«Сколько есть – все мои»: история женщины, которая растит 16 детей

Всего у меня 16 детей. Кровных детей трое — старшая дочь и две самые младшие, близняшки. Тех, кто в приемной семье, у меня 5, а все остальные — усыновленные. По документам я не являюсь мамой приемным детям, но я их законный представитель, а в свидетельстве о рождении записана какая-то другая женщина. При усыновлении переписываются все документы, я становлюсь как бы его кровной мамой, а у ребенка появляются такие же права, как и у тех, кого я родила сама.

Если бы мне кто-то описал эту картину 10 лет назад, я бы точно рассмеялась. Я видела себя мамой двоих детей, мальчика и девочки, живущей в какой-нибудь двушке, ходящей на работу, — самая обычная жизнь, о чем еще мечтать.

У меня был опыт работы воспитателем в детском доме. Многие говорят, что это как детский сад, ничего страшного, а я знаю, что их там бьют, обижают, шпыняют. У нас в группе было огромное помещение, покрытое ковром, и сбоку — небольшой проход с голым полом. На ковре лежали дорогие игрушки от спонсоров — горки, куклы, коляски, машинки. И группа, детки 3–4 лет, должны были весь день просто сидеть на голом полу и ничего не делать, а моя задача заключалась в том, чтобы не пускать их на ковер играть, потому что это для комиссии. Я принесла из дома все, что у меня было, собрала целую коробку с книжками и игрушками. Тогда пришла директор и воскликнула: «Ах, вы дали им игрушки! Нельзя, а то привыкнут, не надо нас с толку сбивать». У детей вообще ничего не было. Мне было очень больно, я приходила домой и рыдала. В общем, через две недели я уволилась. Наверное, этот опыт повлиял на мои последующие решения.

Когда я развелась с первым мужем, у меня был один ребенок. И я очень захотела кого-то маленького, а рожать было не от кого — банальная причина. Тогда задача стояла такая: взять одного ребенка двух лет, здорового, без братьев и сестер. Я боялась всего: генов, болячек, неустойчивой психики. И хотела мальчика, потому что дочка у меня уже была.

Я нашла своего сына, и пока документы оформлялись, недели через три, я узнала, что у него есть сестра. Еще неделя мне понадобилась на то, чтобы поразмышлять о том, что спустя годы я и ее возьму. А потом я решила — зачем спустя годы? Она же все это время была бы в детском доме. И вот через неделю я поехала и забрала ее тоже. У меня стало трое детей.

Потом случился еще один сбой. Моя знакомая взяла двоих из «паровозика» — это 6 детей, изъятых из семьи, которые находились в детском доме. Она оттуда взяла двоих и предложила мне ездить навещать других — это же родственники, получается, в детском доме сидят. Вот мы и донавещались до того, что забрали всех шестерых на двоих — по трое на каждую. Ну а как? Не оставлять же, это же наши дети. Так у меня получилось 6 детей.

Прошло лет 5–6, и мне по-женски снова захотелось малыша, и на тот момент не от кого было рожать. Совершенно случайно, я еще даже не определилась, точно ли хочу взять ребенка, я наткнулась на фотографию Маши. Маленькая Маша была очень похожа на маленькую меня — даже платьице такое же на снимке. Я узнала, что у нее синдром Дауна. Еще какое-то время мне понадобилось, чтобы решить, что для меня важнее — синдром Дауна или отношение к этому ребенку, любовь по фотографии. А потом я поехала за ней черт знает куда, добиралась полдня на перекладных.

Маша училась каждый день: сидеть, пить, есть, ходить, говорить. Сначала она была как младенчик, хотя ей было уже почти два. Но мне это было неважно, я знала, что хочу вытащить ее из детского дома. На тот момент я не знала случаев, когда кто-то еще брал детей с синдромом Дауна.

Маша меня изменила. Она всю семью сделала терпимее, добрее, веселее. Она растапливала сердца всех входящих в наш дом. Постепенно менялось отношение к ней, к синдрому. И тогда я начала осознанно искать детей с синдромом — тех, кто потяжелее, кто обречен на жизнь в детском доме.

