«Он моя собственность»: как и почему люди становятся сталкерами

«В семнадцать лет у меня появился первый парень. Мы встречались год, а потом отношения начали портиться. Парень начал ко мне прохладно относиться, а я же, наоборот, цеплялась за него и пыталась контролировать. В итоге парень сказал, что нам лучше расстаться.

Я не могла смириться с его решением. За время наших отношений я начала считать, что он моя собственность, приложение ко мне. И у него не может быть отдельной жизни от меня. Поэтому после расставания я начала его преследовать.

Сначала я просто писала ему, звонила, предлагала встретиться. Это длилось год. Наверное, я бы перестала это делать, если бы он просто молчал. Но иногда он соглашался на встречи. Это стимулировало меня продолжать.

С одной стороны, он явно хотел избавиться от моего внимания. С другой — он сам почему‑то постоянно появлялся в местах, где была я. Он даже пришел волонтерить в ту же организацию, что и я. Сначала я подумала, что он пытается вернуть отношения и все наладить. Но он сделал вид, что не знает меня, и начал флиртовать с другими девушками. Меня это жутко разозлило».

«Но на этом история не закончилась: я узнала, что он все же начал встречаться с одной из волонтерок. Тогда я продумала план мести. Раз не могу вернуть парня, то сделаю так, чтобы ему было больно.

Я познакомилась с его новой девушкой. Оказалось, она не строила планов на отношения с моим бывшим парнем. У нее было биполярное расстройство личности, как и у меня, и на подъеме настроения она просто флиртовала с окружающими. Я подговорила ее мстить бывшему вместе со мной.

Мы подкараулили его у входа в университет, где повесили издевательский плакат с его изображением. Он увидел это и сбежал. Мы хохотали ему вслед.

Когда я увидела, что он напуган, мне стало неинтересно продолжать преследование. К тому же одна из моих подруг тоже сталкерила своего бывшего: она так сильно хотела его вернуть, что начала этим жить. Я смогла увидеть со стороны, насколько это ненормально».

«С тех пор я не зацикливалась ни на ком до такой степени. Помогли годы психотерапии. К тому же я повзрослела, и у меня появились интересы важнее, чем тратить часы на продумывание, как бы подстроить с кем‑либо встречу».

Это форма насилия, проявляющаяся в виде навязчивого и нежелательного внимания со стороны одного человека к другому. Ему подвержены люди всех возрастов и социальных групп. Большинство сталкеров — мужчины, но женщины тоже могут быть преследовательницами. По информации американского центра предотвращения преследований (SPARK), с этой формой насилия хоть раз сталкивалась каждая третья женщина и каждый шестой мужчина. В России подобной статистики таких случаев нет.

Чаще всего сталкерами становятся бывшие или нынешние партнеры (42% случаев). Они не могут смириться с расставанием и пытаются восстановить власть над человеком. Еще в 40% случаев преследования начинают бывшие коллеги.

«Чаще всего сталкинг — это следствие агрессивной маскулинной культуры, — объясняет психолог и главный редактор медиа о психологии „Чистые когниции“ Антон Вотрин. — Ведь большинство сталкеров — мужчины, а в патриархальной культуре нормализовано преследование женщины и непринятие отказа. Таким людям часто бывает сложно осознать, что они делают что‑то плохое».

Женский сталкинг ошибочно считают менее опасным. На самом деле любой вид преследований несет в себе угрозу. При этом мужчины обычно дольше терпят сталкинг, прежде чем сообщить о нем полиции.

«Сталкинг — всегда насилие. Вне зависимости от формы. А насилие не может быть безопасным. Если вы замечаете в себе тенденцию к сталкингу и не можете избавиться от навязчивых мыслей о человеке, стоит обратиться за помощью к психологу или психиатру. В некоторых случаях преследование может быть симптомом какого‑то психического расстройства, например депрессии или БАР.

Не бойтесь обращаться за профессиональной помощью — даже если все уже зашло далеко. Часто помочь себе без вмешательства специалиста бывает сложно. Еще можно обратиться к курсам по модели НОКСА для авторов насилия. В России их проводят, например, в центре „Альтернатива“.

Помимо преследований в реальной жизни, распространен киберсталкинг: слежка за соцсетями человека, сбор информации о нем, взлом аккаунтов, подключение программ, позволяющих следить за его перемещениями и действиями (обычно такая функция есть у приложений для родительского контроля). По информации „Лаборатории Касперского“, как минимум 15% россиян сталкивались с онлайн-слежкой со стороны партнера».

«В девятнадцать лет я пришел учиться в школу вожатых. После одного из занятий мне во „ВКонтакте“ написала девушка оттуда: сказала, что влюбилась в меня и хотела бы со мной отношений. Я не хотел продолжать общение, но не осмелился сказать об этом напрямую. Просто старался уклониться от ответа и сменить тему.

Это длилось пару месяцев: каждый день она писала мне и мы вели нелепый small talk. Но на третий месяц она начала перенимать мою личность. Сохраняла себе все мои аудиозаписи, смотрела фильмы, которые я добавлял, и рассказывала мне же о них».

«Мне стало жутко. Я впервые столкнулся с таким поведением и не понимал, как мне себя вести. Не хотел ее обидеть, но и самому становилось не по себе.

Я решил прекратить занятия и удалил страницу. Тогда она начала писать моим друзьям — пыталась восстановить связь. Я попросил одного из них объяснить девушке, что ее поведение меня пугает. Это подействовало на несколько дней, после чего она продолжила писать моим знакомым с просьбой дать ей мой контакт. Тогда друг ответил ей в более грубой форме, после чего она все же перестала интересоваться моей жизнью — по крайней мере, открыто.

