Материал подготовлен совместно с фондом борьбы с инсультом ОРБИ.
Меня зовут Ксения, мне 30 лет. Мы с родителями живем раздельно, но в одном городе. Папе 55; около пятнадцати лет назад у него был обширный инфаркт. После него папа резко бросил курить и стал более-менее следить за здоровьем. Но работу менять не захотел — он дальнобойщик, а это высокие перегрузки, ночи без сна. Раньше отец регулярно наблюдался в кардиологических стационарах, но когда начался ковид, мы из опасений заразиться не стали отправлять папу на обследование, когда было нужно. А в январе 2022 года у него случился инсульт.
Так неудачно совпало, что в декабре 2021 года я заболела. У меня был сильный кашель, который не давал спать. Кашель прошел, а способность спать не вернулась. Когда я не спала уже неделю, то обратилась к специалистам. За зиму 2021–2022 года я сменила трех врачей — подошел только последний. Мне диагностировали депрессию. К бессоннице добавились тоска, грусть, постоянная головная боль; я не хотела есть и похудела на 5 килограмм за месяц. Накануне папиного инсульта я приезжала к родителям и жаловалась папе на бессонницу. Он рассказал, что тоже плохо спит и что у него болит голова уже неделю.
28 января 2022 года папа пошел в гараж за запчастями. Инсульт случился, когда он попытался сесть в машину, чтобы выехать из гаража — и у гаража, и у машины были открыты двери. Как рассказывал сам папа, он поскользнулся, упал и не смог встать; мы считаем, что уже тогда его частично парализовало. Зима, сугроб, холодно.
Мимо проходил сосед. У папы заплетался язык (неразборчивая речь является одним из симптомов инсульта. — Прим. ред.), но он смог сказать: «Помоги встать». А сосед ответил: «Вот напился с утра и лежит», и дальше пошел. Может быть, все обошлось бы гораздо легче, если бы папу привезли в больницу уже тогда.
Первые 4,5 часа после инсульта очень важны. Если человек успел поступить в больницу в течение этого времени, то ему можно сделать тромболизис (операцию по разрушению тромба), который повышает шансы, что человек выживет и обойдется минимальными проблемами.
Папу нашли довольно поздно: он ушел в гараж около одиннадцати утра, а в больницу попал в шесть вечера. Его нашел другой сосед, который уже не прошел мимо. Сосед довез папу до дома и оттуда позвонил маме. Я не знаю, почему он не вызвал скорую к гаражу (делать это нужно как можно скорее). Мама же сразу вызвала скорую и поехала домой, с дороги позвонила мне и сказала, что у папы инсульт.
Мама сказала, что да: у папы не работала левая часть тела и заплетался язык. Но мое сознание продолжало отрицать произошедшее. За мной приехал мой молодой человек, и мы поехали к моим родителям, чтобы поставить папину машину на стоянку.
Скорая не сразу забрала папу в больницу, а какое‑то время провела во дворе — мерили давление, что‑то еще. Я помню, что по дороге говорила молодому человеку, что раз скорая не сильно торопится в больницу, может, не все так плохо и это не инсульт… В общем, искала оправдания и надежду.
В больнице врачи сразу подтвердили инсульт. Так как 4,5 часа для тромболизиса были упущены, папу перевели в реанимацию и наблюдали. Мы не знали, переживет он ночь или нет. Утро следующего дня я вспоминаю как самый счастливый момент в жизни. Мой троюродный брат работает в больнице, куда положили папу, он мне позвонил и сказал, что папу перевели из реанимации в неврологическое отделение. Я рыдала от радости.
В этот день я первый раз увидела папу после инсульта. Он еле разговаривал, практически шепотом. У меня было чувство оглушенности, я не очень понимала, что происходит. Меня шокировало, настолько плохо было папе, а он говорил: «Дай мне ремень от сумки, я повешусь». Я же на автомате отвечала: «Нет, ты что, ты выздоровеешь, все нормально будет».
Что касается причины инсульта, то у папы нет атеросклероза: все сосуды чистые, без бляшек. Все нормально с давлением. Официальная версия врачей состоит в том, что в результате аритмии отскочил тромб от сердца — но это гипотеза, которую не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть.
У папы хорошо шел процесс восстановления. Когда его только привезли в палату, он уже пытался садиться в постели, хотя еще было нельзя. Домой из больницы папа шел сам, у него не было проблем с ходьбой, только с левой рукой — уже сгибались пальцы, но в них не было силы. Он сам ходил в туалет, сам ел, разговаривал. Были небольшие когнитивные проблемы. Например, в выходные он спрашивал маму, пойдет ли она на работу, и удивлялся, что суббота — нерабочий день.