И когда я пришла в опеку, выбрав Настю, мне там предложили еще одного отказного малыша с синдромом. И я взяла эту парочку — Настю и маленькую Аню. И последних двух детей, которые в приемной семье, Юру и большую Аню, мы взяли по просьбе опеки. Это тяжелые детки, которых не взял никто в России. У большой Ани синдром Дауна, у Юры — умственная отсталость.

Потом мы усыновили Тимура. Он мозаик, у него не все клетки поражены синдромом Дауна, поэтому внешне он не похож. Но у него есть другие изменения. Например, он выглядит на 5 лет, хотя ему уже 9.

Кстати, у всех моих детей с синдромом Дауна благополучные родители с хорошими доходами, жизненными условиями, у некоторых даже есть новые генетически здоровые дети. Просто они хотели идеальную семью без каких-либо изъянов.

Много лет я не рассказывала своим детям о том, что они приемные. У меня такая политика — пока они не задают вопросов, не надо торопить события. Меня долго не спрашивали об этом самые первые дети, которые попали в семью.

Сейчас все мои дети знают свои истории — кто-то много, а кто-то мало, потому что я тоже не знаю все об их родителях. Иногда им важно узнать какие-то мелочи, и я всегда отвечаю. Мы разговариваем об этом, клеим альбомы «Книга жизни», в которых есть воспоминания, детские фотографии — все, что нам известно. Некоторым детям было важно, как зовут их биологическую маму, и они радовались, когда находили информацию о том, где она жила. О ком-то мы вообще ничего не знаем — если это был отказ в роддоме, например. А дети с синдромом Дауна пока вообще ничего не спрашивают.

Я совершенно не разделяю кровных, приемных и усыновленных детей. Они даже путаются, кто из них кто — усыновленные или приемные, — для них нет разницы.

Когда я брала первого ребенка, Сережу, я не боялась, что наврежу своей кровной дочке. У меня даже никогда и в мыслях не было, что он чужой. Мое — и все. Я принимаю детей со всеми потрохами, как будто я сама их родила. У меня не было момента преодоления, все было легко.

У Сережи было написано в лишении прав, что он один в полтора года бродяжничал. Вы можете себе представить полуторагодовалого бродягу? В документе говорилось, что его бросили на улице, а соседи по деревне его подкармливали. Тогда он жил со своей несовершеннолетней мамой, она тоже из детского дома. Через какое-то время она занялась разбоем, и ее посадили на 7 лет за то, что она какой-то бабушке проломила череп за 2000 рублей.

Скажи вслух, чего ты боишься, что для тебя неприемлемо, и все это у тебя появится. То, чего я боялась в первый раз, когда брала Сережу, я взяла в виде Наташи, его сестры.

Она осталась со своим папой, который увез ее к новой любовнице. Папа с этой любовницей с утра до вечера квасили, не приходя в сознание, а ребенок жил под столом. Кормить ее забывали, и она ела из помойного ведра. Через какое-то время ее изъяли, и была такая картина: совершенно дикий четырехлетний ребенок с проплешинами на голове, вообще без зубов и ногтей, который еще и рычит. Когда я ее взяла, с ней невозможно было выйти на улицу: она тут же хватала жеваные жвачки, мусор с земли. Это было страшно.

К счастью, она не очень помнит, что с ней было до того, как она попала в семью. Хотя у нее феноменальная память. У нее спросишь, что было 12 ноября 2007 года, и она скажет. Возможно, она все помнит, просто не хочет об этом говорить.

Какое-то время мы жили на энтузиазме. Я тогда не боялась — думала, что любовь все излечит. Ну а потом я привыкла, поняла, что никуда от этого не денешься. Общество ее не принимало — это же дикий Маугли, который воет, не умеет говорить, но при этом попрошайничает, манипулирует (кстати, это у нее осталось). Были частые истерики — она выла по три часа каждый день так, что душу захватывало, это звучало как самое концентрированное отчаяние. И эти вопли нельзя было прекратить. Сейчас Наташе 14 лет, и такие истерики все еще случаются — не каждый день и не три часа, но бывают. Другие дети тоже привыкли. Сейчас даже никто не бросает своих дел, когда такое происходит.

