лекции, во время которых мне нельзя было даже встать и выйти в туалет. Казалось, что он хочет вырастить из меня идеального собеседника для себя. Он очень любил рассказывать о том, какой он умный — возможно, даже гениальный.

Мне было очень нужно, чтобы он меня любил — такую нерадивую и бездарную, не способную запоминать информацию и анализировать ее, идущую на поводу у общественного мнения. Я готова была делать все, что он попросит, только бы он был счастлив. Он очень любил выпить — и из раза в раз напивался вдребезги. Каждый такой эпизод сопровождался скандалом, хлопаньем дверьми и уходом в ночь, а я оставалась дома одна и не могла заснуть, потому что чувствовала, что если ему на улице проломят голову, то это будет моя вина, потому что я не смогла его уберечь.

Все два с половиной года наших отношений он писал диссертацию, и я его содержала, потому что своих денег у него не было вообще. Его родители оплачивали половину аренды за нашу квартиру, а все остальное, включая свет, воду, еду, его сигареты и коньяк, оплачивала я. Он очень редко что-то зарабатывал и каждый раз преподносил это как огромную жертву, но при этом он часто признавался в том, что ему стыдно жить за мой счет. Про алкоголь он говорил, что пьет, чтобы заглушить свою боль, а не потому, что ему нравится вкус алкоголя, хотя он мог устроить мне скандал, если я покупала коньяк за 300 рублей, а не за 700. Когда у него появлялись свои деньги, он их демонстрировал — например, пропивал все в баре. Он постоянно брал в долг, и когда я говорила ему, что нам нужны деньги, он отвечал, что уже должен всем своим друзьям. Еще у него была кредитная карточка, по которой всегда был долг между 70 и 100 тысячами рублей. А когда его позвали работать на зарплату 80 тысяч рублей, он отказался, потому что это мало. Для его несостоятельности всегда находились оправдания — например, депрессия, которую он диагностировал у себя сам.

В отношениях с ним я никогда не понимала, что происходит, что правильно, а что нет, потому что в голове был туман. Ни одну проблему решить было нельзя — я часто даже не могла сформулировать причину нашей ссоры.

Наши отношения окончательно испортились осенью 2013 года, когда мы стали ссориться еще чаще. И в этот момент меня неожиданно позвал в гости в Берлин мой знакомый. Там меня впервые за долгое время отпустило — мне было весело. Потом я вернулась в Москву, и мы поссорились сразу же — тогда я решила, что хочу окончательно переехать в Берлин и стала учить немецкий.

Он говорил, что мое стремление уехать — это предательство, что я не подумала о том, где ему жить, ведь ему нечем платить за квартиру. Незадолго до отъезда я пошла по совету подруги к психиатру и с его помощью поняла, что он единственное, что удерживает меня в Москве.

Тайком от него я забрала из консульства свой паспорт с немецкой визой, и летом 2014 года сказала ему, что уезжаю. Само расставание длилось очень долго — он звонил мне и рыдал в трубку, говорил, что не может без меня жить. Я чувствовала себя так, будто у меня умер близкий человек. Наконец при помощи психолога я разорвала с ним отношения окончательно. Несмотря на то что мы перестали видеться лично, он продолжал мне писать и звонить.

Когда эти отношения закончились, меня нагнала астения — полное нервное истощение. Я все время хотела спать, не могла улыбаться, мне хотелось плакать. Сейчас я живу в Берлине и до сих пор хожу к терапевту. Я очень боюсь любой агрессии, даже в игре — мои реакции нельзя назвать нормальными. Мне страшно, когда человека нет дома вовремя, хотя мой нынешний молодой человек не исчезает, как мой бывший. Иногда у меня случаются панические атаки — когда мне кажется, что я оказалась в похожей ситуации. Мне и сейчас снятся кошмары с участием моего бывшего, хотя прошло уже больше двух лет.

Несколько лет назад я влюбилась по-настоящему — наверное, впервые в своей жизни, и с этим мужчиной я прожила полтора года. Когда мы познакомились, я уже знала, что у него был опыт лечения от алкоголизма, но сначала я не обращала внимания на эту проблему, она мне казалась чем-то незначительным. Но по мере развития отношений алкоголизм мужа стал и моей проблемой тоже. Я считала его зависимость нашим общим врагом, которого мы должны победить вместе, чтобы быть счастливыми. Я погрузилась в безуспешную борьбу и оказалась во власти зависимости другого человека. Но в какой-то момент я почувствовала, что меня разрушают эти отношения и мне самой нужна помощь.

Жизнь с этим мужчиной была чередой взаимных манипуляций. Я угрожала ему, что уйду, если он не перестанет пить, а он, в свою очередь, обещал перестать. Также с моей стороны были попытки его контролировать: помню, как выливала водку в раковину, пыталась обсуждать с ним эту проблему, убедить его самого в необходимости избавиться от алкоголизма. Однажды я уговорила его пройти лечение в наркологическом стационаре, он согласился, но оно не принесло результата. Потом я старалась выглядеть нарочито доброй, ласковой, ни в чем его не упрекать — мне казалось, что так у него не будет повода пить, и тогда он бросит. В те моменты, когда он был трезвым, я очень радовалась, у меня появлялось ощущение настоящего праздника. Но потом следовали отчаянные истерики со слезами. Мне постоянно было страшно — казалось, что я в аду.

Примерно за полгода до расставания у нас произошел откровенный разговор, в котором он признался, что между мной и алкоголем он выбрал бы алкоголь. Он сказал, что ему легче потерять меня, чем перестать пить. Думаю, это было переломным моментом, после которого я стала иначе смотреть на ситуацию.

