Когда меня более тридцати лет назад рукополагали, епископ сказал мне после моей большой исповеди: «Запомни навсегда: Бог гордому противится, а смиренному дает благодать». Это строчки из Священного Писания. Это не значит, что я смиренный. Я нахожусь в состоянии поиска правды, я ее ищу, прежде всего, в Евангелии, во Христе. Я стараюсь в последнее время проверять все свои чувства, слова и отношение к людям через Евангелие, через личность Христа. Я не очень себе доверяю.
Ведь очень легко присоединиться к коллективной правде, коллективному выбору добра, телевизионному выбору справедливости. Это самое простое и самое безответственное. Но человек в таком состоянии необязательно виноват. Мы просто не привыкли себя постоянно проверять. Довольно часто люди воспринимают ненависть как сильную позицию, победную. Когда они выступают с призывами покарать, наказать, им кажется, что это — их сила.
Однако эта слабость — единственная сила, которая может одержать победу.
Я нахожусь в состоянии поиска, а это тоже заведомо состояние неуверенности и слабости. Мне сейчас привычнее всматриваться в другого, вслушиваться в другого — больше молчать, чем говорить. Многие сегодня ждут, в том числе от меня, как от священника, возвещения правды Божией. Однако она, в отличие от идеологем, не является готовым решением. Я не могу навязать эту правду, не имею права заставить другого мыслить, как я. Мне дозволено лишь повести человека к правде так, как к ней иду я сам: через Евангелие.
Мир очень хрупок, и хрупкость этого мира с каждым днем все более ощутима. А это значит, что все наши отношения — тоже хрупкие, как мир, их легко разрушить и никогда больше к ним не вернуться. Вот и сам человек гораздо больше, чем то мнение, которое в нем главенствует. Оно не сегодня завтра может поменяться, а человека уже и не вернешь.
Любовь не формулируется в словах, это же не не выражение идеи. Любовь — это выражение тебя самого. Кто ты есть — это и есть твоя мера любви. Нельзя сказать, например, что если ты поддерживаешь одних и встаешь против других, то это какое‑то выражение твоей любви. Позиция есть у каждого человека, в том числе и у меня. Я сердцем, умом, мыслями нахожусь на стороне людей, которые, прежде всего, молятся о мире, о прекращении кровопролития. Но я не молюсь о том, чтобы кто‑то был наказан, осужден за его действия и поступки. Мое принципиальное понимание в том, что всякое насилие, всякая злость — грех, они не могут быть оправданы ничем, никакими даже самыми высокими идеями. Нельзя убивать и нельзя воевать ради каких‑то даже самых прекрасных истин человеческих.
Мой счастливый мир единомыслия за этот год дал трещину. Очень многое поляризировалось, некоторые вещи, которые не высказывались, за этот год стали более конкретными, абсолютными и артикулированными. И тогда эта боль от непонимания и неразделения стала очень ощутима. Когда‑то она была, может быть, не столь явна — застолья, разговоры, общие какие‑то рассуждения давали возможность коммуникации, мирной беседы. А после того как произошли события прошлого года, они стали более болезненными, уже не находишь ничего примирительного. Я стараюсь держать дистанцию, которая, по крайней мере, позволяет не разорвать отношения, не говорить горьких слов, после которых уже невозможно ничего сделать.
С чего‑то надо начать любить ближнего своего — например, с принятия: он такой вот, твой ближний, и другого такого у тебя нет, он не обязан тебе нравиться, не обязан быть таким, каким ты хочешь его видеть. Потому что, с одной стороны, мы же принимаем ближнего таким, каким он нам нравится, и мы сами себе выбираем их из тех людей, которые нам более близки по-настоящему. Эти люди нам симпатичны, мы их изначально любим, потому что друзья — это наши самые ближайшие родственники. Но Евангелие переворачивает понятие ближнего. В притчах Христос показывает, что ближний — как раз не тот, кто близок тебе по крови, по вере, соседству, культуре. Ближний — это тот, кто послан тебе Богом, и, будь любезен, прими его.
Я священник, и я не выбираю себе прихожан. Ко мне приходят люди разные, и я тоже неодинаков всегда. Когда любой человек находится в общественном пространстве, он выглядит лучше, чем есть на самом деле. Какие‑то вещи, которые находятся в глубине нас, проявляются лишь тогда, когда нас никто не видит — может быть, еще в присутствии самых близких, которые могут нас терпеть. Мы терпим друг друга, потому что мы близки друг другу и знаем наши недостатки. И когда люди сближаются, в том числе в приходе, то от такой религиозной семейственности и недостатки оказываются на виду. И ущербность наша вылезает наружу, а это очень неприятное зрелище.
И, с одной стороны, священник знает своих прихожан, потому что он принимает их исповеди, но, с другой стороны, прихожане тоже не могут не заметить его недостатков. Какая‑то эта близость тем не менее дает возможность друг друга терпеть, потому что люди принимают друг друга. И вот это есть первая ступенька к тому, чтобы полюбить ближнего своего, как самого себя, — принять человека таким, какой он есть.
У многих людей есть просто внутренняя необходимость сочувствовать не только своим близким. Человек чувствует свою собственную нецельность, недостаточность, и его начинает это тревожить. На самом деле тревожность человеческая — это важное чувство, а многие в себе пытаются ее подавить, сделать себя непроницаемыми. Но когда такая тревожность появляется, очень тяжело с ней жить — она этакий стимул для того, чтобы свою неполноту восполнить через какое‑то служение. Тогда человек оказывается способным на очень многие вещи — сочувствие, глубокую эмпатию, когда он готов собой делиться, отдать часть самого себя. Ведь как бы я ни был неполноценен внутренне, когда я сам себя отдаю, то я на самом деле приобретаю. Когда человек начинает входить в жизни нуждающихся — а их очень много, они все разные: больные дети и больные взрослые, старики, сегодняшние беженцы в том числе — он у себя ощущает радость полноты бытия. Она не дает человеку остановиться, он продолжает действовать.
Многие не верят в то, что у Бога есть любовь к людям. Мы сейчас переживаем колоссальные мировые события — между Россией и Украиной катастрофа, землетрясение уносит в один день больше жизней, чем пропало за несколько месяцев войны. Казалось бы, людям стоило бы перестать друг в друга стрелять и пойти помогать тем, кто сейчас под завалами: «Давайте побросаем на хрен это оружие, не будем ракеты запускать друг в друга и отправимся гарнизонами разбирать завалы! Зачем мы друг друга убиваем, когда в мире происходят такие катастрофы?!» Так ведь ни на секунду никого это не останавливает! И почему‑то при этом все свои претензии предъявляют Богу. В этой ситуации трудно многим людям верить в то, что Бог есть любовь. А так это или нет, никому нельзя объяснить. Такое можно узнать только через свой личный опыт веры.