У Светы все умерли. В отличие от других у нее была семья до 5 лет. Все-таки это много значит, она очень отличается от детдомовских детей, ведь она знала, что это такое, когда носят на ручках, разговаривают. Она постоянно поет какие-то детские песенки — значит, их ей явно пели. Пусть ее родители наркоманы, которые скололись и умерли, но они многое ей дали. Потом с ней была бабушка — пусть она алкоголичка и местное посмешище, но это любимая бабушка Светы. Да, она болталась по двору без присмотра, когда ее изымали, но она все же возвращалась домой. Свете было почти 9 лет, когда мы ее взяли.

Вообще, она волшебная. У нас были две няни-филиппинки на пятерых малышей, которые уволились в один день без предупреждения. Мы остались без помощи, и Светонька одна заменила двух нянь. Причем я ее об этом не просила, а она подошла к малышам и совершенно естественно начала их организовывать в хоры, играть с ними концерты и спектакли. Она бесподобна, девочка-припевочка. В ней огромный педагогический талант, природный.

У Светы ВИЧ. Ее я взяла сразу после Маши — первой девочки с синдромом Дауна, которая попала в семью. Свету вместе с Сашей очень хорошо пиарили тогда. Они были в хорошем детском доме семейного типа. Я забрала двух последних девочек, чтобы закрыть группу, потому что им грозил перевод в обычный детский дом, а система детей калечит.

Дети с ВИЧ очень красивые. Не знаю, как это объяснить, но когда я смотрела анкеты ВИЧ-инфицированных детей, я отметила, что там один другого краше. Когда я еще брала Сережу и впервые увидела этих детей, я подумала: «Как жаль, что у них нет будущего, ведь их никто никогда не возьмет». А потом я стала общаться с людьми, больше узнавать о мире, поняла, что они не заразные, что могут прожить до ста лет. Для меня это было важно, потому что больше всего я боюсь смерти ребенка, это пережить я не готова. Кстати, это здоровые дети, которые никогда в жизни не болеют, даже простудой — они же каждый день принимают мощный противовирусный препарат.

Со мной не живут двое моих детей. Это кровная дочка, которую, как и меня, зовут Саша, и приемный сын из того «паровозика» по имени Саша. Кстати, когда я ждала двойню, мне абсолютно все предлагали назвать близняшек Сашами. Дочь учится в университете на ветеринара. Она спасает животных, волонтерствует в приютах, выгуливает чужих собак бесплатно. Когда я спрашиваю у нее, зачем она это делает, она отвечает: «На себя посмотри». Она хочет поехать в далекие города, чтобы лечить животных, которым не оказывают помощь. А сын Саша уехал к кровному брату, он учится на слесаря. Я к ним приезжаю.

Тимура я навещала в детдоме, куда ездила волонтером. Потом его взяли под опеку, я общалась с его семьей, даже стала его крестной. А через пару лет его опекунша позвонила мне и сказала: «Все, я сдаю его в детский дом, мне не нужны дома люди с ментальной инвалидностью». Он должен был отправиться в детский дом. Тогда я пришла в опеку и сказала: «Я понимаю, что у меня много детей, но мне нужно усыновить этого ребенка».

У Юры и большой Ани похожие истории. Нам их предложили, когда выпустили закон Димы Яковлева, а мы решили не отказываться. У Юры и Ани уже были американские мамы — они их навещали, привыкли друг к другу. В общем, оставалось 2–3 недели, до того как они должны были уехать насовсем. Но наша страна сказала, что мы наш генофонд никому не отдадим и раздадим детей по российским семьям. Некоторых детей фиктивно записывали на воспитателей, и они даже детдома не покидали. И в прошлом году, в сентябре, Астахов, видимо, дал какой-то втык — и детей стали устраивать по-настоящему. Двое попали ко мне, а до этого за 5 лет ими вообще никто не заинтересовался.

Юрка был в том же доме, что и Тимур. И когда я приезжала к Тимуру, он все время ходил за мной следом. Он был такой неряшливый, все лицо в песке, сопли текут. Еще попрошайничал все время. Я помню, что подумала тогда: «Ой, ну вот этого мальчика точно никто не возьмет!»