Наконец я обратилась к психотерапевту. Итогом терапевтической работы стало расставание с тем мужчиной. Кроме того, пришлось переосмыслить многие вещи и во многом трезво взглянуть на саму себя. Психотерапевт говорил, например, о том, что, если бы мой мужчина перестал пить, я не знала бы, как строить отношения дальше, потому что мне нравится выступать в роли спасителя. Действительно, была такая иллюзия, и от нее пришлось избавиться.

Сложно принять свою беспомощность и бесполезность в попытках помочь алкозависимому человеку. Также мне было сложно понять, что он имеет право отказаться от помощи и продолжать жить так, как хочет, даже если я считаю, что это неправильно. Но когда это принимаешь, становится легче — словно освобождаешься от какого-то груза, который давил.

После того как проблема созависимости потеряла свою актуальность, я сразу обнаружила старые личностные проблемы, которые были еще до тех отношений. Эти проблемы оставались нерешенными, хотя их решение было для меня очень важным. Получается, точно так же, как алкоголик напивается, чтобы забыться и не помнить о каких-то трудностях, забывалась и я, погружаясь в созависимые отношения, в спасение другого человека. Сейчас период созависимости остался в прошлом, но я рада, что он был в моей жизни, — я стала более трезвым человеком по отношению к себе, к своей жизни, к своим возможностям.

Близким людям свойственно взаимно определять поведение друг друга. Мы изначально для этого приспособлены: у нас есть, например, зеркальные нейроны, которые помогают нам сочувствовать, сопереживать другим людям и формировать эмоциональные и поведенческие связи.

Зависимость от психоактивных веществ по своей природе физиологическая, хотя у нее есть и психологическая природа. На первой стадии алкоголизма человек ищет повод выпить, планирует, как будет пить — например, ждет пятницы, и потом из-за его пьянства рушатся все планы на выходные. О своих родственниках, которые пытаются его остановить, он будет думать, что они дураки, которые его не понимают и поэтому раздражают.

Зависимый человек отличается тем, что, когда он трезв, ему плохо, а когда он выпьет, ему на некоторое время становится хорошо — и именно к этому состоянию он стремится. Потом он трезвеет, кается, обещает исправиться, строит совместные планы с семьей, и жизнь налаживается. А люди, которые живут с зависимым человеком, вынуждены приспосабливаться к его поведению. В семье, где есть зависимость и созависимость, люди испытывают одни и те же эмоции — одно и то же раздражение, страх, раскаяние.

Созависимый человек часто тоже начинает себя вести неадекватно. Он начинает преследовать алкоголика, может применить насилие — побить, не пустить в дом, отнять деньги. Любая семейная система стремится сохранить статус-кво, каким бы дурацким он ни был. И если в семье есть алкоголик, то есть и механизмы, провоцирующие его на пьянство.

Системная терапия начинается с созависимых людей — нельзя заниматься лечением алкоголика или наркозависимого, ничего не делая с его семьей, потому что именно в семье формируются условия, которые стабилизируют злоупотребление психоактивными веществами. Сама система взаимодействия в такой семье построена определенным образом: как минимум в ней присутствуют напряжение, страх и гнев. Это гнетущая атмосфера. Люди стараются ослабить дискомфорт: кто-то через сверхконтроль, кто-то с помощью ухода в алкогольное или наркотическое опьянение. Важно понимать, что в этой семейной ситуации некого винить, это естественный ход развития отношений в случае злоупотребления психоактивными веществами.

Основная задача семейной терапии заключается в том, чтобы выстроить границы между зависимым человеком и его созависимыми: они должны признать свое бессилие и начать строить собственную жизнь внутри этой семьи. Общение с зависимым человеком тоже должно стать другим — все тепло, которое есть в его фазе раскаяния должно перейти в трезвую фазу. С ним не надо говорить о том, каким он был в состоянии опьянения, потому что тогда он будет находиться в психологической ситуации пьянства постоянно. Какого-то успеха можно добиться, только когда и зависимые, и созависимые лечатся параллельно и одновременно.

Самый частый результат созависимости — нарушения сна и настроения, а также психосоматические заболевания. Выглядит это так: человек приходит к терапевту с жалобой, например, на боли в сердце, при этом обследования не выявляют у него никакого заболевания, и тогда он идет к психиатру.

Психосоматические симптомы часто возникают из-за подавленных страхов. Например, большинство моих пациенток — молодые женщины, которые боятся одиночества и осуждения. Им кажется, что они никому не нужны, у них занижается самооценка, и они начинают терпеть совершенно невыносимые условия: говорят себе, что все хорошо и надо просто переждать тяжелое время, семья — это лучше, чем одиночество, а разрыв отношений — это стыдно.

Созависимые люди чаще всего происходят из дисфункциональных семей, где нет модели нормального поведения. В таких случаях лечат всю семью, включая тех ее членов, которые зависят от алкоголя или наркотиков. Человек, который полностью подчиняет себя интересам другого, уже не осознает своего места в жизни, он также перестает понимать, любит ли партнера. Отношения таких людей движутся по треугольнику Карпмана: жертва — спасатель — преследователь. Люди переживают очень бурные эмоции, после каждого такого всплеска они чувствуют себя опустошенными, и это очень энергозатратно.

Созависимостью нельзя пренебрегать, и во избежание непоправимых последствий необходимо обращаться к специалистам. Оставленная без внимания проблема может привести даже к летальному исходу из-за психосоматического заболевания, невнимания к своему здоровью или постоянного игнорирования собственных потребностей.