В феврале 2025 года активистка и междисциплинарная исследовательница Татьяна Калинина выложила в своем блоге два поста, посвященных «токсичной бережности» — так она назвала формат общения, «пропитанного до абсурда утрированной осторожностью». Такую токсичную бережность можно распознать по ключевым признакам:
- Лишение субъектности собеседника — человек как будто сам не способен обозначить границы, поэтому их ставит вторая сторона («Наверное, тебе это может быть неприятно, поэтому я не буду этого делать»).
- Избегание отличий в опыте или взглядах, как следствие — отказ от конфликтов и обсуждения острых или неудобных тем из страха обидеть собеседника.
- Создание фейкового уважения — извинения становятся ритуальными и шаблонными, а не искренними и честными («Прости, если это окей, но можно я сейчас не буду об этом говорить, если ты не против, конечно?»).
- Постоянный самоконтроль, в основе которого лежит страх сказать что‑то не так.
- Замена доверия и близости страхом и изоляцией, потому что любое слово воспринимается как угроза, а тишина становится безопаснее общения.
- Международное общественное движение ЛГБТ признано экстремистской организацией и запрещено на территории РФ.
«Пост вырос из моего активистского и фасилитационногоСтиль управления, набор инструментов и практик, которые позволяют эффективно организовать групповое обсуждение. опыта — я уже более пяти лет в этих сферах. И все это время внимательно наблюдаю, как устроена коммуникация внутри сообществ, которые поддерживают уязвимые группы и борются с насилием и социальной несправедливостью, — рассказала „Афише Daily“ Татьяна. — Все это время я существую в среде, где забота и бережность — базовые ценности. Но в какой‑то момент я стала замечать, что вместо объединения бережность часто становилась инструментом исключения и давления, вроде как „правильным“ способом себя вести, говорить, реагировать. Я поняла, что, как и токсичность, она может становиться формой власти».
Такие перемены Татьяна замечала на личном опыте — например, когда ее коллеги говорили о важности «открытой и честной коммуникации», но в кризисные моменты отказывались от диалога и прибегали к молчанию, пассивной агрессии или манипуляциям. Калинина признается, что этот пост — результат размышлений о том, как бережность может быть использована во вред: «Мне было важно проговорить это, чтобы вернуть бережности первоначальный смысл. Она не должна быть ширмой для избегания или давления — она должна представлять собой честность и открытость к разговору даже в трудных условиях».
Как мы оказались в культуре терапии
Аналогичные разборы новой лексики и манеры общения уже делали другие активисты. Например, Мария Бобылева в проекте «Таких дел» «Мы так не говорим» рассказывала, как «язык травмы» и психологические термины не только закрепились в бытовой речи, но и потеряли первичный смысл и повлияли на наше мышление. Социолог Фрэнк Фуреди назвал этот процесс «терапевтическим поворотом», когда терапевтический способ мышления выходит из кабинета специалиста и определяет общественные взгляды по вопросам, не касающимся терапии. «Терапевтический поворот» проявляется разными способами:
оценка семейных, дружеских, романтических или рабочих отношений степенью токсичности;
выбор места работы по уровню эмоциональной зрелости коллектива;
поиск причин проблем в отношениях в детских травмах.
Нередко к такому поведению, по мнению социолога, прибегают люди, которые никогда не были на приеме у профессионального психотерапевта и знают о науке психологии исключительно из рекламных кампаний брендов, книг по самопомощи, соцсетей и других источников. Объясняя, почему так происходит, социолог Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Анастасия Андреева называет две причины:
- Чрезмерное стремление к индивидуализму. Терапевтическая культура, по мнению исследователей, становится моральной и этической основой неолиберализма. Установка на вечное самосовершенствование (не только «работа» в ментальном или духовном плане, но и, например, «прокачка» навыков ради смены работы на более высокооплачиваемую), принятие за аксиому пользы от пресловутого «выхода из зоны комфорта», фокус на взгляд внутрь, а не вовне — все это прекрасно встраивается в парадигму индивидуализма.
- Поиск способа преодоления трудностей. Современная эпоха — это эра неустойчивости: упадок государства всеобщего благосостояния в странах Запада и социального государства на постсоветском пространстве, размывание проторенных жизненных сценариев, нестабильная геополитическая обстановка. В результате современные люди (особенно молодежь, которая находится в невыгодном положении из‑за отсутствия накопленных капиталов и успешных опытов переживания кризисов) остро нуждается в средстве контроля над собственной жизнью.
Терапевтическая культура дает такой инструмент: через осознание и проработку событий прошлого как травм люди выстраивают нарратив преодоления трудностей, где нынешние они предстают победителями. Андреева обращает внимание, что все эти аспекты особенно актуальны для людей, которые не могут считаться успешными по другим метрикам — например, у них плохие отношения с семьей, отсутствуют общественно признанные достижения, нет высокооплачиваемой работы и не только.
Как терапевтичная культура породила «язык терапии» — и почему он так раздражает
Термины вроде «токсичности», «триггера» или «травмы», попавшие в широкий оборот и часто употребляемые неправильно, у многих вызывают раздражение. По словам Андреевой, с одной стороны, появление этих слов в речи можно считать благом: психотерапия легитимизировала артикуляцию личного опыта страдания, который долгое время считался неприемлемым в публичной сфере (знаменитое «не выносить сор из избы»), и все больше людей получают возможность найти обозначение для своих ощущений и работать с ними. С другой стороны, эти слова часто отрываются от контекста и используются в значении, далеком от оригинального, что может привести к превратному пониманию психотерапии и ментального здоровья.