У большой Ани обычная история — родители отказались из-за синдрома Дауна. А у Юры, вообще, все запутанно: мама, будучи в браке, встречалась с другим мужчиной из Азербайджана, который тоже был женат. У них родились двое детей от этой связи, и они их сдали в детский дом, потому что и у одного, и у второго семья. Брат Юры до сих пор в детском доме, он тоже из списка. Мы общаемся с американскими мамами, которые должны были усыновить Аню и Юру: пишем им письма, они присылают фотографии, рассказывают, как они их ждали, как они молятся за них, как молились, чтобы они попали в семью. Иногда мы посылаем им поделки.

Иногда дети ссорятся, иногда раздражают друг друга — все как у всех. Но они друг за друга горой. У нас нет долгих ссор. С лаской все вообще легко. Например, маленькие дети вообще не сходят с рук — их один подержал на ручках, попел, провел экскурсию по дому и передал другому старшему. Ни одна женщина не сможет играть с ребенком 24 часа без перерыва, а так получается, что у каждого ребенка ласки, внимания и любви больше в разы: это все само на них сыплется. Любви у нас точно навалом.

Я думаю, что не лишаю старших детства, у них все это есть. Все гости удивляются тому, какие у меня заботливые и внимательные дети, наверное, только поэтому. У нас нет такого, что старшие свою жизнь на алтарь положили. Часто мы куда-то с ними уезжаем, а маленькие остаются с нянем. Я думаю, что дети с умственной отсталостью, синдромом Дауна и другими проблемами оказывают очень хорошее влияние на здоровых детей в моей семье, потому что все они учатся терпению и доброте.

Вообще, у детей из детского дома часто отсутствует мотивация. Ребенок может весь день сидеть и смотреть в одну точку, а я должна их направлять. Ведь в детском доме за них все решают — вплоть до того, какую одежду надеть и на какой странице книжку открыть. Я много борюсь с этим.

Я все время выхожу замуж с кучей детей, они никак не мешают отношениям. Например, шестерых я набрала, будучи в гражданском браке. Потом я второй раз вышла замуж с этими шестью детьми, сейчас я замужем третий раз, вышла с восемью. Женщина может выходить замуж с любым количеством детей, знакомиться, строить свою личную жизнь.

Мы с мужем учились в одном классе, дружили с начальной школы. Мы все время друг другу нравились, но он был стеснительный. Потом наши пути разошлись, я вышла замуж, в 18 лет родила. Иногда мы виделись на встречах одноклассников.

А когда у меня было шестеро детей, мы с ним в компании друзей поехали отдыхать в Европу. У нас был план объехать кучу стран — от Финляндии до Италии.

Та поездка была на волоске, потому что я собиралась ехать одна, без детей. Я до последнего не могла сказать друзьям точно, поеду ли, ведь мне надо было пристроить всех на это время. И только за 5 часов до поездки я всех пристроила. Фактически произошло волшебство.

Мы ночевали в палатках. У нас было интересное, романтическое путешествие. И где-то в Париже, под луной, он сказал мне: «Будь моей женой». А у меня тогда был редкий период, когда я не состояла ни в каких отношениях. Я ответила: «Ну ты что, у меня 6 детей, зачем тебе столько проблем? Отдыхай, уже, видимо, не судьба нам».

И мы с ним снова разошлись года на два. У него случились новые отношения, а я успела выйти замуж и развестись. Когда мы встретились в следующий раз, у меня было уже 8 детей. И он спросил: «Ну а теперь?» Я ответила: «Ну а теперь давай, я все переосмыслила».

Меня всегда не любили свекрови — не везло как-то. Еще в школе я смотрела на его маму и думала: «Боже, кому же такая свекровь достанется, кому так невероятно повезет?» Она мне безумно нравилась — добрая, веселая, понимающая. А я все время на вопрос о количестве детей называю разные цифры, чтобы никого не пугать. Классические фразы: «смотря как считать», «сколько бы их ни было, все мои», «да кто же их всех сосчитает». Обычно человек отстает. А свекровь потребовала тогда конкретного числа. Я выдохнула и сказала, что 8. А она так радостно отвечает: «Восемь! Как здорово! Просто невероятно! Нас тоже в семье восемь было». Я ждала любой реакции, но не такой.