Спустя две недели после выписки папу отправили на первую реабилитацию по ОМС в центр, который находится в соседнем доме от родителей; вторую проходили уже в другом. В результате левая рука начала работать намного лучше. Тогда я ездила к родителям каждые выходные, а большую часть ноши взяла на себя мама, потому что я была не слишком адекватна, разбираясь со своими психоэмоциональными проблемами. У меня обострились депрессия и бессонница, все было как в тумане. Мама же очень хорошо держалась.
Со временем я стала осознавать, что произошло. Папа неплохо восстановился: из последствий инсульта можно отметить только, что он стал более сентиментальным, более плаксивым, и у него еще плохо работала левая рука. Других проблем не было. К маю 2022 года он даже начал снова водить машину.
Но я не могла принять, что мой папа изменился и что он теперь такой. Папа всегда был для меня самым близким человеком.
Я сейчас тяну одеяло на себя, потому что пытаюсь передать свои ощущения, но прекрасно понимаю, что папе было гораздо хуже, чем мне.
Летом родители переехали на дачу. У нас двухэтажный дом, и они жили на втором этаже, потому что там более уютно и есть спальные места. Но мы с мамой не учли, что второй этаж для папы был не лучшей идеей. Однажды он спускался по лестнице и упал. Это случилось в середине июня на глазах у мамы. Она сразу вызвала скорую, сбежались все соседи. Папа пострадал очень сильно, получил черепно-мозговую травму. И к нам вернулись все последствия инсульта.
На этот раз у папы полностью была парализована левая часть тела. В больнице начались галлюцинации и бред, особенно острыми они были сразу после пробуждения. Возможно, он верил в то, что ему снилось. Мою маму зовут Галя, и папа не узнавал жену, а требовал позвать «другую Галю, которая дома». Иногда появлялась агрессия: он ревновал маму к соседям по палате и обижался на нее за то, чего она на самом деле не делала. Было очень больно, потому что я понимала, что для него все, что он говорит, — реальность. Ты понимаешь, что ему плохо, и постоянно извиняешься за то, чего не делала. Ты хочешь помочь родному человеку, но не знаешь, как это сделать.
Мой психотерапевт никогда не сталкивалась с такими ситуациями и мало что могла мне сказать. Когда было очень тяжело, я звонила на горячую линию фонда ОРБИ в слезах. Там я получила максимум поддержки. Мне говорили, что не стоит принимать слова врачей близко к сердцу, что у каждого пациента все индивидуально, что длительный процесс восстановления — это нормально, что со временем станет лучше.
После выписки мама полностью взяла на себя уход за папой, на работе ей удалось частично перейти на удаленку. Я иногда приезжала ее подменять. Спустя месяц у папы постепенно начала работать левая нога, он начал ходить. Левая рука до сих пор работает плохо, хотя уже после падения он прошел два курса реабилитации в тех же центрах, где лежал этой зимой. Мы подобрали препараты, чтобы купировать приступы агрессии и бороться с бессонницей. Благодаря лекарствам частично нормализовалось его психическое состояние: агрессия и галлюцинации ушли, он стал хорошо спать.
К лету я более-менее пришла в себя и в полной мере приняла ситуацию, тогда же начала активно помогать маме. Сейчас я наняла сиделку для папы. Если из самых плохих событий выносить что‑то хорошее, в моем случае это будет отношение молодого человека к моей семье. Мы встречаемся два с половиной года. Этой зимой у меня был худший период в жизни, и он меня поддерживал, даже когда я была невыносимой.
По статистике, постинсультная депрессия диагностируется у каждого третьего выжившего пациента. Наличие депрессии негативно влияет на скорость и прогресс реабилитации. Также человек после инсульта может столкнуться и с другими расстройствами психоэмоционального фона: подавленность, частые перемены настроения, тревожность, повышенная агрессия. Инсульт может оказать огромное влияние и на близких человека, который его перенес. Шок, тревога, вина, раздражение, стыд и множество других чувств, с которыми людям сложно разобраться без обращения к специалисту.
У фонда борьбы с инсультом ОРБИ действует программа психологической помощи для людей, перенесших инсульт, и их близких. Проводятся как индивидуальные сессии, так и групповые встречи для подопечных фонда и их родственников. Мероприятия проходят онлайн, так что принять участие можно в любой точке мира. Программа психологической помощи бесплатна для участников и проводится силами квалифицированных психологов-волонтеров фонда.