Примеры таких процессов описывают сами психологи в одном из материалов издания Vox. Так, консультант по ментальному здоровью Жаклин Теналия обращает внимание, что слово «травма», которое ранее обозначало эмоциональную реакцию на страшное событие, сегодня все чаще используется как зонтичный термин для «всех вещей, которые расстраивают». Похожая трансформация происходит и со словом «токсичный» — в этом уверена Каролина Бандинелли, доцент кафедры медиа и креативных индустрий в Университете Уорика. По ее словам, называть так людей непродуктивно, так как подобная характеристика не предполагает диалога о том, что именно она значит, а также стирает причины, почему он ведет себя так или иначе в какой‑либо ситуации.
Клинический психолог и автор телеграм-канала «ПостПсихология» Андрей Гасан отмечает, что термины из психологии действительно становятся все более популярными — услышать о триггерах, абьюзерах, нарциссах и прочем можно не только во время сессии с терапевтом, но и по телевизору, в разговоре с друзьями, при просмотре видео любимого блогера и так далее. «Одно из главных последствий такого процесса — снижение значимости терминов. Например, когда человек называет каждую неприятную ситуацию травмой, а эгоцентричного человека — нарциссом, — говорит Гасан. — При этом люди забывают, что та же эгоцентричность — основа самооценки любого человека, и называть ее нарциссизмом неверно».
Другое последствие популяризации языка терапии — это иллюзия возможности самодиагностики. По словам Гасана, это может происходить, например, в контексте СДВГ: отсматривая в соцсетях десятки роликов об этой ментальной особенности, человек «может все больше начинать верить, что его тревоги и забывчивость — это следствие расстройства». На самом же деле эти признаки могут быть симптомами депрессии — диагностировать точно заболевание может лишь специалист, а самопостановка диагноза лишь вредит человеку.
Терапевтические термины и необходимость учитывать чужие чувства настолько повсеместны, что кажутся абсурдными и вызывают скепсис. Над этим нередко шутят в соцсетях: например, фраза «мне откликается» теперь используется для того, чтобы высмеять любовь к специфическим терминам.
Вслед за обесцениванием бережных слов и формулировок нередко обесценивается сама идея ненасильственного общения: пользователи все чаще хотят говорить то, что думают.
«Я увидела, как некоторые начали воспринимать пост как разрешение на грубость: если даже активистка пишет, что ее это все достало, значит, можно и дальше говорить „как есть“, игнорируя чужой опыт уязвимости, дискриминации, насилия, — говорит Татьяна Калинина. — В этом месте мне стало не по себе. Потому что одно дело — критиковать форму, в которой бережность становится инструментом давления, и совсем другое — использовать это как повод для агрессии и обесценивания. Но, как ни странно, именно такая реакция показала мне, насколько важно видеть тонкие границы: между честностью и насилием, между открытым диалогом и желанием просто выплеснуть раздражение».
Как использовать язык терапии и не скатываться в токсичную бережность
У токсичной бережности есть и альтернатива — стремление к открытому и честному разговору о том, что мы чувствуем и чего хотим на самом деле. О том, как это может выглядеть на практике, активистка Татьяна Калинина рассказала во второй части своего поста, объяснив по пунктам ключевые шаги:
Радикальная честность и прозрачность. Вместо того чтобы использовать формальные фразы, эффективнее запрашивать обратную связь, что поможет обеим сторонам выразить свою позицию («Я хочу обнять тебя, как ты к этому относишься?», «Как я могу поддержать тебя?»).
Этика заботы вместо фальшивой бережности. Стерильные фразы лучше оставить в стороне, использовав вместо них осознанное внимание к потребностям людей и их автономии («Я с тобой, и я поддерживаю тебя. Что тебе сейчас поможет?» вместо «Я не знаю, можно ли тебя обнять и что я могу сделать, поэтому я просто оставлю тебя в покое»).
Принятие неизбежности конфликта. Помните, что столкновения, сложные эмоции и даже ссоры — естественная часть взаимодействия, которой не нужно бояться, а их избегание приводит к накоплению претензий и критики друг к другу, которая в перспективе навредит связям («Я не знаю, как ты это воспринимаешь, но мне важно говорить об этом» вместо «Я не хочу тебя задеть, поэтому предпочту промолчать»).
Ответственность за собственные границы. Предугадать эмоции друг друга невозможно, и каждый сам отвечает за то, что чувствует («Если тебя это заденет, ты можешь об этом сказать» вместо «Я должен предугадать твои триггеры, иначе я плохой собеседник»).
Следование таким правилам вместе с осторожным использованием языка терапии — по крайней мере лишь в тех случаях, когда мы уверены в его корректном использовании, — поможет сделать общение с окружающими более открытым и искренним. «Потому что, если мы действительно хотим создавать сообщества, которые могут справляться с трудностями, нам придется учиться быть в этих трудностях вместе», — говорит Татьяна Калинина.
Социолог Анастасия Андреева, в свою очередь, уверена, что «сдвинуть терапевтический язык с пьедестала» может новая реальность общения. «Должно произойти одно из двух: либо появится альтернатива, закрывающая те же общественные потребности — открытый разговор о ментальном здоровье, балансе работы и жизни, в целом об эмоциональной сфере, — либо сменится вектор общественного запроса, — говорит Андреева. — Для того чтобы терапевтический язык приносил больше пользы, чем вреда, нужно грамотно его использовать, а для этого широкая аудитория должна быть хорошо знакома с психологией в ее изначальной, а не поп-версии».