И теперь все 16 детей называют моего мужа папой. Это само как-то получилось, он хороший папа.

Мы живем в большом двухэтажном доме в Подмосковье. Мы специально искали дом с такой планировкой — чтобы кухня, гостиная и игровая зона были объединены. На втором этаже у нас спальни. Утром мы все встаем и плотно завтракаем, потом делаем какие-то дела или совершаем поездки. В будни у некоторых детей реабилитационный центр, у всех кружки. Мы 6–7 дней в неделю ходим в спортивный центр: пока я тренируюсь в зале, дети плавают, занимаются карате, танцуют современные танцы. Потом у маленьких сон, а у старших в тихий час — свободное время, и я тоже могу чем-то позаниматься. Но это в те дни, когда мы никуда не уехали.

А вообще, у нас нет одинаковых дней, поскольку я спонтанная, а раз я такая, значит, мы все так делаем. В общем, мы совершенно спонтанно можем поехать в парк, на экскурсию, на море. В две машины мы все прекрасно помещаемся.

Нет такого, что я готовлю 4 раза в день: я так могу, меня это не напряжет, но иногда я не успеваю или поздно прихожу, у меня же постоянно какие-то поликлиники и кружки. Если я в этот момент не готовлю, то готовят другие, меня тут же легко заменить. Все мои старшие дети прекрасно умеют готовить, это воспитательный момент. На самом деле намного проще самой, но тогда ты будешь сама это делать всю жизнь.

Кстати, мы из Юры растим повара, потому что у него предки из Азербайджана, и мне почему-то пришло в голову, что они все там хорошо умеют готовить. Его сложно заставить заниматься математикой, но он всегда с удовольствием помогает суп сварить, мясо приготовить — прямо первый бежит.

Старшие дети помогают с младшими. А еще у нас есть нянь, который справляется с ними на раз-два. Он может не только всех детей накормить, помыть, уложить, он еще и занимается с ними боевыми искусствами, учит танцевать. Также он готовит сам — он из Узбекистана и постоянно делает манты, самсу, плов. И тоже все с детьми.

Няня зовут Махмуд, это молодой 23-летний парень, который живет с нами уже почти три года. Изначально нам порекомендовали его как хорошего, ответственного строителя. Еще до того как стать нянем, он много занимался с детьми, учил их строительству, боксу, танцам. А когда уволилась очередная няня, мы предложили ему заниматься детьми. Но он также делает ремонт. Махмуд называет меня сестрой, дарит какие-то подарки. У нас семейные отношения.

Мы все спим на втором этаже, в каждой комнате у нас живет по 4 человека, включая нас с мужем — близнецы пока спят в нашей комнате. Соответственно, 4 мальчика, 4 девочки и малыши. У нас нет проблем — они все сами по себе очень режимные, хотя я вообще не режимная. Я не умею укладывать их днем — это делают либо старшие дети, либо нянь.

У детей всегда есть возможность побыть наедине с собой — комнаты наверху днем пустые, там никого нет. Но они все равно почему-то рвутся вниз, играть со всеми. Либо мы занимаемся рукоделием, либо гуляем.

Летом у нас был один очень счастливый день. Мы вышли на прогулку, была жара, такая приятная погода и лужи повсюду. Я их вывела и сказала: «Вы можете побегать по лужам». Они не поверили: «Что, правда, мама? Прямо в лужу?» Сначала они неуверенно так заходили в лужу, боялись испачкаться. А закончилось это тем, что они все по уши были в грязи. Зато потом говорили, что это был их лучший день.

Сейчас мы с мужем купили дом в Таганроге, чтобы ездить туда отдыхать 3–4 раза в год. Мы посчитали, что один раз нам всем выехать на море — это почти столько же, сколько купить дом. Там очень дешево и есть море.

Мои дети умеют все. Мальчики могут собрать мебель, сделать поделки из дерева, построить курятник, что-то починить — вплоть до электрики. Плюс дети освоили все виды рукоделия. Дома нет телевизора, но у нас все всегда чем-то заняты. В течение дня запрещено смотреть мультики или фильмы, зато у нас есть вечерний сеанс. Например, сейчас мы смотрим художественные фильмы про болезни — о том, как люди их преодолевают. А параллельно мы что-то делаем руками, у нас такое правило.