С тех пор прошло восемь лет, но у меня по-прежнему нет страницы в соцсетях с моим настоящим именем — я пользуюсь профилем вымышленного человека и стараюсь не загружать в интернет свои фотографии. Думаю, если бы подобная ситуация повторилась, я бы четче расставил границы и сразу же сообщил о своих чувствах».

«В российском законодательстве нет такого понятия, как сталкинг. А значит, за это нет и наказания. Этот вид насилия просто не считается преступлением, говорит адвокат и руководительница центра защиты пострадавших от насилия Мари Давтян. Привлечь человека за онлайн-преследования еще сложнее.

Поэтому в работе с пострадавшими от сталкинга юристы вынуждены искать в действиях агрессоров признаки других преступлений. Это, например, нарушение неприкосновенности частной жизни (137-я статья УК), неправомерный доступ к информации (272-я статья УК) и нарушение тайны переписки (138-я статья УК). Уже по ним адвокаты пытаются привлечь сталкеров к ответственности.

«Если вы просто напишете в правоохранительные органы заявление о том, что вам приходят тысячи сообщений в день, сотрудники откажутся рассматривать такое дело. Но если вы понимаете, что сталкер собирает информацию, составляющую тайну личной жизни, это основание для заявления в Следственный комитет. Но и эти дела рассматриваются крайне неохотно и плохо. Зато таким образом можно хотя бы сообщить государству о том, кого и чего вы опасаетесь. И если человек перейдет границы дозволенного, это может стать доказательством в разбирательстве.

Других вариантов, к сожалению, пока нет. При этом в нашей практике сталкинг часто перерастает в физическое насилие. Поэтому лучше заранее сообщать о преследовании в полицию, чтобы в будущем хоть как‑то себя обезопасить».

«Если вы чувствуете, что происходит что‑то нехорошее, важно тут же максимально ограничить общение с человеком. Тогда остается шанс, что без подкрепления ему станет просто неинтересно вас преследовать.

Второй шаг — это публичность. О преследовании нужно рассказывать окружающим, чтобы они понимали, что происходит. Зачастую сталкинг расцветает в тишине и темноте, когда о происходящем рядом насилии никто не знает и сталкер остается анонимным».

«В конце 2019 года на остановке у работы ко мне подошел неизвестный мужчина: предложил познакомиться и обменяться контактами. Я отказалась и не придала ситуации значения, но через несколько дней ситуация повторилась.

Я предположила, что это просто совпадение, и попробовала приехать на работу пораньше. Но это не помогло: из автобуса я увидела, что он ждал меня на остановке. У меня заколотилось сердце. Он улыбался. Я сказала ему, что его поведение меня пугает, и попросила больше сюда не приходить. Он только загадочно молчал».

«Я выбежала из автобуса на ближайшей остановке — он вышел со мной. Тогда я зашла в ближайший магазин, предупредила о происходящем работника, вызвала такси. В следующий раз он ждал меня вечером после работы на остановке уже у моего дома. Стоял в капюшоне и улыбался. Я жила в ЖК с охраной, поэтому зашла в ближайший подъезд и попросила сотрудника проводить меня до квартиры.

Дома я пыталась прийти в себя. Мне казалось, что он вот-вот постучится в мою дверь. Я стала подозревать, что он не просто так появляется на остановке синхронно со мной: каким‑то образом ему удавалось узнавать, когда я выхожу из дома.

Моя дочь решила проверить мои соцсети и электронную почту. Оказалось, все они были взломаны еще несколько месяцев назад. Мы предполагаем, что незнакомец отслеживал мою локацию в режиме реального времени: в аккаунте Google есть такая опция.

Я обратилась в полицию. Сотрудник выслушал меня и сказал, что в деле отсутствует состав преступления: в меня, должно быть, просто влюбились. Фиксировать факт взлома соцсетей в полиции отказались. Мне повезло: весной 2020 года началась пандемия, и нас перевели на удаленный режим работы. Я почти не выходила из дома.

Мне начали сниться кошмары, по ночам меня охватывала паника. Я чувствовала, что постоянно нахожусь в опасности: незнакомый мне человек каким‑то образом смог получить доступ ко всем моим данным. Мне казалось, что он следит за мной через окна: я не понимала, где проходит граница между паранойей и реальной опасностью.

Спустя четыре года я все еще не понимаю до конца, что это было. Все это время я живу с постоянным страхом преследования и симптомами ПТСР. Я сменила номер телефона, квартиру и район, удалила все аккаунты в соцсетях. Но мне по-прежнему страшно выходить из дома одной».

Большинство пострадавших испытывают повышенную тревогу и беспокойство о своей безопасности и жизни. Со временем эти симптомы могут перерасти в депрессию, ПТСР или тревожное расстройство.

По данным исследователей преступности и правосудия в Шотландии 2018 года, у 55% пострадавших от сталкинга сохранялись воспоминания и навязчивые мысли о преследовании, у 24% появились суицидальные мысли. Кроме того, преследование может нанести урон карьере и привычному укладу жизни. Так, 53% пострадавших от сталкинга были вынуждены сменить работу или уволиться, 39% — переехать.

«Сталкерам часто бывает сложно осознать, что они причиняют своей жертве страдания. Но это насилие, а любое насилие приводит к травме. Более того, иногда сами пострадавшие не воспринимают произошедшее как травму, которую нужно проработать со специалистом.

Сталкинг бывает довольно хитрым, и со стороны может казаться, что ничего такого не происходит. Бывает, окружающие люди даже говорят: как здорово, что ты кому‑то так сильно нравишься. Но это, конечно, некорректно и обесценивающе. Важно валидировать себя и свою боль. И исцеляться от нее — в том числе с помощью психолога».