Лично мне хватает времени на все: спорт, экскурсии, рукоделие. Если я захотела погулять, мы просто собираемся и едем. А могу и без детей куда-то выбраться — например, на какие-нибудь мастер-классы.

Недавно мы посчитали, сколько денег у нас уходит только на питание. Мы пришли в ужас — 120 тысяч в месяц. Еще у нас очень много уходит на кружки, потому что они все платные, и тренеры, которых мы нанимаем, тоже все платные. Плюс у нас есть репетитор, который каждый день занимается с детьми, — и это тоже месячная зарплата человека. Еще у нас нянь. Собственно, когда мы все это оплачиваем, у нас практически ничего не остается.

Я думала о своих приоритетах и решила, что меня это все вполне устраивает. Я не могу отказаться ни от чего из этого, я не хочу оставлять детей без кружков. Лично я не шопоголик, но если мне что-то понадобится, я пойду и куплю. Хотя у меня меньше всех одежды в доме, а у детей много, потому что мне нравится покупать детскую одежду.

Мы закупаемся на оптовых рынках, покупаем размерными рядами — целую машину колготок, курточек, кофточек. Размерный ряд — это необязательно одно и то же, поэтому дети ходят в разном. Но бывает, что мы и одинаковую одежду берем, просто потому что мне нравится, когда у всей семьи есть одинаковые модные костюмчики.

Раз в неделю мы делаем массовую закупку продуктов — крупы, мясо, рыба, масло, сахар. А еще каждый день я покупаю две сметаны, четыре батона хлеба, овощи и фрукты.

Выплаты по детям помогают, но у нас же не за всех детей платят много. Папа работает, я работаю, есть пенсии, потому что некоторые дети — инвалиды. Но эти выплаты не слишком большие, хотя спасибо, что такие. На Лену и Риту мне еще целый месяц, пока им не исполнится полтора года, будут платить по 8 тысяч. А потом — по 500 рублей. На кого-то я вообще ничего не получаю, потому что в некоторых случаях платят только малообеспеченным, а мы не малообеспеченные.

На приемных детей, которых 5, выделяют пособия и вознаграждения для приемного родителя. Нам это уже не помешает, поэтому мы пока не усыновляем их. В каждом регионе это разные суммы плюс есть зависимость от того, инвалид ребенок или нет. В Подмосковье в месяц выделяют около 25 тысяч на ребенка-инвалида и в районе 12 на здорового ребенка.

Как-то получается, что сейчас мы живем лучше, чем когда у меня было 6 детей и я работала на 4 работах. Сейчас у нас такой период, что если мы чего-то захотим, мы себе это позволяем. Мы не можем поехать все дружно в Таиланд, но в Таганрог можем. В Таганроге мы не просто отдыхали, а, например, ходили даже все вместе в спа.

После того как я завела свой блог в инстаграме, мне сразу же два журнала предложили писать статьи — о детях и о рукоделии. А еще мне предложили быть литературным рабом, куратором чужого тренинга. Также меня зовут на работу в реабилитационный центр, где занимаются и мои дети. Я на все согласилась.

Мне иногда кажется, что детей даже мало. Вот недавно одна Света уехала в Израиль, и дома стало как-то тихо, пусто. Или бывает, что одна Маша ушла в реабилитационный центр — и то же самое. Одного нет, и уже чувствуешь, как чего-то не хватает.

Я хочу, чтобы дети жили так, как им нравится, необязательно жить со мной. Я знаю, что некоторые дети со мной навсегда. Ну а другие пусть строят свои семьи, если захотят. Мне нравится картинка, где мы все собираемся за одним столом в праздники. Вообще, я мечтаю о ферме, большом участке, каких-нибудь козах, чтобы дети с синдромом за ними ухаживали. Они очень это любят — заботиться, ухаживать, они отлично отслеживают время.

Когда мои старшие дети подрастут и станут самостоятельными, я, возможно, возьму еще кого-то, я этого не исключаю. Но это только когда вырастут старшие. Хотя я всегда так говорила.